Метка: SIN CITY

  • «Airwaves»: от «Sonic Youth» к Panasonic middle age 1Часть I

    «Airwaves»: от «Sonic Youth» к Panasonic middle age 1Часть I

    изображения не найдены

    Осень. Темень. В Исландии тоже. Чуть менее вырвиглазная: именно в это время, на мой зашампуненный взгляд, там лучше всего наблюдается северное сияние. Которое, как утверждают организаторы музыкального фестиваля «Iceland Airwaves», к нему, собственно, и приурочено.

    изображения не найдены

    В этом году у меня не собралась ноябрьская группа, но в прошлом я замечательно поработал, параллельно насладившись и «Airwaves», и северным сиянием, которое висело над концертным залом «Харпа» весь фестиваль напролет. «Airwaves» всего 15 лет, но с момента рождения он успел на равных вклиниться в ряды Роскильде, Гластонберри и прочих фестивальных тяжеловесов.

    изображения не найдены

    В этом году фестиваль будет проходить с 5 по 9 ноября. В нем задействовано 220 команд, многие из которых, как справедливо отметила уважаемая мною газета «Reykjavik Grapevine», носят несносно созвучные названия. Например, ожидается выступление британской группы «East India Youth» и исландской «East Of My Youth». Go, что называется, figure: пойди разберись!

    изображения не найдены

    В прошлом году я многое посмотрел и послушал, хотя не все оказалось по вкусу. Уже давно, побывав на концерте группы «Sonic Youth», я задался вопросом, как именно sonic youth превращается в Panasonic middle age. Ответа не обнаружил, но вот что интересно: сегодня об Исландии написано столько, что в последнее время я больше перевожу, чем пишу сам.

    Вот отрывок из книги Эдварда Хэнкокса [Edward Hancox] «Iceland Defrosted», посвященный этим самым «Воздушным волнам». Перевод мой. И есть еще «нулевое» вступление, которое можно прочитать здесь.

    изображения не найдены

    Единственное время, когда стоит держаться подальше от [культового музыкального магазина] «12 Tónar» [12 нот], это, как ни парадоксально, выходные, на которые приходится на «Airwaves». И вот почему: людей там будет, как сельди в бочке, а в магазине не останется ничего дельного. «Airwaves» – исландский музыкальный фестиваль, который ежегодно проводится в центральной части Рейкьявика в октябре. Не спорю, что мой рассказ продувается отрезвляющим сквознячком подозрения, что фестиваль этот, как День Святого Валентина или День матери, изобрели предприимчивые коммерсы, дабы привлечь клиентов в мертвый сезон. Но это не помешало «Airwaves» завоевать заслуженное звание короля исландского дебоширства под саундтрек все новых и новых восходящих супергрупп. Фестиваль приобрел мировую известность.

    изображения не найдены

    «Airwaves» проводится с 1999 года, и за эти годы на корпусе его репутации наросли ракушки мифологических сюжетов, таких как необъявленные тайные концерты групп, которые вы слушаете, стоя рядом с Бьорк, а потом выходите в морозную ночь, над которой переливается северное сияние. Другими словами, все то, о чем пишут в глянцевых журналах, или что случается со знакомым вашего знакомого, но с вами почему-то никогда. Как мышиное мясо в ресторане быстрого питания, это городской миф, верно?

    изображения не найдены

    Я решил, что пора мне самому во всем разобраться, и, не теряя ни минуты, забронировал авиабилеты и отель, заранее попросив у семьи прощения. Вот только билеты на фестиваль уже разошлись, и достать их не было никакой возможности. Однако, мои исландские приятели нисколько не сомневались, что смогут провести меня на концерты, не разделяя мои опасения, что я пересеку Северное море, чтобы обнаружить, что не могу дотянуться ни до одного из заявленных музыкальных яств. В целом для исландцев характерно расслабленное отношение к жизни – весьма средиземноморское по стилю. Возможно, оно преобладает потому, что Исландия только готовится к членству в Евросоюзе, а может исландцы просто живут в убеждении, что все само собой наладится. В моем случае так и вышло, хотя подозреваю, что исландцы не стали бы сопротивляться внедрению на острове средиземноморской традиции сиесты.

    изображения не найдены

    Мои исландские приятели оказались правы, и мне передали от имбирноволосого организатора фестиваля билет, который на деле оказался царапающим запястье пластмассовым браслетиком (одев его, чувствуешь себя как маркированный бычок с техасского ранчо!). Позднее мне указали на этого парня в упакованном клубе, где шведский ди-джей пытался одновременно порвать мои барабанные перепонки и раскрошить мне кружку пива пульсом своего басовитого музончика.

    изображения не найдены

    Кстати, однажды я действительно видел на улице Бьорк. Дело было в Рейкьявике в Сйоуманнадагюр, когда страна отдает дань уважения морякам и рыбакам. Дождь лил, как из ведра, и взрослые рейкьявикчане спешили укрыться, а ребятня, галдя от удовольствия, разглядывала корабли и тыкала пальцами в разнообразных чудесатых рыб из атлантического глубоководья, которые были выставлены на обозрение на набережной в различных стадиях разложения. И вот среди этого людского водоворота плавно проскользнула Бьорк – в хвостиках и голубом платье. Никто не обращал на нее внимания. Насмотревшись на Бьорк, я вернулся к прежнему занятию – такать пальцем в диковинную рыбину.

    Не скрою: я всегда симпатизировал Бьорк. Она постоянно оказывалась в поле моего зрения, но по каким-то причинам я так и не смог начать обожать Бьорк или просто наслаждаться ее музыкой. Именно поэтому я шел на мировую премьеру ее нового альбома «Biophilia», который проходил в рамках Международного фестиваля в Манчестере в 2011 году, с некоторым трепетом.

    изображения не найдены

    По части эффектных входов на сцену это выступление не знало равных. В сопровождении женского исландского хора из 24 голосов Бьорк предстала перед публикой в невероятного размера оранжевом парике, что делало ее похожей на мультяшного песика, и в основательно прогофрированном платье голубого цвета. С потолка спустилась клетка, внутри которой бесновалась катушка Теслы. Пурпурно-белые ветки молний шипели и трещали, пока Бьорк разрывала пространство своим голосищем. Такое не забывается!

    Бьорк патрулировала сцену, добиваясь того, что каждый зритель чувствовал себя участником шоу. И это работало: у любого затрепещет сердце, когда Бьорк в устрашающего размера парике стоит лишь в двух метрах и смотрит вам прямо в глаза. Но мне больше всего полюбился ее хор: они что-то эксцентрично хореографили, вытянувшись в причудливых построениях, при этом – будучи одеты в блестящие голубые и золотые костюмы – придавали представлению нотку человечности, служа противовесом эзотерическим концепциям Бьорк. Позднее я узнал, что хор этот пел в центре Манчестера, и искренне пожалел о том, что пропустил выступление. Уверен, они отработали на славу, исполняя исландские песни в лучах вечернего солнца… А теперь ответ на вопрос, который наверняка мучает читателя: нет, Бьорк не одевает гигантский парик, когда идет за покупками в Рейкьявике.

    изображения не найдены

    Вернемся к «Airwaves». В зале прибытия Рейкьявика (на самом деле Кефлавика) все было как всегда. Этот аэропорт – мечта архитектора о чистых линиях, полированном металле и импортной древесине, но за ним неминуемо следует всегда неожиданная встреча с безжалостной исландской погодой. Я убежден, что следует повесить письменные предупреждения у изогнутых дверей, ведущих из аэропорта наружу. В 2011 году Кефлавик был избран лучшим аэропортом в Европе. Не сомневаюсь, что тем, кто отдал за него свои голоса, ничего не рассказали о погоде. Насколько отмороженным суждено стать вашему выходу из кабины самолета с центральным отоплением (где вы дремлете под ненужным, но комфортабельным байковым одеялом), либо из теплого зала прилетов в очередную разновидность суб-арктической погоды – решают лично для вас где-то на небесах. Мне в этот день выпал проливной дождь, который лил горизонтально – как в эпизоде из «Форреста Гампа».

    изображения не найдены

    В аэропорту меня встречал Эйнар, который передал мне браслет на посещение фестиваля: он понимал, что я, как обычно, волнуюсь (что простительно, учитывая, что я англичанин и все такое)… По дороге Эйнар представил мне развернутый брифинг в отношении того, что произошло в Исландии с момента моего последнего прилета. Этот вступительный гамбит практически не меняется, всегда оставаясь информативным и богатым смыслом повествованием. В отчет неизменно входит погода, финансовое положение острова и число убийств, свершенных за год (как правило одно, но не больше двух).

    По радио крутили исландский инди-рок вперемешку с международной Бейонсе-Бритни-Шакирской попсятиной, и даже сквозь трели пулеметной исландской речи я ощущал, как нарастало предфестивальное возбуждение. К тому же в ИКЕА начиналась распродажа, что тоже тонизировало. Я в целом сделал свой выбор между ИКЕей и «Airways», хотя образ хрустящего шоколадного кекса, который можно отведать только в ИКЕе, долго не оставлял меня после прослушивания рекламы.

    Эйнар вел машину быстро: похоже, он забыл, что когда я последний раз был его пассажиром, он едва не угробил нас обоих. Возможно, я слегка преувеличиваю, но Эйнар въехал в сугроб на такой скорости, что я чуть не потерял контроль над кишечником. В этот раз мы достигли Рейкьявика через сорок пять минут – целыми и невредимыми. Город жужжал от возбуждения. Представители богемы – равно как и образчики сверх-крутизны – пока еще не вылупились из куколок, но простолюдины уже заполняли кафе и тротуары, читая рецензии, изучая карты концертных площадок и строя планы на вечер.

    изображения не найдены

    Мы с Эйнаром тоже передислоцировались в кафе. Там мы начали планировать выходные. Наша беседа прерывалась звонками, которые Эйнар делал друзьям и знакомым, чтобы выяснить, что и когда происходит. Все звонки были на исландском языке, но я уже начинал понимать кое-какие слова там и тут.

    Через несколько часов мы прибыли в Художественный музей Рейкьявика. На время выходных, на которые приходились «Airwaves», он преобразился в одну из главных концертных площадок. Мы явились довольно рано по исландским меркам, поэтому я решил, что большинство собравшихся, которые заняли приблизительно четверть пространства музея, были не исландцами. Те бы не приперлись слева от полуночной стрелки. Всенощные попойки могут реально сбить с панталыку иностранца, если он не владеет исландским протоколом. Я никогда не забуду один ужин с Эйнаром и друзьями, в ходе которого я умудрился выпить море и поглотить пищу в объеме, дважды превышавшем вес моего тела. Ассортимент алкогольных напитков был весьма внушительным: коктейли, пиво, вино, десертное вино, вездесущий исландский шнапс «бренневин» (предложенный, разумеется, исключительно для моей пользы), а также послеобеденный коньяк. Я был уже далеко не в лучшей форме, когда в час утра объявили, что веселье только начинается, а мы едем тусить в центр города. Я сам не понимаю, как я продержался эту ночь, но надеюсь, что мои танцевальные навыки улучшились в результате этого опыта.

    изображения не найдены

    Музей начал заполняться. Первые команды на сцене являли довольно эклектичное зрелище, но качество музыки улучшалось по мере продвижения в ночь. Одна из первых команд состояла из исландских подростков. Все пятнадцать ее участников были одеты в высокие остроконечные шапки, при этом они не столько играли музыку, сколько требовали, чтобы аудитория перемещалась с одного края зала на другой. Я не был уверен, что такая манера выступления может прижиться или понравиться (не могу себе представить, чтобы Деймон Албарн или Бьорк взяли ее на вооружение). Поэтому я испытал глубокое облегчение, когда лидер шишкоголовой группы, наконец, объявил, что следующая песня будет последней в их выступлении, а сам гиг (что еще приятнее) последним в истории группы!

    изображения не найдены

    Музыка идет рука об руку с исландской культурой. Я бы мог затосковать ВАС до смерти рассказами о том, какие древние исландские музыкальные инструменты находят археологи, о римур – традиционной исландской поэзии, которая продолжает жить в творчестве таких музыкантов, как Стейндоур Андерсен. Но не стану. Скажу лишь одно: именно бесконечные и темные исландские зимы, на мой взгляд, стали одним из факторов, которые способствовали пышному рассвету исландской музыкальной сцены. Это относится не только к поп-музыке, но и тяжелому металлу, танцевальным ритмам, опере, фольклору и классическому жанру, которые неизменно процветают на острове. Иногда кажется, что каждый молодой исландец либо учиться играть на каком-нибудь инструменте, либо что-то исполняет в группе, либо творит чавкающие ритмы у себя на компьютере. У исландских подростков начисто отсутствует фактор нервозности или стеснительности, характерный для их английских сверстников: они знают, что хотят играть музыку, и играют ее, за что ими нельзя не восхищаться. В Исландии меньше всей этой генерической попсы массовой сборки – Саймона Коуэлла [героя «Idol», «X-Factor» и прочей фабрикозвездной ахинеи] и подобной ему братии – зато больше доморощенных и вскормленных органическим способом талантов, которые пишут пластинки в гаражах и жилых комнатах. Вероятно, это как-то связано со стремлением укрыться от исландских зимних ураганов и заняться чем-нибудь приятным и конструктивным в домашнем тепле, хотя может это и не так. В любом случае, я наслаждаюсь результатами этого процесса.

    изображения не найдены

    Я продолжал закладывать за воротник одно пиво за другим (я говорил, что исландское пиво божественно хорошо?) вместе с Даниэлем – другом Эйнара, в результате чего ощутил себя чуть менее напряженным – расслабился, как дома. Но этому состоянию не суждено было длиться долго. Следующая команда на сцене была британской, но при этом реально туфтовой. Лажа, но с амбицией сокрушить барабанные перепонки. Редкой сочетание полного отсутствия таланта и мелодического дара! Я заметил, что стоявшая рядом со мною девушка что-то писала в блокноте, и спросил, не корреспондентка ли она. Оказалось, что она из «NME» – британского музыкального журнала. Журналистка поведала мне, что группа приперлась из Лондона, и что все в один голос утверждают, что эти парни станут следующими британскими суперзвездами. Я воздержался от комментариев, но клянусь, что если они станут следующими звездами, я съем свою шляпу вместе с тухлой исландской акулой, которой не устает пугать меня Эйнар. Нет, пожалуй, все-таки без акулы – хватит с них одной шляпы.

    Дабы сохранить в сохранности барабанные перепонки, я ускользнул в бар. Исландское пиво божественно хорошо, но пьется слишком быстро. Вернувшись, я обнаружил, что в мое отсутствие толпа стала чисто исландской. Даниэль пытался указать мне на последнюю версию Мисс Исландии. Если честно, я не слышал, что он там бурчал, к тому же все исландки вокруг могли претендовать на этот титул. Исландки – это что-то с чем-то: не просто красавицы в традиционном понимании, а нечто большее. Я принял решение выпить еще пива, чтобы хорошенько разобраться, что именно делает исландок красавицами в нетрадиционном понимании. На моей стороне даже Тони Сопрано: в его компании нередко увидишь очередную Мисс Рейкьявик. Впрочем – если «чисто конкретно» – кто рискнет поспорить с Тони Сопрано?

    Из размышлений о вымышленных гангстерах и исландках брачного возраста в реальность меня вернуло некое быстрое движение, которое я зарегистрировал краем глаза. Это была игрушечная обезьяна размером со взрослого человека, которая стремительно двигалась в мою сторону по рукам балдеющей толпы. Толпа была в восторге. Сочетание норвежского пауэр-попа с обезьяной, серфирующей от поклонника к поклоннику, само по себе срывает башню. Но в полуночном Рейкьявике, когда я набубенился исландским пивом, а на улице свирепствовал ураган, этот опыт мог претендовать на номинацию личного переживания номер один в моем уходящему году.

    Продолжение последовало…

    PS Мне почему-то не захотелось украшать пост фотографиями Бьорк в оранжевом парике. Ее можно погуглить в картинках. Вместо Бьорк — подлог: португальский девичьи-фольклорный коллектив «7 Saias» (Семь Юбок). По жанру подходят больше для «Дикой мяты», чем для «Airwaves», но смотрятся шикарно.

    изображения не найдены

  • 1Вязка IIIПродолжение

    1Вязка IIIПродолжение

    изображения не найдены

    Моя любимица Альда Сигмундсдоттир написала новую книгу – «Unravelled», что в рабочем варианте я перевел как «развязка». Она повествует о нелегкой судьбе несгибаемой исландки, вышедшей замуж за дипломатического (и дипломатичного) британца. Ранее я выкладывал главу о посещении героиней утеса Лаутрабйарг – самого высокого в Европе. Этот утес входит в маршрут интереснейшего тура «Исландия – гигантский национальный парк», предлагаемого фирмой «Джаз». Потом повествовал о лежбище тюленей. И вот еще небольшой кусочек.

    Предыдущая глава лежит здесь.

    изображения не найдены

    Пока они шли обратно в автобус, внимание Бальдюра монополизировала немецкая пара и парочка французов, которым хотелось побольше узнать об истории этих мест. Фрида в автобус не спешила: она упивалась красотой природы, подставляя лицо поцелуям солнца, которые согревали его вопреки леденящему бризу. Она испытывала умиротворение.

    изображения не найдены

    Но оно продолжалось ненадолго. Когда Фрида входила в автобус, в ее кармане зазвонил телефон. Она достала его и посмотрела на дисплей. Звонил Дэмиен. Не задумываясь, Фрида кинула взгляд в сторону Бальдюра. Тот смотрел на нее. Непроизвольным – практически спазматическим движением – Фрида нажала на кнопку сброса входящего вызова.

    изображения не найдены

    Телефон зазвонил снова, когда Фрида уже расположилась на своем месте в автобусе, который отправлялся в путь. В этот раз Фрида вовсе выключила мобильник. Оглянувшись по сторонам, она увидела, что Бальдюр, сидящий рядом с водителем на сидении для гида, обернулся и смотрит на пассажиров. Он улыбнулся ей, и Фрида улыбнулась в ответ. Один из французских туристов, сидевших впереди автобуса, перехватил улыбку Бальдюра и повернул голову, чтобы выяснить, кому она предназначалась. Фрида немедленно уставилась в пол, покраснев от смущения.

    изображения не найдены

    На обратном пути Фрида испытывала странный внутренний конфликт. С одной стороны, она чувствовала такой подъем, что с трудом сдерживала улыбку, которая не желала слезать с ее лица, с другой Фриду не покидало чувство тревоги. Как будто бы в ней отмирала какая-то старая часть и одновременно рождалась новая. И происходило это одновременно. Неожиданно для себя Фрида осознала, что как-то слишком обостренно ощущает присутствие Бальдюра впереди автобуса – будто бы тот пронизывал ее сознание магнитным излучением, а его малейшие движения отражались на ее радаре, отзываясь в  теле миниатюрными взрывными волнами. Фрида попыталась заставить себя сконцентрироваться на других вещах, но без особого успеха. Она чувствовала себя страшно неудобно, и чтобы хоть как-то защититься погрузилась в изучение снимков на своем цифровом фотоаппарате. Фрида жалела, что не сфотографировала Бальдюра, но это было бы так неуместно, к тому же выдало бы ее с головой.

    Выдало бы с головой что?

    изображения не найдены

    Когда автобус докатился обратно в исходную точку маршрута, Фриде отчаянно захотелось убежать, побыть одной, разобраться в собственных чувствах. Оны вышла из автобуса, украдкой поглядывая на Бальдюра, спешно помахала ему, когда увидела, что тот смотрит в ее сторону, и стремительно ретировалась. На гравии остались следы от резкого старта машины, которая уже мчала Фриду в сторону дома.

    ***

    изображения не найдены

    Вернувшись домой, Фрида не могла сосредоточиться. Ее мысли порхали, а внутреннее равновесие было нарушено. Внутри Фриды беспрестанно крутился хоровод мыслей и чувств, которые состязались друг с другом за ее внимание. Она загрузила фотографии в свой лэптоп и начала их обработку, но почувствовала себя слишком возбужденной, чтобы оставаться на месте. В конце концов Фрида сдалась и, одев штормовку и какие-то подвернувшиеся ботинки, отправилась на прогулку вдоль океана.

    изображения не найдены

    Прогулка по берегу успокоила Фриду. Она вдыхала свежий холодный воздух, подчиняя сознание вновь и вновь накатывающемуся шуму прибоя – такому ласковому, и в то же время мощному, способному убаюкать либо, наоборот, разорвать на части. Постепенно ее ум начал приходить в состояние покоя, и Фрида вернула себе способность размышлять более четко о том, что именно повергло ее в такое смятение.

    изображения не найдены

    Это был Бальдюр и то, как она на него реагировала. Фриде это не нравилось, она винила себя за это, но она обязана была смотреть в лицо фактам. Хотя не менее вероятным могло быть и то, что это чувство по отношению к Бальдюру было лишь иллюзией, фальшью, родившейся из тоски по чему-то, что отсутствовало в ее собственном браке. Древняя, как мир история: одинокая домохозяйка увлеклась более молодым мужчиной. И не просто более молодым, а еще и женатым.

    изображения не найдены

    Разумеется, главным был вопрос, что ей делать с собственным браком. Не скрываться же в деревне вечно. Пришло время повзрослеть и взять на себя ответственность за свою жизнь. А она убежала со всех ног от этой ответственности в сравнительную безопасность Западных Фьордов, где, зажатая между высокими горами и мерцающим океаном, почти смогла поверить, что ее настоящая жизнь была миражем, а здешняя – реальностью.

    изображения не найдены

    Но была ли ее совместная жизнь с Дэмиеном такой уж ужасной? Спору нет, они охладели друг к другу, и, разумеется, он – нет, давайте не судить, пока вина не доказана – возможно, он с кем-то крутил романчик. Фриде не удалось найти подходящий момент, чтобы расспросить Кристин о сережке, но ей казалось маловероятным, что та могла принадлежать Кристин или кому-то другому из девушек, которые убирали их дом. Очень маловероятным! Но в то же время Дэмиен твердо отрицал что-то подобное, и у Фриды в прошлом не было оснований сомневаться в его супружеской верности.

    изображения не найдены

    В любом случае дело тут не только в Дэмиене и сережке. Дело в ней самой и ее чувствах по отношению к нему.

    Фрида остановилась и стояла с закрытыми глазами среди побережья из черного песка. Она пыталась прислушаться. К собственным чувствам. Но ничего не выходило. Фрида стояла на берегу, а на глаза наворачивались слезы – не грусти или скорби, а слезы от того, что она ровным счетом ничего не испытывала по отношению к человеку, который был ее мужем. Нет, Фрида волновалась за Дэмиена, тревожилась о его благополучии и безопасности, но в целом испытывала такое безразличие по отношению к Дэмиену, что ей самой становилось страшно. Даже история с найденной сережкой была для Фриды скорее вопросом принципа, чем манифестацией гнева по поводу предполагаемой измены Дэмиена.

    изображения не найдены

    И, если подходить к делу с бескомпромиссной прямотой, приходится признать… и тут Фрида едва не споткнулась… приходится признать, что она любит свою жизнь с Дэмиеном больше, чем его самого. Фрида любила деньги и статус, любила свою серебряную «Ауди А4», любила путешествовать, даже то, что была окружена слугами – хотя и испытывала неизлечимое смущение, когда те открывали дверь ее машины.

    изображения не найдены

    Возможно, им удастся снова растопить огонь страсти. Может стоит сходить к семейному терапевту, хотя внутри себя Фрида понимала, что Дэмиен ни за что на это не согласится. Он слишком озабочен тем, каким он представляется окружающим. А может Фриде нужно просто согласится на этот фарс – как многим знакомый женам: купить себе маленькое укромное местечко и проводить там большую часть времени, периодически возвращаясь,чтобы сыграть роль в той пьеске, из которой состояла вся жизнь Дэмиена. Фрида вошла во взрослую жизнь, пытаясь стать актрисой: возможно, ее планы наконец-то сбываются, хотя и не совсем так, как она ожидала.

    Продолжение последовало здесь.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

  • РазВязка IIПродолжение

    РазВязка IIПродолжение

    изображения не найдены

    Моя любимица Альда Сигмундсдоттир написала новую книгу – «Unravelled», что в рабочем варианте я перевел как «развязка». Она повествует о нелегкой судьбе несгибаемой исландки, вышедшей замуж за дипломатического (и дипломатичного) британца. Ранее я выкладывал главу о посещении героиней утеса Лаутрабйарг – самого высокого в Европе. Этот утес входит в маршрут интереснейшего тура «Исландия – гигантский национальный парк», предлагаемого фирмой «Джаз». Как и знакомство с миром тюленей. А вот фотографии тюленей в этом посту все как одна сделаны на полуострове Снайфедльснес, куда фирма «Джаз» возит однодневные туры из Рейкьявика.   

    Первая часть повествования лежит здесь.

    изображения не найдены

    Напротив места, где они лежали, находился выступ скалы, открывавший взору ее отвесную часть. Утес напоминал многоквартирный дом, населенный сотнями пронзительно кричащих птиц – чаек той или иной породы, обосновавшихся на всех доступных жердочках.

    – Что это за птицы? – крикнула Фрида. Ветер был таким сильным, что они почти не слышали друг друга.

    – Глупыши. И немного моевок.

    Фрида потянулась к своей поясной сумке, чтобы достать объектив с переменным фокусным расстоянием: ей страшно захотелось пофотографировать птиц. Она вынула зум-объектив и сняла тот, что стоял на фотоаппарате. Бальдюр протянул руку, чтобы подержать снятый объектив, пока Фрида устанавливала новый. Закрепив объектив, Фрида начала фотографировать, фокусируясь на различных птицах, некоторые из которых восседали на уступах в гордом одиночестве, в то время как другие жердились в дружеской или семейной компании.

    изображения не найдены

    – Тебе это не надоедает? – крикнула Фрида.

    Бальдюр осторожно подполз поближе к Фриде, чтобы иметь возможность разговаривать, не перекрывая рев ветра: «Никогда. Это не может надоесть».

    – Приезжаешь сюда каждую неделю?

    – Не каждую. Но бываю часто.

    – И какое туризм имеет отношение к проекту рыбное хозяйство?

    – Мне все равно, какой проект – лишь бы помогать региону. Не хотелось бы, чтобы отсюда все уехали. Но дело не только в этом: я просто люблю заниматься туризмом.

    изображения не найдены

    Фрида кивнула и сделал еще пару снимков.

    – Ты еще долго здесь пробудешь? – спросил Бальдюр.

    – Где? Здесь?

    – Нет. Я хотел спросить, сколько ты собираешься оставаться в городке?

    Фрида опустила фотоаппарат. «Не уверена, – сказала она. – но мне здесь очень нравится».

    изображения не найдены

    – Милый городок.

    – Точно.

    – Расслабляет.

    – Ага.

    – У меня с этим местом связаны чудные детские воспоминания.

    – ?

    изображения не найдены

    Взгляд Бальдюра стремительно переместился с Фриды на некую точку за ней. Он явно приглядывал за группой, за которую отвечал. Что-то привлекло его внимание: Бальдюр кивнул кому-то, стоящему за Фридой, и медленно отполз от края обрыва. «Извини: похоже, я там нужен».

    Фрида сделал еще несколько фотографий, затем оглянулась в поисках своего приятеля тупика, но тут улетел. Она осторожно отползла назад от края утеса и встала, стряхивая траву, прилипшую к одежде. Группа разошлась в разные стороны; несколько человек прогуливалось по утесу, поднимаясь на небольшой склон. Фрида отошла в сторону и изучила табличку, повествовавшую о бесстрашных местных жителях, спасших экипаж британского траулера. Затем она сделала еще несколько снимков, но вскоре увидела, что группа снова собирается у автобуса.

    изображения не найдены

    Следующей остановкой был Рёйдасандюр. По дороге туда немецкий сосед Фриды пришел в чуть более разговорчивое состояние, чем по дороге на Лаутрабйарг. Его явно возбудила близость верной смерти на краю утеса, и немец начал восторженно щебетать о бесчисленных прелестях Исландии. «Мы с женой были в Исландии уже четыре раза, – рассказывал он. – А это пятый! Все наши друзья отдыхают в Испании, в Португалии, на греческих островах… Они думают, что мы сбрендили постоянно ездить в Исландию». Его супруга, смотревшая со стороны, улыбнулась и закивнула. «Но мы обожаем Исландию. При этом мы заметили, что кое-что здесь изменилось за последние годы. К нашему огромному сожалению». Она помрачнела: «Исландцы попались на крючок материализма. И люди здесь сейчас нервознее, чем когда-либо».

    «Ну и что: исландцы всегда были падки на материальные вещи», – рассеянно отозвалась Фрида. Бальдюр протискивался по коридору автобуса с машинкой для оплаты кредитными картами; Фрида потянулась в сумочку за кошельком.

    изображения не найдены

    – Может оно и так, но так плохо, как сейчас, еще не было, – продолжил немец. – Я начинаю побаиваться за Исландию. Сейчас я на пенсии, но раньше работал финансовым аналитиком. Надвигается финансовая гроза, и я боюсь, что ваши банкиры и бизнесмены – в особенности те, кто скупал все эти магазины в Англии – вели себя немного опрометчиво.

    Фрида почувствовала раздражение и желание, чтобы ее немецкий сосед немного помолчал. Она изрядно устала от иностранцев, убежденных, что они знают об Исландии все – больше, чем сами исландцы. Особенно этим грешат немцы.

    изображения не найдены

    Бальдюр высился над ними, пока немец продолжал свою проповедь. Фрида заметила, что тот не стал прерывать немца, встряв в разговор, как сделало бы большинство исландцев, а вежливо подождал, пока тот завершит свою речь. Бальдюр кивнул немцу, затем улыбнулся Фриде: «Осталось только собрать у вас деньги за экскурсию».

    – Потому, что я, как типичный исландец, явилась в последний момент, – сухо парировала Фрида, протягивая Бальдюру кредитку.

    – Я этого не говорил: ваши слова, не мои.

    изображения не найдены

    Фрида заметила, что Бальдюр изучал ее кредитку чуть дольше, чем было необходимо. Он явно читал ее имя. На кредитке была указана фамилия ее мужа, и Фрида испытала необъяснимое раздражение. Обычно ей было приятно, когда окружающие узнавали, что она принадлежит к дипломатическому корпусу и что ее муж занимает весьма высокий пост. Сейчас – по непонятной причине – этот факт захотелось скрыть.

    «Спасибо», – сказал Бальдюр, протягивая назад карточку с квитанцией. Он снова взглянул на нее, и их взгляды пересеклись. Что-то полыхнуло между ними – какое-то родство, связь. Фрида поспешно опустила глаза.

    изображения не найдены

    Мини автобус трясся и гремел на тропе, которая была значительно хуже предыдущей. Бальдюр рассказывал в микрофон о местах, где они ехали. Совсем недавно Рёйдасандюр был процветающей общиной, но сегодня здесь остались лишь дачи. Название «Рёйдасандюр» означало «красный песок» и происходило от широкой полосы песка, красный цвет которому придавали перемолотые волнами ракушки. Неподалеку находились останки фермы – продолжал Бальдюр – на которой было совершено одно из самых знаменитых убийств в исландской истории, когда мужчина и его любовница, жившие на соседних фермах, прикончили своих спутников, за что были приговорены к смерти.

    «За что я обожаю Исландию, – заявил Фриде немецкий сосед по автобусу, нагнувшись поближе к ней, – так это за обилие историй. Здесь каждое место, почти каждый камень и холмик, имеют свою историю».

    С этим Фрида не могла не согласиться. Пусть Исландия не может похвастаться богатыми памятниками, архитектурой или художественным наследием, но она неизмеримо богата историями.

    изображения не найдены

    Совсем скоро они свернули на предательскую горную дорогу, которая сейчас несла их куда-то вниз – к ошеломляюще красивому виду, который открылся перед их глазами: впечатляюще красные пески – ровные, бескрайние, покрытые волнообразными наносами, изрезанные ленточками мерцающей воды, которые змейками проникали на сушу из сверкающего бирюзового океана. Прямо под ними простиралась поросшая травою низменность, на которой группка домиков – милых и живописных – сгруппировались с компактную деревушку. Между домиками играли дети; на веревках перед некоторыми домами сушилось, трепеща на ветру, белье. В автобусе все ахнули от восторга и сразу же потянулись за фотоаппаратами.

    Автобус спустился со склона, проехал немного и остановился. Бальдюр объявил остановку на полчаса, и пассажиры гуськом вышли из автобуса. Последней спустилась Фрида. Бальдюр ожидал ее у выхода из автобуса. Фрида почувствовала странное трепетание в нижней части живота, но быстро взяла себя руки: разумеется, он останется ожидать последнего пассажира, выходящего из автобуса. В конце концов, он гид.

    изображения не найдены

    – Ну и как тебе? – сказал Бальдюр, подвинувшись так, чтобы стоять рядом с ней.

    – Увидев такое, как не загордиться своей родиной!

    – Заметил, что ты говоришь по-немецки.

    – Ага.

    – Бегло?

    – Более ни менее. Прожила там четыре года.

    – Где?

    – В Берлине.

    – Неплохо. Училась?

    – Нет, – Фрида замялась. – Туда послали работать моего мужа, – добавила она, направив взор от Бальдюра куда-то в дюны.

    изображения не найдены

    Несколько туристов ушли ходить по берегу. Не сказав друг другу ни слова, и Бальдюр, и Фрида одновременно двинулись за ними.

    – Я тоже никогда не устаю от этого места, сколько бы раз здесь не бывал, – сказал Бальдюр.

    – Понимаю, почему.

    – Если у тебя когда-нибудь будет время, отсюда вверх ведет красивейший маршрут – мимо Сьёундау – фермы, где совершились убийства – и до Скора, где раньше была рыбная станция, а сейчас одна из самых удаленных ферм в Исландии. Только не пробуй пройти по маршруту, если боишься высот. Там тропинка становится совсем узкой, а по бокам отвесные склоны. В чем, собственно, и часть кайфа. – Бальдюр глянул на нее. – Ты пешим туризмом занимаешься?

    изображения не найдены

    Они шли неспешно, и разрыв между ними и туристами все увеличивался. Фрида ощутила какое-то внутренне тепло. Что-то в том, как Бальдюр разговаривал с ней – как будто он уделял ей все свое внимание целиком, то, как он интересовался ею, странным образом откликалось во Фриде. «Нет, много мне ходить не приходилось, – ответила она. – хотелось бы больше. Я заново открываю для себя Исландию. Не была дома уже много лет».

    «Лучший способ увидеть Исландию – это пешком. Ну и после этого в седле. Тогда можно попасть в такие места, в которые иначе не доберешься. Там много скрытых сокровищ».

    Они прошли некоторое расстояние, не обмениваясь ни словом. Фрида полной грудью вдыхала соленый воздух. Он наполнял ее энергией.

    изображения не найдены

    – Ты всегда жил в Фагрифьёрдюре? – спросила Фрида.

    – Нет, – ответил Бальдюр. – Моя семья переехала сюда, когда мне было восемь лет, а в шестнадцать я уехал в Рейкьявик, чтобы пойти там в ментаскоули.

    – Потому что здесь нет ментаскоули, – отметила Фрида. Ментаскоули – это что-то вроде высшей средней школы или колледжа, которую исландские подростки посещают в возрасте от шестнадцати до двадцати лет. В сельских районах таких школ мало, потому молодежи приходится уезжать учиться в города.

    ­– В Исафьёрдюре есть одна ментаскоули, но мне хотелось в Рейкьявик – большой город! – сказал Бальдюр, иронично хмыкнув.

    – Тогда зачем ты вернулся сюда?

    изображения не найдены

    Бальдюр перевел с нее взгляд, устремив его куда-то вдаль: «Здесь живет семья моей жены. Кроме того, я хотел помочь развивать регион».

    Жены. Фрида глянула не его руку. Обручального кольца он не носил.

    Значит, его жена – та бледная женщина, с которой она его видела. Упоминание жены выбило Фриду из колеи. Она схватилась за фотоаппарат, чтобы скрыть свое смущение, злясь на себя за собственную дурость. Бальдюр терпеливо ждал.

    изображения не найдены

    – Ты сказала, что жила в деревне в детстве, – продолжил разговор Бальдюр, когда она перестала возиться с фотоаппаратом. – Мы не могли встретиться в те годы?

    Фрида взглянула не него. Взъерошенные волны его волос приобрели оттенок золота от солнца, а на коже проступили легкие веснушки. У Бульдюра были такие бирюзовые глаза, и Фрида подумала, что нет ничего естественнее этого вопроса – встречались ли они раньше – потому что она чувствовала, что обязательно должны были. Казалось, что она его знает. Может быть, они играли в детстве – в деревне, либо где-то берегу, хотя ничего конкретного она припомнить не могла.

    – Я бывала здесь почти каждое лето, пока мне не исполнилось десять. Сколько тебе лет?

    – Я родился в 1980-ом. Мне двадцать восемь.

    Значит, он настолько моложе ее – на целых шесть лет.

    изображения не найдены

    Фрида улыбнулась, щурясь на солнце: «В таком случае, нет. В мое последнее лето здесь тебе было всего четыре. И твоя семья еще не переехала сюда».

    – Почему ты перестала приезжать в деревню? – спросил Бальдюр.

    – Дом принадлежал дедушке и бабушке. Дедушка умер. После этого дом продали.

    – Подожди, это белый дом с красной крышей, да? Тот, что сразу за деревней?

    – Да.

    – Эйиль – вот кому сейчас принадлежит дом. Я думал, что дом принадлежал его дедушке.

    – Эйиль – мой двоюродный брат.

    изображения не найдены

    – Тогда ясно.

    – Он купил этот дом несколько лет назад у той семьи, которой его продали.

    –  У него тоже нежные воспоминания об этом месте.

    – Думаю, что да – как и у меня. Мои лучшие воспоминания – отсюда.

    изображения не найдены

    Бальдюр улыбнулся Фриде, и между ними снова вспыхнула искорка нежности. Фрида дважды моргнула и направила взор в сторону. Возникла неловкая пауза.

    – Какой сегодня денек хороший! – отметил Бальдюр.

    – Да, действительно, – откликнулась Фрида.

    Они снова улыбнулись друг другу – как будто у них была общая тайна, ну или по крайней мере общее понимание того, что обмен наблюдениями о погоде неизменно помогает вернуться на нейтральную почву. Как кнопка перезагрузки беседы.

    Внезапно Бальдюр остановился и потрогал ее за плечо. «Смотри – сказал он, показывая пальцем. – там».

    – Где?

    – Парочка тюленей – прямо там.

    изображения не найдены

    И впрямь! Пара серых тюленей с черными бисерными глазами нежилась на участке каменистого побережья всего в сотне метров от них. Фрида взяла в руки фотоаппарат, чтобы зафиксировать этот момент, и осторожно пошла к ним. Тюленей это, похоже, не беспокоило: они подняли головы и смотрели на нее, разглядывая с любопытством.

    – Они такие любопытные: им всегда все надо проверить, – тихим голосом заметил Бальдюр, стоявший рядом с ней.

    – Милашки, правда? Немцы называют их «seehunde» – морские собаки.

    Немецкая пара, незаметно появившаяся за ними, услышала произнесенное Фридой немецкое слово. Женщина повторила его и засмеялась. И вот вся группа приблизилась к тюленям. Внезапно оба ластногих сманеврировали свои тяжелые туши на край занимаемых ими камней и плавно соскользнули в воды залива.

    изображения не найдены

    (Продолжение последовало и лежит здесь…)

    изображения не найдены

     

    изображения не найдены

  • Hamborgarabúllan: хам бургера не разумеетАпология гамбургера

    Hamborgarabúllan: хам бургера не разумеетАпология гамбургера

    изображения не найдены

    Тезис дня: хам бургера не разумеет! Гамбургеры полностью реабилитированы. Что приятно, потому что я всегда их любил и буду любить – особенно в Исландии. Сегодня гамбургеры пестрят «органическими» эпитетами и курносо вздернутыми ценниками. «Hamborgarafabrikkan», например, приветствует клиентов логотипом «Pleased to meat you», лепит гамбургеры со слюноистекательной исландской бараниной и лангустами, давая им уморительные названия, типа «¡arriba! – сын Сальзы». Действительно – арриба! – вставай, бестелятьем заклейменный, гуляй, рванина, по рублю и выше. Фламенко, Бандерас, Текс-Мекс. Все органично, полит-корректно и «No animals have been harmed»: животных зря не мучали.

    А вот мне по больше по душе тракеры в дутых безрукавках – как те, которых играет Бо Бриджес, ну или персонаж, которому «Данила фром Раша» так объяснял, что он есть «медикал стьюдент» – разный тяжелый «ЗиЗиТоп», ковбойские «казаки» и пропахшая картошкой-фри классика американского жанра. Сочно укусил, залил «бадвайзером» заокеанского разлива, и вот подходит Мишель Пфайфер или «Дикси Чикс» в клетчатой рубашке и бутсах, что «made for walking». И ты ей веришь. Хотя знаешь, что в конце концов «one of these days these boots are gonna walk all over you».

    И кайф тут вовсе не в том, что это чистой воды продажная «американа», если не сказать «американская мечта», что телятина модифицирована, сапоги позвякивают какой-то колюще-режущей садомазой, а девичьи тела скрывают бесформенные лесорубские клетчатые робы с карманами на груди, а в том, что именно так и надо кушать. С общением, на равных, неспешно попивая пивко, без чинопочитания, халдеев в золотых ливреях, звездного гламура и всякой там рублеффки. Американа – равенство, демократизм, простая народная еда, и пусть давятся своими вальдшнепами, осетрами, черной икрой и прочими рябчиками депутаты, что хотят это равенство запретить – равно как и смакующие мишленовские звезды европейсике гурмано-фашисты!

    А у нас в Рейкьявике была и остается «Hamborgarabúllan», что в общем так и переводится: «burgerjoint», уютно расположившийся в цементной будке метафизичекой нелепости. Основатель этой чистейшей пробы незагламуренной забегаловки – исландский король гамбургеров Томми, создавший первую в Исландии цепь быстрого питания «Томмаборгарар», а также рейкьявикский «Хард Рок кафе». Внутри все просто, без халдеев и ливреев, демократично, и должно по идее вызывать отрыжку у людей духовных, а хард-рокерам по самые помидоры. И тут, надеюсь, понятно к чему я веду, иронично сдабривая свое повествование выкладками из эрзац-американской мечты: не место красит человека, а человек место! С любовью сделанный гамбургер полезнее и здоровее, чем какая-нибудь мишленовская хрень на квадратной тарелке с трассерами из спаржи, если последняя приготовлена без любви и потребляется как бы по работе, без семьи, друзей и кайфа.

    Ну и к слову о гамбургерах: Исландия на протяжении многих лет занимала первое место в Индексе Макдональдса – неофициальном рейтинге дороговизны жизни по стоимости Биг Мака. Пока из этого рейтинга вообще не вышла, так как Макдональдс, не выдержав конкуренции с местным мясом, ушел с острова. А подумать стоит вот о чем: ведь и Макдональдс создавался, как «труд любви», но стал глобальной корпорацией. Как избежать этой печальной участи? Схожу поразмышляю, склонившись над негламурным бюргером.

    изображения не найдены

    PS Написал этот пост лет семь назад. С глубоким удовлетворением прочитал на сайте tommi.is, что франшизы Hamborgarabúllan открылись в Дании, Германии, Англии, наконец — в Риме!

  • Панк как образ жизниБеседа с «Народным Мэром» Рейкьявика

    Панк как образ жизниБеседа с «Народным Мэром» Рейкьявика

    изображения не найдены

    В январе 2013 года я сопровождал группу журналистов по Исландии. В Муниципальном доме приемов Рейкьявика Хёвди, где в 1986 году произошла встреча Рейгана и Горбачева, нас принял самый харизматичный политик на планете – мэр Рейкьявика Йоун Гнарр. Любимец Ноама Хомского, Леди Гага и Бьорк, Йоун покинет мэрский пост этим летом. В начале марта он издал книгу «Гнарр: как я стал мэром большого города в Исландии и изменил мир». Ранее Йоун уже порадовал читателей двумя пронзительными автобиографическими сагами о неравной схватке рыжего подростка дислексика, объявившего себя анархистом, с миром взрослой заурядности: «Indjáninn» и «Sjóræninnginn» («Индеец» и «Пират»).

    «Слово пиратское свято, будем дружить навсегда»: Йоун Гнарр не раз рыжевел на страницах этого сайта: см. https://www.stasmir.net/2012/11/08/yoshkin-yolking/ или https://www.stasmir.net/2012/11/29/mer-youn-gnarr-obzavelsya-kukloy-v-sobstvennom-obraze-i-podobii/. То, что мемуары Йоуна Гнарра – «голубого щенка» исландской политики – окажутся скучными, исключается самой логикой его творческого пути. Помытарившись в малолетстве по программам для необучаемых подростков, Йоун успел зазвездиться в столичном панк-роке, завоевать славу искрометнейшего из исландских комиков новой формации и взойти в кресло мэра самой северной из европейских столиц. Не с лучшим стартовым запасом, но всего добился сам. Как говорят в Исландии «Guð hjálpar þeim sem hjálpa sér sjálfir». Бог помогает тем, кто сам себе помогает.

    изображения не найдены

    Основав свою пародийную «Лучшую Партию» в 2009 году – после феерического развала исландской экономики – Йоун Гнарр вышел на муниципальные выборы с политической платформой, которая сулила гражданам бесплатные полотенца в городских бассейнах, белого медведя в городском мини-зоопарке, «устойчивую прозрачность», наконец, Парламент без наркотиков к 2020 году. И в 2010 выиграл большинство мест в Городском Совете. В качестве мэра Гнарр прославился эффектными антидискриминационными акциями и просто веселыми приколами: открывал ежегодный рейкьявикский гей-карнавал в «дрэге» (костюме Верки Сердючки или, если угодно, Кончиты Вюрст), напяливал разноцветную балаклаву в поддержку «пуссек», протестовал против гонений китайских властей на Лауреата Нобелевской премии 2010 Лю Сяобо еще до того, как тот стал лауреатом.

    изображения не найдены

    28 апреля этого года Йоун Гнарр сделал такую запись в своем фейсбуке: «Я проработал мэром 1412 дней. Это удивительно – по разным причинам. Мне осталось работать на моем посту еще 50 дней. А всего я прожил на свете 17237 дней».

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    Когда я шел на интервью, меня больше всего интересовала, явится ли Гнарр в свитере с логотипом анархо-синдикалистов – заключенной в круг буковкой «А» – как на встречу с единомышленником Хомским, или в свитере с гербом Рейкьявика – двумя резными колоннами на фоне морской волны. Ни то, ни другое. Мэр предстал пред нами в рубашке и в пиджаке, без галстука, и в потрясно скроенных джинсах. Очаровательная девушка-журналист – кажется, из «Космополитана» – спросила Мэра, кто выбирает ему одежду. «Жена – признался Йоун Гнарр – если бы не она, я одевался бы как идиот [Щеголял бы в дырявых джинсах, как в бытность басистом в панк-команде «Сопливый нос»]. Я стараюсь носить вещи от исландских дизайнеров, а она знает, что стоит выбирать из их продукции».

    изображения не найдены

    «Ай, басист, что мы делаем здесь?» – вспомнил я классику своей молодости, и довольно быстро забыл про интервью. Потому что официально его брали другие. А я не хотел выпячиваться на фоне воистину народного и всепланетно популярного Мэра, за карьерой которого с интересом следил как до, так и после нашей встречи. Но потом наткнулся на блокнотик со своими просроченными каракулями годовой несвежести и взялся-таки изложить то, что было сказано тогда – с выпуклыми неточностями. Вот некоторые ключевые фразы, запомнившиеся мне из интервью:

    Мэр о выборах: «Лучшая Партия появилась в 2009 году – после финансового краха [в Исландии]. Мы выработали новаторскую стратегию и организовали компанию, распространяя информацию через социальные сети, такие как «YouTube» и «Facebook». Люди были недовольны экономической ситуацией; было ясно, что мы сможем выиграть. И не только на протестных голосах, как утверждают наши противники. Мы взяли 6 мест в Городском Совете, и работаем уже 927 дней».

    изображения не найдены

    Мэр о творчестве: «Я играл в команде «Сопливый нос». Панк – это образ жизни. Способ испытывать новые ощущения. С того момента, как я стал мэром, я пишу пьесу, а около месяца назад взялся за книгу. Я пишу в течение одного часа с 9 до 10 вечера по средам».

    Мэр о своем любви к телесериалу «The Wire» (Гул утверждает, что по-русски он называется «Прослушка») на вопрос о том, по-прежнему ли он отказывается формировать коалицию с теми, кто не его смотрел: «Мы раздали в горсовете диск, призывая всех членов Совета посмотреть сериал».

    Мэр о современном искусстве: «Мне нравится Дэмьен Херст. Любые стихийные креативные инициативы. Pussy Riot».

    изображения не найдены

    Мэр о своем обещании украсить городской мини-зоопарк белым медведем (неожиданно страстно): «На самом деле это было серьезное предвыборное обещание. Вовсе не шутка. Белый медведь очень вынослив, обитает там, где никто не может выжить. Может неделями обходиться без пищи. Его ареал стремительно сокращается. Существуют российско-американские-норвежско-датские инициативы по его защите, и Исландия тоже присоединилась к этому соглашению. Медведи страдают от глобального изменения климата, им не хватает пищи, поэтому они выходят на берег. В Исландии это 2 – 3 особи в год. Обычно местная полиция тупо отстреливает медведей, но если бы мы приложили хоть чуточку усилий, мы могли бы сохранить им жизни».

    Серьезная мотивация стоит и за шуточным обещанием раздавать бесплатные полотенца в городских бассейнах. Йоун сделал больше всех прежних мэров в области пропаганды Рейкьявика как туристического направления, указывая, помимо прочего, на изобильность геотермальных бассейнов в столичном регионе. А в неких европейских правилах, говорят, прописано обязательное наличие в них бесплатных полотенец. Отсюда и немного абсурдное –  на первый взгляд, но стратегически дальновидное предвыборное обещание. 

    Мэр о сайте https://betrireykjavik.is/ («Рейкьявик лучше»), где посетители могут оставлять свои предложения по улучшению города, а городские власти отчитаться перед гражданами о работе: «Мы стремимся поощрять прямую демократию. Собираем предложения от жителей в отношении улучшений в городе и систематически их изучаем… Порядка 10% горожан проявляют активность на сайте. Я бы хотел, чтобы на сайт заходило хотя бы 60% горожан. Как видите, мы еще далеки от прямой демократии».

    изображения не найдены

    Мэр о пешеходах: «Самая большая проблема в Рейкьявике – то, что город построен для частных машин. Это обходится нам очень дорого. Я понимаю, что какая-нибудь горожанка, скажем, щеголяет на высоких каблуках и не желать идти на работу пешком. Но она может ехать на общественном транспорте, на велосипеде, даже на электромобиле. Это должно обходиться дешевле, чем частная машина, и быть куда удобнее. Понемногу у нас меняются правила дорожного движения, и повышается степень осознания общественностью проблем, связанных с владением частным автотранспортом. В Рейкьявике наблюдается огромный прирост велосипедов».

    Уже после этого интервью слышал немало критики в адрес Йоуна за не слишком внятную политику борьбы с парковочными местами и машинными улицами. Личное авто в городе, бесспорно, привычка третьего мира, но исландцы все-таки заслуживают снисхождения за свою неуемную любовь к «железным коням»: уж больно у них климат тяжелый, и не всякий решится велосипедить по городу, когда порывы ветра поднимают с дороги целые джипы.

    Мэр об изменившемся отношении своих оппонентов: «Да, отношение изменилось существенно. Они были вынуждены начать относиться ко мне с уважением – даже те, кто считал меня клоуном».

    изображения не найдены

    Мэр о том, куда он ездит отдыхать: «Мне приходится много путешествовать. В отпуск я летаю во Францию, Германию, Данию, Польшу, Норвегию. В официальном качестве – куда угодно».

    Мэр о том, что он якобы собирается легализировать наркотики (с убойной серьезностью, не вполне отдавая себе отчет в том, что автор вопроса «огульно» приравнивает либерализм к сексу и наркотикам: «Мы внимательно изучаем, как можно законодательно легализовать пользование [канабиодами] в лекарственных целях, но вовсе не стремимся уничтожить все законодательные ограничения на пользование наркотиками. Так мы следим за тем, что происходит в Денвере, Колорадо, но нам предстоит еще пройти немалый путь, прежде чем мы легализуем медицинское применение канабиса. И, разумеется, и речи не идет о легализации тяжелых наркотиков».

    Далее последовал вопрос о легализации проституции в Рейкьявике, и Мэр «просек», что автор вопроса скорее всего путает Рейкьявик с Амстердамом.

    Мэр о Евросоюзе, относительно которого он уже неоднократно высказывался в том смысле, что «его значение сильно преувеличено»: «У нас не имеется повести дня в отношении ЕС. Мы – муниципальная власть, решения по ЕС – не нашего уровня. Это решения правительства, а не города».

    На вопрос о готовности посетить Москву: «Меня не приглашают, хотя Москва и Рейкьявик – города-побратимы. Насколько мне известно, в Москве гей-парады были запрещены на 100 лет. Я послал письмо московскому мэру, призывая его пересмотреть свое отношение, но не получил ответа». С тех пор был принят знаменитый анти-гейский закон и отношения городов-побратимов, установленные между Москвой и Рейкьявиком в 2007 году, насколько мне известно, были разорваны по инициативе исландской стороны.

    Журналист: Вас по-прежнему называют Джонни Панк?

    Мэр: Иногда в рождественских открытках – близкие друзья.

    Мой вопрос: Составьте список «мэрских предпочтений»: лучшие исландские группы, лучшие исландские писатели, лучшие исландские фильмы.

    Мэр: Из групп – «Sigur Rós». «HAM» – тяж. металлическая команда – басист сейчас у меня работает в Мэрии политический консультантом. Великолепных исландских писателей очень много, художников и кинематографистов тоже немало».

    изображения не найдены

    Встреча завершилась. Мы остались бродить по скрипучим интерьерам особняка Хёвди, который заслуживает отдельной мессы. Я подумал о том, что терпеть не могу пиджачной официальщины, но эта встреча прошла тепло и неформально. Демократия – это, в сущности, чертовски весело. Единственное внятное преимущество, которое дает диктатура, это освобождение от необходимости запоминать имена вечно меняющихся мэров и премьеров. Да и то не всегда. Вот жили мы при Леониде Ильиче, и все про него насквозь выучили. А потом пошли в университет, и там нас начали пичкать информацией о бесчисленных съездах и членах непостижимой  ЦэКаКаПэЭсЭс, а также о каких-то троцкистсо-бухаринско-зиновьевских заговорщиках. Если они были врагами, то зачем увековечивать их имена в памяти последующих поколений?

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    А вот Йон Гнарр надолго запомнится горожанам своими разносторонними талантами. Он искристый и веселый – как его предвыборный ролик, обошедший весь мир: http://www.youtube.com/watch?v=xxBW4mPzv6E. А юмор спасет мир!

    изображения не найдены

  • Too Much HopeРейкьявик разбитых фонарей

    Too Much HopeРейкьявик разбитых фонарей

    изображения не найдены

    Иногда мне кажется, что Рейкьявик – это самое одинокое место на земле, а иногда – что он вздымается вечнозелеными возможностями, как грудь миловидной валькирии. Мое восприятие зависит от времени года и погоды, а также от того, насколько удачно я устроился в этом очаровательно нелепом городишке. Сто евро в сутки в платяном шкафу с беспокойными соседями по вешалке, и динамика воспоминаний срывает меня в состояние бесправной нищеты на «острове невезения». Комната с видом, причем в таком месте, где ветер с градом не лупит в окно, а соседи не «гуляют» каждую ночь – и в душе набухает исландская мантра «Þetta er allt að koma»: все сложится.

    изображения не найдены

    Уже складывается. Я убежден, что причина баснословного исландского долголетия кроется именно в убеждении, что беспощадный шторм неминуемо закончится, а осколки нелегкой судьбы, снесенной с подоконника очередным шквалом, сложатся в изысканный орнамент счастья – личное к профессиональному, духовное к материальному, кармическое к механическому. Для исландца каждый день – новая точка отсчета, и начинать заново никогда не поздно.

    изображения не найдены

    Надежда на острове не струится жалким ручейком, а низвергается бушующим водопадом, либо накрывает штормовой волной. Если бы меня попросили написать эпитафию к Исландии, как я ее помню до кризиса, я бы перефразировал известную песню Брайана Мэя, посвященную Фредди Меркьюри: «Too much hope will kill you». Избыток надежды убивает.

    изображения не найдены

    «Þetta er allt að koma» – не только жизнеутверждающий исландский афоризм, но еще и название одного из романов исландского писателя Халлгримура Хельгасона. Всемирную известность последнему принесла книга «101 Рейкьявик», успешно экранизированная и переведенная на русский язык. Прогуливаясь недавно по зимнему Рейкьявику, я вдруг вспомнил прочитанное еще год назад обращение Халлгримура к скандинавским архитекторам в датском центре современного искусства «Луизиана». Вначале я хотел взять у автора лишь пару цитат, дабы придать вес собственным рассуждениям, но увлекся и перевел всю речь целиком. Перевел весьма вольно. Вот, что получилось.

    изображения не найдены

    «Архитектура – это кожа общества. Люди склонны забывать об этом. И это неудивительно. Ведь есть части тела поважнее, – скажите вы – такие как сердце, мозг, гениталии. Но без кожи далеко не уйдешь. К тому же кожа – наш самый большой орган, и большинству из нас хотелось бы, чтобы она была здоровой.

    изображения не найдены

    1.

    В молодости у меня были проблемы с кожей. Лицо покрывали угри. Схожая проблема была у моей страны. Исландия страдала кожным заболеванием, которое называется «ужасная архитектура» или «архитектурно-угревая сыпь». Мы привыкли жить с этой болезнью. Настолько свыклись с ней, что когда я впервые отправился за рубеж выгулять свои прыщи в Норвегию, я испытал дискомфорт: все дома в Норвегии, как один, были такими красивыми. В самом глухом лесу вдали от цивилизации норвежский фермерский дом выглядел по-скандинавски великолепно. Смотришь – и сердце поет: классический деревянный дом с высокой псевдо-соломенной крышей, красными стенами и белыми окнами.

    изображения не найдены

    И бог мой, какими окнами! Все одинаковой формы, с деревянными рамами, окна поделены на равные квадраты в соответствии с принципом золотого сечения – «det gyldne snit». Все в золотой традиции скандинавской фермы. Открывая Скандинавское Окно с Большой Буквы, я чувствовал себя так, как будто попал внутрь полотна Эдварда Мунка. Всунул голову в картину, и меня обрамило красотой.

    изображения не найдены

    У себя в Исландии я мог открыть лишь крошечную форточку в современном прямоугольном окне, при этом приходилось бороться с ветром. Жизнь в Исландии научила нас, что открывать все окно целиком – все равно, что распахивать дверь автомобиля на скорости 90 километров в час. Это знают даже наши архитекторы. Но они до сих пор не поняли многого другого. Исландская архитектура была ОК, пока ею занимались датчане. Они построили центр Рейкьявика в девятнадцатом веке и в начале двадцатого. Самые живописные из наших деревушек пестрят чудными «норвежскими домиками». Первые поколения исландских архитекторов обучались своему ремеслу в Дании, и лишь после Второй мировой войны направились учиться в Испанию, Соединенные Штаты, в Мексику… на Луну. Вот тут-то и начались наши проблемы. Наши города поразило заболевание – архитекутрно-угревая сыпь.

    изображения не найдены

    2.

    Вначале появились плоские крыши. Они неплохо смотрятся в Гвадалахаре, но в гипер-дождливом Рейкьявике в каждом из таких домов образовалось по бесплатному бассейну – на крыше. Мое детство полно воспоминаний о том, как мои родители и их друзья решали проблему вечных протечек с крыш.

    Затем в моду вошли похожие на бункер пригородные виллы. Их строили одноэтажными и прятали за живые изгороди. В стране невероятно красивых ландшафтов наши архитекторы вдруг начали проектировать дома, похожие на гаражи со стеклянными воротами: все, что мы видели из гостиной, это кусты, да заднюю стенку следующего «гаража».

    Я вырос в сверхсовременном микрорайоне: когда мы переехали, цемент еще не просох. Я так и не смог полюбить нашу стерильно-белую четырехэтажную многоквартирку. Здание выглядело морозно – как холодильник с окнами. Будто в Исландии мало холода! А офисный блок через дорогу напоминал горку музыкального оборудования. Вот такое у меня было детство – «за плинтусом» между холодильником «Danfrost» и стереосистемой «Marantz»».

    изображения не найдены

    3.

    Еще одним симптомом болезни стал некрашеный цемент, вошедший в моду в семидесятых. Как будто у нас не хватает некрашеного камня! Весь наш остров подобен одному большому некрашеному камню. Мы до сих пор не совладали с этим симптомом поразившей нас архитектурной болезни. В последние годы мы построили множество черных зданий. Черные здания в самом темном уголке планеты? Скажем прямо: не лучшая из идей.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    Еще одна проблема – это отражение авторского «я» в архитектуре. Поймите меня правильно: отражение авторского «я», безусловно, хорошая штука, если это «я» зовут, скажем, Алвар Аальто. А вот если архитектора зовут Гудбрандюр Сигфинссон, да к тому же он вовсе не архитектор, а «технолог», то хочется пожелать, чтобы он как можно меньше отражал свое «я» в своих творениях.

    В нашей стране авторское «я», слава Богу, отразилось в основном при сооружении церквей. В добрые старые времена в Исландии была всего одна разновидность церкви. Сегодня на острове насчитывается 167 типов церквей, при этом многие из них вообще не похожи на храм божий. В Исландии имеются церкви типа «Вигвам индейца», «Полбулки хлеба», «Лыжный трамплин», «Дача с крестом на крыше и витражами» и «Мобильная взлетная площадка НАСА, упавшая на бок в ходе пуска космического челнока и выкрашенная в белый цвет».

    Как будто наши архитекторы решили испытать любовь к нам Господа. «Ребята, построим Богу самые уродливые храмы на земле, чтобы проверить, любит ли он исландцев». Если Вы поклонник странной архитектуры, приезжайте в Исландию и купите тур по современным исландским церквям. Это самый дорогой бал уродов на земле, причем оплаченный исландским государством».

    4.

    Но худшим симптомом нашего кожного заболевания стало то, как мы спланировали единственный большой город на острове. Всего за пятьдесят лет Рейкьявик прошел нелегкий путь от милого портового городка до бетонного монстра, опоясанного автобанами, как матрос с «Авроры» пулеметными лентами. Копенгаген планировался под Париж, и по-прежнему выглядит, как Париж, выполненный в красном кирпиче, в то время как Рейкьявик похож на Рённе на острове Борнхольм (Rönne på Bornholm), который со всех сторон обступил невесть откуда взявшийся Лос-Анджелес. Я не шучу. Рейкьявик – самый раскиданный по территории город на планете. Одно из главных достижений современного городского планирования – это заставить жителя города с населением всего в сто тысяч человек проводить в среднем по часу в день в автомобиле.

    изображения не найдены

    Это случилось потому, что во второй половине двадцатого века мы приняли правило: между домами должно быть не меньше 30 метров, от двери до улицы – 30 метров, каждая квартира должна иметь 30 парковочных мест, а каждый новый микрорайон должен быть окружен автобаном. Самые счастливые жители Рейкьявика – это азиаты со странными фамилиями: Тойота, Хендай, Киа и Митсубиси. Раньше они нам нравились, но сегодня половина наших зарплат уходит на то, чтобы покупать им выпивку. И каждый мечтает сменить автомобиль на велосипед. Но если Рейкьявику суждено действительно стать раем для велосипедистов, то в нем должно стать немного теплее. Именно поэтому мы не вылезаем из автомобилей, чтобы ускорить глобальное потепление и помочь велосипедистам будущего.

    изображения не найдены

    5.

    Подобно другим народам, мы пережили «атаку гипермаркетов». Гипермаркеты ничем не отличаются от черепашек-ниндзя из космоса. Они удобны для тех, кто находится внутри них, но для всех остальных они просто… гигантские космические черепахи. Гипермаркетам, кстати, пошло бы на пользу, если бы в ходе их проектирования хоть кто-нибудь выразил хоть какое-нибудь «я». Но те архитекторы, которые их создают, так заняты интерьерами, что вообще не думают, как эти монстры выглядят снаружи. Наверное, потому, что творят во славу Слепого Бога, известного как Мамон.

    6.

    Пережили мы и нашу долю международного архитектурного психоза, именуемого «вестибюлизмом». Вестибюлизм расцвел пышным цветом в восьмидесятые и девяностые, и вы по-прежнему можете наблюдать его плоды в любом городе. Вестибюлизм рождается в тот момент, когда появляется необходимость в реконструкции старой библиотеки или музея изобразительных искусств, либо когда принимается решение о превращении отслужившей свое рыбной фабрики в краеведческий музей. Старое здание в целом недурно, но нуждается в ремонте, вот только вход в него совсем никудышный. Нужно только встроить новый парадный подъезд, вестибюль, раздевалку, магазинчик или кафетерий. Я уж не знаю, в чем тут дело, но в наше время самое важное – это вход: то, как вы входите, какое первое впечатление производите. Итак: вы ремонтируете одряхлевшую рыбную фабрику и встраиваете новый вестибюль, сооруженный из стекла, стали и мрамора. В любом городе мира можно найти старое сооружение с недавно наросшей стеклянной коробкой на фасаде. Можно набраться смелости и утверждать, что расцвет вестибюлизма в архитектуре идет параллельным курсом с триумфальным маршем пластической хирургии. Реконструированные старые здания с «навороченными» входами напоминают пожилых дам с обколотыми силиконом губами: обновленный вход в подгнившее тело.

    Национальная Галерея Исландии – классический пример вестибюлизма. В 1987 году она переехала в рыбную фабрику. Газеты того времени жаловались на дороговизну проекта. Сам выставочный зал довольно прост, но его лобби являет собою фиесту из белого мрамора, стекла и позолоченных перил. Лифт оказался самым роскошным на острове. Мне кажется, что это объясняется творческой завистью. Архитектор завидует художнику – чертовому иждивенцу, которому не нужно вставать каждое утро на работу, но которому достается внимание и обожание масс. Проектируя музей изобразительных искусств, архитектор делает все в своих силах, чтобы отвлечь внимание посетителя от художественных работ и привлечь к собственному творению. Примеров тому немало: если Вам приходилось бывать в Музее Гуггенхайма в Нью-Йорке или Бильбао, либо в Кунстхаусе в Граце, известном как «Дружественный Инопланетянин», Вы поймете, о чем я говорю. Я был во всех этих музеях, но мне не запомнился ни единый экспонат – только сами здания.

    7.

    Здесь в Луизиане как раз обратная картина: в памяти остаются выставки, но не здание. Тут даже не продается открыток с видами здания! Не удивительно, что сам музей непросто отыскать, когда приезжаешь в Хюмлебек. Когда думаешь о Центре Луизиана, возникает лишь умственная картина длинных стеклянных коридоров и кирпичной стены. Замечательно, но у меня – исландца – проблема с кирпичным стенками. Если честно, то я их не перевариваю. Почему – спросите Вы? Да потому, что кирпичные стены выкладываются с такой заботой и терпением – кирпич к кирпичу. При этом предполагается, что они простоят тысячелетия. Это так не по-исландски: у себя на острове мы привыкли строить дома за ночь и сносить на следующий день. Швейцарский художник Дитер Рот так высказался о Рейкьявике, в котором прожил некоторое время: «Он напоминает временное поселение. Выглядит так, как будто жители не собираются в нем оставаться дольше, чем на пару лет!». Дитер Рот попал в яблочко. Исландцы всегда готовы к тому, чтобы переехать. Именно поэтому мы не любим красивых и завершенных городов, основательных строений и кирпичных стен.

    Мы в Исландии настолько привязались к уродливым зданиям, что когда встречаемся с абсолютной гармонией, нас начинает тошнить. Меня всегда тянет домой после прогулки по пряничным городкам Стокгольмского архипелага, а на Фарерских островах я чувствую себя так, как будто меня заперли в одном большом музее архитектуры! В Торсхавне все дома сооружены в традиционном стиле – и те, что построены в 1955 году, и те, что появились в 2005. Подобное окружение навевает депрессию на исландца: нам не нравится, когда что-то чересчур красиво. Мы чувствуем себя недостойными красоты. Нам становится не по себе, если в ландшафте не наблюдается хотя бы один угол уродливого стадиона, либо кусочек безобразного разгрузочного дока магазина строительных товаров, построенного так неряшливо, что ему не простоять и пару недель. Всего неделя пребывания в прекрасном Осло-фьорде, и любой исландец становится похожим на картину «Крик» Эдварда Мунка!

    изображения не найдены

    8.

    Давным-давно наша архитектура знавала лучшие времена. Но мое поколение росло, ненавидя каждое новое здание, которое появлялось в городе. Они все выглядели как стереосистемы, снабженные окнами. И хотя подобные здания еще строят (несколько лет назад в Рейкьявике соорудили высотное здание, похожее на мой старый усилитель «Bang & Olufsen», поставленный «на попá»), возникают и здания, которые в целом нравятся людям – например, концертный зал «Харпа», Мэрия Рейкьявика или здание Верховного Суда. Сегодня у нас есть неплохие архитекторы, но всех наших проблем это не решает. Плохие архитекторы никуда не денутся, и их неминуемо будет больше, чем хороших. Но мы хотя бы научились обращаться с материалом. Потратив полвека на баловство со стеклом и бетоном, мы стали обращать внимание на мелкие детали. И хотя мы по-прежнему строим плоские крыши, они хотя бы больше не протекают.

    изображения не найдены

    Думаю, что за это надо поблагодарить скандинавское влияние. В мои молодые годы скандинавские иконы – такие как «Fjällräven», «Fleksnes» или Ким Ларсен – не пользовались популярностью в Исландии. В то время считалось, что все скандинавское – для «ботаников». Мы не хотели испытывать на себе влияния наших скандинавских родственников. Но потом все скандинавское начало входить в моду. И теперь мы смотрим сериал «Borgen» и ходим в ресторан «Noma», следим за карьерами Хенрика Ларссона и Лорин. Мы прошли немалый путь горами и лесами, оказавшись, наконец, в городе, где научились понимать городской шик. Если вы много летаете по миру, то согласитесь со мною, что самый стильный аэропорт в мире – это Гардемоен в Норвегии, где воплощены наиболее новаторские решения и установлено современнейшее оборудование. Когда-то скандинавы ощущали себя деревенщиной в большом мире, но сегодня все иначе. И пусть порой мы еще слышим старые голоса, которые утверждают, что мы – всего лишь горстка бесполезных маленьких стран, до которых никому нет дела. Те, кто так говорят, забывают о том, что в нашем мире размер по-прежнему имеет значение, только наоборот: сегодня чем Вы меньше, тем лучше для Вас. Четыре малых народа и четверка микроскопических стран – это именно то, что нужно для будущего, полного айпадов и нанотехнологий. Маленькой стране легче получить признание. В этом смысле крошечная Исландия всегда будет шустрее гигантского Китая.

    изображения не найдены

    9.

    Новый тип скандинавской «крутизны» уже народился. Остается только вытащить ее из коробки и поставить на прилавок. Вовсе не обязательно, чтобы крыша была плоской: она может быть обтекаемой! Похоже, что органические и гнутые линии – это «писк» завтрашней архитектурной моды. Когда скорость течения нашей жизни ускоряется до 90 километров в час, нужны именно такие линии. В будущем все дома будут похожими на автомашины! И тогда настанет ваша очередь, господа, поучиться у исландцев: ведь никто лучше нас не знает, как создать город для машин, как строить одноразовые дома и как открывать двери на скорости 90 километров в час».

    Я согласен с «предыдущим оратором» практически во всем, только не разделяю его энтузиазма по поводу «айпадов». Не могу найти ничего прекрасного в будущем, где все, не переставая, возюкают грязными пальцами по засаленным экранам этих бесполезных устройств. Мне всегда казалось, что чем беднее страна, чем хуже в ней экология и качество жизни, тем выше число «айпадов» на душу населения и людей, страдающих цифровой зависимостью. Если не верите, взгляните на индийцев или китайцев, либо проедьтесь в московском метро.

    В остальном разделяю убеждение автора, что жизнь устроена лучше в компактных странах, чем в крупных. Эпоха неповоротливых больших держав закончилась в прошлом веке. Настало время маленьких, ловких и проворных. Юрких футболистов-латиносов среди рослых североамериканских хоккеистов. Щуплых гибких каратистов среди накачанных амбалов. Разделяю, но с осторожным оптимизмом. Потому что оптимизм исландца, как правило, неуемен и чуть самоубийственен. Может быть, именно неуемный исландский оптимизм и привел к тому, что Рейкьявик вырос в этакий Доусон Сити – городок золотоискателей, готовых сорваться и ломануть на новый прииск?

    изображения не найдены

    Я прогуливался по Рейкьявику январским вечером с фотоаппаратом, который, кажется, научился ставить на ночной режим съемки. Мне пришло в голову, что последним «трендом», поразившим исландскую столицу, стал «дизайнеризм». Еще до кризиса в ней появились дизайнерские монстры, вроде отеля «101 Рейкьявик». Ванная посреди комнаты, установленная под кривым углом, стеклянные стены душевой кабинки, черно-белый интерьер, кран душа, выполненный так хитроумно, что на его открытие уходит не менее получаса – вот обязательные атрибуты дизайн-отеля не только в Исландии, но и в других странах. Не всегда удобно, но дорого, жаль только, что недешевая дизайнерская сантехника бесстыдно соседствует с грошовым бумажным плафоном из «Икеи».

    изображения не найдены

    При сегодняшнем артистичном мэре в Рейкьявике расцвели менее дорогостоящие и нередко остроумные проявления нового хипового «дизайнерризма» «а ля Вольный город Христиания»: художественное граффити, покрывающее стены домов, вазоны и скамейки из перекрашенных строительных поддонов, разноцветный кубизм из каких-то подручных досок и огрызков, голографическая пленка, покрывающая изъяны фасадов старых домов. Предпринимаются, наконец, и робкие попытки «пешеходизировать» и «велосипедизировать» построенный для автомобилей город, которые обрекают на неудачу стабильно скверная погода и огромная площадь Рейкьявика – 1060 квадратных километров.

    изображения не найдены

    Меняющийся Рейкьявик мне в целом нравится, но за спешно «обдизайненными» фасадами прячутся абсурдные внутренние дворики с замысловатыми деревянными этажерками, бомжеватыми домиками-сараями размером с собачью будку, собачьими будками размером с курятник, неряшливыми горками грязного снега и сломанными детскими игрушками. Похоже, что дети, их разбросавшие, успели вырасти и начать играть в «айпады». Иногда в таком внутреннем дворе увидишь трогательное деревце – как в питерском дворе-колодце. А где-то теснятся странные лестницы, перила и коробы, похожие на голубятни в московском дворике. Вся это живописная разруха находится в разительном диссонансе с огнями магазинов на главной улице или помпезным дизайном многоквартирных башен из черного стекла, которые наступают на старый город из гавани. Раньше сыреющие деревянные дома обшивали рифленым железным листом, сейчас гниющий железный лист красят в яркие цвета или облагораживают дизайнерской пленкой. Рейкьявик, конечно, не Питер, но в ходе прогулки я зарегистрировал ряд досадных потерь, исчезнувших домиков, с которыми у меня были связаны воспоминания.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    Из пары дворов меня вежливо шуганули хозяева, напомнив, что здесь у них протекает частная жизнь, которую нельзя фиксировать на фотопленку – виноват, флэшку. Забавно, потому что никакой границы между общественным и личным пространством в городе нет – только «понятия» о том, куда чужаку можно, а куда нельзя.

    изображения не найдены

    Я шел и фотографировал. Вспомнил одного американского туриста из моего детства, который при посещении нашей в остальном образцовой школы отбился от группы, чтобы сфотографировать в различных ракурсах поразившую его воображение переполненную помойку посреди школьного двора. Мне тоже захотелось увидеть изнанку дворов, подглядеть, как течет быт рейкьявикчан, через поразительно несимметричные окна с никогда не задергиваемыми шторами. Может после кризиса оптимизма и стало меньше, но Рейкьявик сложен из колец оптимизма прошедших эпох, как Человек Мишлена из шин. Оптимизм его красит и, надеюсь, не убьет. Þetta er allt að koma. У Рейкьявика все сложится.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены