Метка: Португалия

  • Булки-палки, взрывы, пепелЗимние праздники в Исландии и в Португалии

    Булки-палки, взрывы, пепелЗимние праздники в Исландии и в Португалии

    изображения не найдены

    Булки-палки, взрывы, пепел? О чем это я? О войне? Или извержении вулкана Бардарбунга в Исландии? Нет, о прошлой неделе: в Исландии, в Португалии. Она была предпостовая – даже там, где пост уже почти пятьсот лет не соблюдается.

    изображения не найдены

    Как в Исландии. То, что я называю «странными праздниками», началось там еще в конце января. 23 января на острове отмечался «боундадагюр»  – день фермера. Или мужа: как в английском слове «husband» (родственном исландскому «húsbondi»). Последнее предлагаю переводить как «одомашненный фермер». Утром этого дня такой «окольцованный мужик» должен встать раньше своих домочадцев, просунуть ногу в ОДНУ штанину и обскакать на ОДНОЙ босой ноге (на другой покоится брючина) в нательной рубахе свой дом.

    изображения не найдены

    Такая пробежка призвана умиротворить духов – скорее всего, погоды. «Bóndadagur» отмечается в пятницу тринадцатой недели зимы по исландскому языческому календарю – разумеется, лунному. В этот день «защитника исландского отечества» начинается месяц «Þorri», который венчается светлым праздником «Þorrablót». Торраблоут (или «торраблот») – это добрая традиция поедания недоброй (и несвежей!) еды, запасенной на зиму, в особенности тухлой акулы. О нем я уже писал.

    изображения не найдены

    А кто такой этот Торри? «Книга с Плоского острова» («Flateyjarbók») XIV века рассказывает, что Торри ежегодно совершал жертвоприношение в средине зимы. Оно называлось «Þorrablót». Дочь Торри звали Гоа – как следующий месяц исландского календаря. В саге также упоминаются такие персонажи, как Aegir (Океан), Logi (Огонь), Kari (Ветер), Frosti (Мороз) и Snaer (Снег), из чего можно заключить, что Торри скорее всего был духом или богом погоды, с которой в ненастной Исландии нужно дружить.

    изображения не найдены

    Либо вариантом произношения имени бога-громовержца Тора. Так или иначе, боундадагюр – это мужской день в Исландии: редкий романтический праздник, когда «дамы приглашают кавалеров», а исландские жены чествуют мужей. Чисто 23 февраля: никакой Святой Валентинщины… Итак, исландцы подъели запасы еды долгого хранения и догребли – в снежных заносах – до второй половины февраля. Что ждет их там?

    изображения не найдены

    Понедельник, 16 февраля: «Bolludagur» – день булочек. «Vatnsdeigubollur» переводятся как «булочки на водяной муке». Англичане назвали бы их «cream puffs», французы «pate a choux». Внутри сбитые сливки – с вареньем из лопуха или клубники. Я не сладко-, а пиво-ешка, но все равно вкусно. К булочному дню исландские дети готовят «bolluvendir» – специальные палочки из бумаги: булки-палки! В последнее время покупают готовыми в магазине. Дети встают первыми и лупят этими палочками заспанных родителей «по беспределу»: сколько ударов палочкой, столько будет отпущено булочек.

    изображения не найдены

    Вторник, 17 февраля: «Sprengidagur» – день взрывов. В отличие от Нового Года, когда Исландию трясет от фейерверков, как меня от тухлой акулы, в этот день взрывов не слышно. «Að sprengja» в данном контексте значит взрываться от обилия пищи. Как говорили наши предки, зубрившие французские глаголы: «je perdis, tu perdis». Пукать от переедания. Причем бобов. Потому что в этот день – последний перед Великим Постом (по-исландски «Langfasta») – доедали то, что хранилось дольше всего: «saltkjöt og baunir» – соленое мясо и бобы. Если в Скандинавии солили свинину, то в Исландии солонина – это баранина. Из нее варили суп с горошком. Он получался желтого цвета, как во всех северных странах: с верой в приход пасхальных цыплят! При этом весьма «пердлявый».

    изображения не найдены

    В странах, оставшихся католическими, прошедший вторник – главный карнавальный день. «Carne vai! – уходи, мясо!» – сказал бы я на своем убогом португальском. Перенесемся из студеной Исландии в цветущую весеннюю Португалию. Португальцы склонны извиняться, что у них не так «круто», как в Бразилии. И их карнавал, разумеется, не чета знаменитому Карнавалу в Рио. На мой взгляд, это хорошо, потому Рио, кроме трясущих потрясающими попами «мисс бам-бам», чреват ограблениями и даже убийствами.

    изображения не найдены

    В Португалии все чинно и безопасно. В особенности в сонных алгарвийских деревеньках, где карнавал – всего лишь небольшая цепочка тракторов с прицепами. В них восседают столетние бабули и дедули. Трактора нарезают круги по компактному райцентру, а карнавальщики, не прерываюсь ни на секунду, поедают булочки с «шурису» – местной колбасой. Возможно, они готовятся к Великому Посту, который явно соблюдают.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    Один такой деревенский карнавал меня просто очаровал. Помимо алгарвийских долгожителей, в нем участвовал отдельный грузовик с танцующими бразильянками. Последние были прекрасны, но слишком профессиональны, так что даже захотелось чего-нибудь домашне-целлюлитного – в розовый горошек.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    Наблюдал и самый большой карнавал в провинции Алгарве – в городе Луле. В этом шествии была представлена политическая сатира, хотя не в таком объеме, как во время студенческого праздника сжигания ленточек. Стандартные герои карнавала: бывший премьер Сократеш, в настоящее время проживающий в камере предварительного заключения, «Тройка» кредиторов (Еврокомиссия, Евро ЦБ и МВФ), которых португальские СМИ представляют чуть ли не мировым злом, другие популярные политики и футболисты. А также неминуемые в любой португальской процессии буржуи и ковбои: они сидели в кибитке, запряженной пони или осликом, и курили сигары.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    В среду 18 февраля в западном христианстве начался сорокодневний пост – «Quadragesima». Это так называемая «пепельная среда» – «Ash Wednesday» на английском или «Dies Cinerum» на латыни, когда католики наносят на лоб кресты из пепла – в знак покаяния. Говорят, что пепел должен быть от пальмовых веток, благословлённых в пальмовое (в России «вербное») воскресение. В Исландию реформация пришла в 1550 году: пост отменили, но «Öskudagur», то есть «пепельная среда» сохранилась в причудливой форме. В этот день исландские дети рядятся в костюмы ужастиковой направленности, как на Хэллоуин, и бродят по городу, пытаясь незаметно пристегнуть к одежде других прохожих специальные мешочки с булавками. Сегодня эти мешочки покупают в магазине, а раньше шили и вышивали сами. И клали в них золу, то есть собственные грехи. Чтобы украдкой перевесить их на других!

    изображения не найдены

    Сегодня мало кто понимает религиозный символизм этого действия. Исландские дети заходят в магазины и поют, то есть колядуют. За что получают сладости! В пепельную среду исландцы составляют прогноз погоды на 18 дней. Для других стран тоже характерно февральское предсказательство. В древнем Риме 2 февраля отмечался День Ежа. Последний формировал прогноз погоды тем же способом, что сегодня знаменитый Сурок Фил: увидев (или не увидев) собственную тень. У других европейцев ежика заменили различные зимне-спящие – от медведей до барсуков.

    изображения не найдены

    Еще одна общескандинавская традиция периода перед постом: сажать в бочку черную кошку и бить по бочке палками и камнями, чтобы, как говорят датчане, «slå katten af tønden» – выбить кошку из бочки. Выбежав из бочки после такой процедуры, обезумевшая кошка должна была, вероятно, перетянуть на себя грехи и агрессию своих мучителей-человеков. Сегодня датчане еще выполняют этот ритуал, но в бочке не кошка, а конфеты, а кошка просто нарисована на бочке. Так или иначе, но мир полон странных языческих суеверий и обрядов, связанных с приходом весны. Заказать тур на остров одомашенных мужиков и непуганых вулканов можно здесь.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

  • Принц Генрих НедоплавательПортугалия: «Артек» для глобалистов

    Принц Генрих НедоплавательПортугалия: «Артек» для глобалистов

    Продолжение перевода книги Мартина Пейджа о Португалии.

    Глава 7: Повествует об Инфанте Энрике и рождении европейской работорговли.

    Уже опубликовано:

    изображения не найдены

    В 1868 году неожиданным хитом лондонского книжного рынка стала биография прежде малоизвестного португальского принца, ушедшего из жизни более четырехсот лет назад. «Жизнь Принца Генриха Мореплавателя» пера Ричарда Мейджора стала первой книгой, написанной о Генрихе (Энрике) за пределами города его рождения – Порту.

    Господин Мейджор, который первым назвал Принца «сагрешским мудрецом», очерчивает в своей работе внушительную фигуру аристократа эпохи Возрождения – рослого, статного, неумолимого к себе, исполненного высокой цели – выдающегося ученого и решительного человека действия. Перед нами предстает Принц Генрих, погруженный в сосредоточенное изучение карт и чертежей судов в передовой школе навигации, которую он основал в Сагреше – скалистой и открытой всем ветрам точке на самом юго-западе европейского континента. Там Принц собрал вокруг себя ученых, среди которых было немало самых выдающихся умов Европы того времени; он выслушивает мудрецов и ведет с ними ученые споры, либо мечтает о приключениях, стоя на крепостной стене и вглядываясь при помощи телескопа в безбрежные атлантические дали.

    Читатель вместе с Принцем отправляется в море, чтобы достичь края земли, и становится свидетелем того, как тот делает поразительное открытие, что никакого края земли, за который можно низвергнутся, в сущности нет, а земля имеет форму шара.

    изображения не найдены

    С момент публикации книги Мейджора слава Принца Генриха триумфально шествовала по планете, и задача ретуширования его портрета мазками исторической правды выпала уже новому поколению португальских историков. При этом речь шла вовсе не о том, чтобы развенчать героя минувших дней. Скорее это была попытка постигнуть истинное величие достигнутого в эпоху Генриха, приписав эти достижения тем выдающимся личностям, которые в действительности их совершили. О том, что земля круглая, ученым Южной Европы было известно еще (как минимум!) в период арабского господства. К десятому веку диаметр планеты был рассчитан с точностью до 20 километров. Когда вглядываешься со скал португальского побережья с океанские дали, трудно не заметить кривизну земной поверхности.

    Принц Генрих был третьим из пяти сыновей короля Жуана I и королевы Филиппы. По свидетельствам придворных своей эпохи, Генрих слыл самым нерадивым в учении из своих братьев. Пока Дуарте управлял делами государства, а Педру странствовал по университетам Европы, собрав бесценную библиотеку из передовых научных трудов той эпохи, Генрих предпочитал охоту и излюбленный вид спорта всех средневековых «Ура-Генри» (юных аристократов) – рыцарские турниры.

    изображения не найдены

    Весьма сомнительно и то, что на единственном полотне, которое считается портретом Генриха, изображен действительно он. «Большая Португальская и Бразильская Энциклопедия» не приводит ни единой работы на португальском языке, написанной между отчетом официального летописца Генриха и книгой, которая опередила работу господина Мейджора всего на два года. Эта книга была напечатана в Порту – столице британской торговли портвейном.

    Хоть Генрих и дожил в добром здравии до относительно преклонного (по меркам своей эпохи) возраста в шестьдесят шесть лет, Португалию он покидал всего два раза в жизни, при этом не бывал дальше, чем на северном побережье Марокко. В ходе своего второго путешествия Генрих оставил в знак добрых намерений в заложниках у Халифа Танжера своего младшего брата – Принца Фернанду. Генрих не выполнил своего обещания халифу, и Фернанду умер в заключении в городе Феш, после чего его тело подвесили вниз головой с городской стены.

    Из всех морских экспедиций, отправившихся из Португалии на средства короля во времена Генриха, сам он организовал менее трети. При этом ни одна из них не продвинулась дальше Сьерры-Леоне, что ближе, чем полпути на юг по побережью Западной Африки. Король Дуарте – старший из братьев – даровал Генриху право развивать Сагреш, но тот лишь построил там несколько скромных зданий, которые Сэр Фрэнсис Дрейк без труда взорвал по пути в Англию после того, как «подпалил бороду испанскому королю» в Кадисе. Хотя Генрих и платил жалование небольшой группе каталанских картографов, астрономов и еврейских ученых за то, что те поддерживали ему ученую компанию, никакой школы навигации либо чего-либо подобного в это время не существовало – ни в Сагреше, ни где бы то ни было еще! Сам Принц проживал в тихой алгарвийской деревушке Рапозеира неподалеку от Лагуша.

    изображения не найдены

    При этом Принц Генрих действительно сыграл выдающуюся роль в современной истории человечества. Он стал повивальной бабкой, которая помогла произвести на свет европейскую торговлю африканскими рабами.

    Напомним, что девятнадцатый век – время фундаментальной переоценки истории. Новые времена требовали новых героев из прошлого. В США историки начали рассуждать о Кристовао Коломбо, который закончил свою жизнь в бесчестии с репутацией мерзавца и лжеца, как об открывателе Северной Америки. К правде – во всяком случае, той версии, которая была известна во времена Колумба, – это не имело почти никакого отношения, но было явно связано с попытками принизить историческую роль англичан, которых американцы в то время не жаловали.

    К тому моменту, когда Мейджор опубликовал свою книгу, рабство перестало быть приемлемой практикой. Именно поэтому автор посвятил целую главу «глянцевым» аргументам, призванным дистанцировать Принца Генриха от работорговли. Но зачем вообще нужно было делать из него героя? Дело в том, что в это время Британия активно порабощала народы Африки и Азии, ранее находившиеся под властью Португалии, на ее бывших территориях. Жителей этих территорий миллионами заставляли трудиться в сфере производства и переработки пищевых и иных продуктов, причем такое производство было менее затратным, чем у фермеров-рабовладельцев Американского Юга! Повсюду – в особенности в континентальной Европе – ставились вопросы о моральной стороне такого нового рабства.

    изображения не найдены

    Пропагандистский вклад работы Мэйджора в дело британского империализма заключался в том, что его работа позиционировала Принца Генриха как главного португальского открывателя этих земель и народов вместо тех, кто их действительно открыл. У Принца была мать-англичанка и английский (в действительности ирландский) наставник. Генрих бегло говорил по-английски и был произведен в кавалеры Ордена Подвязки своим двоюродным братом – английским королем Генрихом IV. Иными словами, если Принц Генрих и не был англичанином в полном смысле этого слова, трудно было бы найти кого-либо более близкого к этому понятию. Из чего следовало – во всяком случае, так считают британцы – что гениальность и дерзость Генрих унаследовал от английской половины своей родословной, ибо эти качества присущи именно англичанам, а не жителям континентальной Европы.

    В этой истории важнее всего то, что Генрих был Великим Магистром Ордена Христа, как к тому времени назывался Орден Тамплиеров. Основной задачей рыцарей этого ордена была защита Португалии от Испании. Тамплиеры находились на самоокупаемости, извлекая доходы из грабительских набегов через границу в Испанию и взимания с португальцев плату за защиту от испанцев. Подписание договора между королевствами Испании и Португалии несло не только мир, но и перспективу финансового краха для Ордена. Вот как писал об этом один португальский историк: «Мир – это банкет, в котором никто не хотел участвовать».

    В 1413 году Приор Ордена Госпитальеров вернулся из поездки на остров Сицилия, где вел переговоры относительно второстепенного династического брака. По дороге домой он провел некоторое время в Сеуте – важном мусульманском торговом городе, расположенном к югу от Гибралтара. Пока Приор ожидал судна, которое доставило бы его дальше по маршруту, он имел возможность ознакомиться с городом и окрестностями. Оборона Сеуты была организована плохо, поскольку правящая элита города была занята внутренними распрями. В городе торговало более 20000 купцов, предлагая специи, редкие восточные ткани и ковры, драгоценные камни из Индии и золото откуда-то из стран южнее Сахары.

    изображения не найдены

    Не только Португалия, но и вся Европа страдала в этот период от нехватки золота. Горнодобывающие технологии, разработанные римлянами, которые обогатили их в ходе колонизации Иберии, были утеряны в хаосе, последовавшем за развалом империи. Инженерные навыки – особенно откачки воды из глубоких шахт и накачивания в них воздуха – вернулись только в девятнадцатом. Золота требовали от европейцев арабские купцы, в том числе из Сеуты, в обмен на восточные специи. Привычка потреблять мясо к этому времени распространилась по всей Европе, а вместе с ней и спрос на азиатские приправы, благодаря которым мясо оставалось съедобным. По мере того, как золото перетекало на восток, золотые запасы европейских казначейств съёживались до критических уровней. Европейцы начали обесценивать свои валюты, но мало чего добились: они лишь вызвали кризис доверия к собственным деньгам, подорвавший как внутреннюю, так и внешнюю торговлю.

    Официальный хронист царствия Генриха – Азурара – рассказывает, как Приор Ордена Госпитальеров построил на столе в приемной королевского дворца в Синтре модель Сеуты и ее окрестностей с помощью двух мешков песка, половины бушеля бобов, миски каши и катушки тесьмы.

    На организацию рейда ушло почти два года. И это не удивительно, потому что к моменту отправления экспедиция насчитывала 19000 солдат и 1700 моряков. Само по себе сооружение судов было нелегкой задачей: их было 240! Помимо судов для перевозки солдат сюда входило 59 боевых галер с тремя ярусами гребцов, а также более 60 пустых грузовых судов. К португальцам присоединились рыцари из Нормандии и Германии. Английский граф Арундел, женатый на незаконнорождённой сводной сестре Генриха, послал своих арбалетчиков.

    изображения не найдены

    Рейд был частным предприятием. Хотя отец Генриха король Жуан и его старший брат Дуарте и отправились в морской поход вместе с Генрихом, португальское государство официального участия в нем не принимало. Относительно рейда никто не консультировался с Парламентом и не запрашивал денег на его финансирование. Рейд осуществлялся на средства Ордена Креста и был предпринято с целью обогащения этого ордена. Паруса и знамена украшал не герб Португалии, а символ Ордена – крест Тамплиеров. Римский Папа направил письмо с выражением благодарности и поощрением. В то время официальная политика Церкви гласила, что практически все, что вредило мусульманам, было угодно богу христиан.

    изображения не найдены

    Когда настал момент отправления флота из Лиссабона, скончалась королева Филипа. Генрих, которого летописцы изображают самым преданным из сыновей, заявил, что скорбеть ему некогда. Он утверждал, что с последним дыханием Филипа недвусмысленно поделилась с ним самым заветным из своих желаний: чтобы ее кончина не задерживала такое важное мероприятие, как набег на Сеуту.

    Наткнувшись в пути на два шторма, флот подошел к Сеуте ночью и бросил якоря. Незадолго до рассвета Генрих начал массированную атаку на город. Его люди быстро сломали главные ворота и обнаружили, что город никто не защищает. Халиф и его советники, оценив масштаб нашествия до того, как оно встало у городских стен, заключили, что защищать город бесполезно: это приведет лишь потере гражданских жизней. Они оставили город. Генрих со своими рыцарями ворвался в цитадель. Там они обнаружили горстку генуэзских купцов, которые передали документ о капитуляции за подписью Халифа.

    Военный капеллан освятил соборную мечеть, и она стала церковью. В ходе церемонии перед импровизированным главным престолом Король посвятил Генриха в Герцоги Визеу. Остальные воины высыпали на берег и устремились в город и принялись за его разграбление. Чтобы найти золотые слитки и монеты, солдаты распарывали мешки со специями и перцами, били ценные керамические изделия, за что с лихвой были вознаграждены обнаруженными сокровищами. Офицеры мародерствовали с большим вкусом и полетом воображения. Один из них велел разобрать украшенные витиеватой резьбой карфагенские колонны и отправить их к себе домой в Португалию. Сегодня на эти колонны опирается главный портик Университета Эворы.

    После того, как рыцари со своими людьми вернулись в Португалию на груженых добычей судах, они передали разграбленную Сеуту португальской короне. Отрезанный от окружающих территорий, город был практически бесполезным, служа лишь в качестве транзитного пункта в месте встречи Средиземного моря и Атлантики. Уже в 1425 году Регент Педру жаловался Парламенту на то, что Сеута, как бездонная дыра, поглощала людей, оружие и финансы. Английские кузены португальской королевской семьи советовали португальцам бросить Сеуту. Вероятно, именно из-за страха потерять лицо Португалия цеплялась за Сеуту еще 200 с лишним лет.

    изображения не найдены

    В 1437 годе Генрих решил организовать еще один набег в стиле рейда на Сеуту – на Танжер. На этот раз рыцари и королевские семьи других стран Европы отказались участвовать в походе. Генрих получил письменные отказы из Англии, Фландрии и Германии. В самой Португалии мероприятие не пользовалось такой поддержкой среди населения, как прошлый набег. Генрих подсчитал, что для успеха ему потребуется 14000 человек. Рядовых набирали в тюрьмах: тех, кто примет участие в экспедиции, ожидало помилование. Принцу удалось набрать всего 3000 рядовых, 1000 наемников-арбалетчиков и 2000 рыцарей с помощниками, оруженосцами и конюхами. Он решил, что экспедиция должна отправляться безотлагательно. Граф Виана, который в то время занимал пост Губернатора Сеуты, рекомендовал Генриху оставаться дома, учитывая рискованность мероприятия. Генрих отправился в путь, не взирая на предостережения, причем в условиях удушливого зноя, 23 августа 1437 года.

    Генрих высадился на берег недалеко от Тетуана и маршем пошел на Танжер. Когда войны оказались у городских стен, они поняли, что привезенные ими штурмовые лестницы слишком коротки. Генрих приказал построить укрепленный лагерь и принялся обдумывать следующие шаги. Место, выбранное им для лагеря, не имело ни колодцев, ни ручьев, ни обороняемой линии поставки провианта с берега и отступления к судам. Против воинов Генриха стояло 40000 кавалеристов и 60000 пехотинцев. Через считанные дни осаждающая сторона поняла, что сама находится в осаде, окруженная мощным кольцом из берберских воинов, которых Халиф призвал с гор. Во время одной из стычек под Генрихом была убита лошадь, а сам он едва не попал в плен.

    Когда у португальцев закончились запасы пищи, они начали убивать и есть лошадей, которых жарили на кострах из дров и сена из обоза. Запасы воды подходили к концу. Официальный хронист Генриха писал, что «многие умерли с глиной на губах, пытаясь высосать из нее хоть немного влаги».

    изображения не найдены

    К средине октября Генрих уже вел переговоры о перемирии. Они завершились быстро. Халиф поставил условие, что в обмен на проход к кораблям на побережье португальцы оставят мусульманам все – включая лошадей и оружие, исключая только один комплект одежды на человека. Португальцам надлежало также вернуть Сеуту маврам, которые оставляли у себя в заложниках младшего брата Генриха – Фернанду, пока Генрих не вернет Сеуту. В знак доверия Халиф передал Генриху одного из своих сыновей – в качестве взаимного заложника.

    По пути к побережью на заросшую грязью и беззащитную армию Генриха напали разбойники. Хотя Генриху с его людьми удалось бежать, он заявил, что мусульмане нарушили условия мирного договора, а потому Португалия отказывается возвращать Сеуту. Ответные требования Генриха вернуть Фернанду были отвергнуты. Более того, с прибытием в Танжер каждой новой миссии для обсуждения его освобождения, условия содержания бедняги ухудшались. Первая делегация нашла Фернанду на положении гостя Халифа. К моменту приезда второй он находился уже в статусе слуги, который работал в саду Халифа и чистил его конюшни.

    В июне 1438 года королевский двор провел совещание в Эворе. Вместо того, чтобы принять Генриха при дворе, король Дуарте отправился на юг, чтобы выразить ему свое недовольство в деревушке Портела. Летописец короля рассказывает, что Генрих предложил собрать войско из 24000 человек, чтобы спасти Фернанду. Король Дуарте вернулся в Эвору сломленным. Он скончался в том же году в возрасте сорока девяти лет.

    изображения не найдены

    Тем временем в Марокко Фернанду томился в кандалах в казематах рядом с отхожим местом для евнухов. Не известно, был ли Фернанду жив или мертв, когда его, наконец, подвесили за лодыжки на городской стене, отдав на съедение стервятникам.

    Генрих больше не возвращался к королевскому двору. Будучи Великим Магистром Ордена Христа, Принц Генрих Мореплаватель по должности был Губернатором Алгарве, и именно там и провел остаток своей жизни.

    Территория Алгарве, хотя она уже давно была отвоевана у мавров, не была частью Португалии. Алгарве суждено было оставаться отдельным и забытым краем вплоть до самого двадцатого века: Алгарве отделяет от Португалии горная цепь, и в то время связь между двумя королевствами осуществлялась только по морю. В эпоху Принца Генриха небольшое население Алгарве почти целиком состояло из рыночных торговцев, рыбаков и ремесленников. Там практически не было крестьян. Большинство из них бежало в Северную Африку в поисках лучшей доли, когда их земли конфисковали Рыцари Тамплиеры[i]. В то время Алгарве был одним из самых плодородных районов Южной Европы, который орошали воды нескольких рек. Королевство Алгарве стало единственным местом в Южной Европе, где прижилось и начало процветать апельсиновое дерево из Южного Китая. Проблема Принца Генриха заключалась в отсутствии в регионе рабочей силы, которая могла бы эти земли возделывать. Тщетно было бы пытаться набрать крестьян в самой Португалии, которая на тот момент сама была населена крайне скудно. Сельский труд был непопулярен, и большое количество земель оставалось необработанными.

    изображения не найдены

    Принцу Генриху и его советникам было известно, что в арабском мире прямо за морем процветала торговля рабами, которых ловили или покупали к югу от Сахары. Как добыть достаточно рабов, чтобы заставить их обрабатывать земли Алгарве?

    Хотя многие пробовали, ни один европеец еще не достиг черной Африки, во всяком случае не вернулся оттуда живым. Последняя попытка была предпринята больше чем за сто лет до Генриха некими генуэзцами, которые пропали без вести. Препятствием на пути к Африке служил печально известный Мыс Бохадор, который выступает из ее западного побережья в 1500 километрах к югу от Танжера. Здесь сильное течение кидала суда на рифы и разметывало их в щепки. Утверждают, что Принц Генрих молвил в этой связи: «Не бывает такого высокого риска, чтобы надежда на наживу не была еще выше».

    При жизни Принца Генриха произошли некоторые из наиболее стремительных и революционных изменений, когда-либо имевших место в судостроении. Когда Генрих совершал морской набег на Сеуту, его флот состоял из галер, на которых ставили паруса, если дул попутный ветер. Через двадцать лет под покровительством Ордена Христа была разработана каравелла. Еще через восемьдесят она устарела, и ей на замену пришел значительно более крупный и совершенный галеон. Но именно каравелла положила конец изоляции Европы от внешнего мира. Огромный коммерческий потенциал этого судна поняли сразу, и потому Орден Христа свирепо защищал свою монополию на эту новую технологию от иностранных шпионов. Каравелла разрабатывалась под завесой секретности, и легенда, что вся исследовательская деятельность концентрировалась в Сагреше, была выдумана для дезинформации. Куда более вероятно, что исследовательский центр находился в городке Каштру Марим на реке Гвадиана. Основные документы с описанием конструкции каравеллы и методов ее сооружения были похищены во время наполеоновского нашествия. Пока что их никто не возвратил Португалии. Ранние карты атлантического побережья Африки, которые были украдены или иным обманным путем получены французскими агентами, не так давно обнаружились в архивах французского департамента Жиронда.

    изображения не найдены

    Новые корабли были тоньше и легче, чем галеры, и весили около пятидесяти тонн. Один кормовой руль заменял на каравелле двенадцать гребцов, которые управляли галерой. Треугольные паруса на носу и на корме могли толкать судно против ветра или нести по ветру. Каравелла могла достигать скорости в десять узлов.

    Использование силы ветра вместо весел позволило сократить экипаж с восьмидесяти до двадцати человек. Это в свою очередь значительно уменьшило объемы воды, еды (сушеного мясо и рыбы, чечевицы, оливок, чеснока, сыра, миндаля, изюма, галет и меда) и других припасов, которые брали с собой в рейс. Увеличивалось время автономного плавания судна.

    Эти новаторства сопровождались не менее выдающимся прогрессом в области навигационных инструментов и технологий: компас, портулан, астролябия. Последняя существовала уже много веков, а в Иберию попала, вероятно, с арабами. Только если раньше астролябия была ученой безделушкой, с которой любили возиться монахи, раввины и астрологи, то теперь она была адаптирована под практические нужды. Астролябия позволяла морякам определять широту по высоте полярной звезда и время по высоте солнца.

    изображения не найдены

    Избавленный таким образом от необходимости идти по береговой линии вблизи от берега, Жил Эанеш в 1435 году стал первым европейцем, сумевшим обогнуть Мыс Бохадор. Он высадился на безлюдном берегу к югу от мыса. Там он выкопал ранее неизвестное растение, которое привез в бочке с водой в Португалию. Там это растение назвали «Розой Святой Марии»[ii].

    В следующем году Эанеш вместе с другим капитаном – Афонсу Гонсалвешем Балдая – снова обогнул Бохадор, продвинувшись значительно дальше на юг. Они высадились в заливе и увидели следы человеческих ног и копыт верблюдов.

    Первая известная встреча между европейцами и туземцами в Африке произошла в 1437 году. Она не прошла благоприятно. Балдая отправился из Лагуша в Алгарве с поручением поймать хотя бы одного африканца, чтобы привезти живьем в Португалию. Вернувшись в устье реки Сенегал, Балдая высадил не берег двух всадников – молодых аристократов. Каждому их них было по 17 лет, и их отобрали за выдающиеся охотничьи способности. Они несколько часов скакали вглубь континента и наткнулись на группу из 20 туземцев. Последние, почувствовав враждебность намерений пришельцев, отступили за группу камней и начали метать в них копья и камни, пока португальцы не повернули назад.

    изображения не найдены

    После того, как гонцы вернулись на корабль и отчитались о своих достижениях, Балдая с большой группой охотников вернулся по реке к тому месту, где произошла первая встреча с африканцами. Там не осталось признаков человеческого присутствия. Чуть дальше вдоль по побережью португальцы обнаружили брошенные рыбацкие сети из пальмового волокна и некоторое количество инструментов. Эта добыча не могла оправдать затрат на снаряжение экспедиции Орденом Христа. Наткнувшись на стаю тюленей, Балдая велел своим людям убить как можно больше ластоногих и снять с них шкуры. Стоимость этих шкур более чем компенсировала затраты не экспедицию.

    В 1441 году Нуну Триштао отправился в океан из Лагуша, взяв на борт корабля арабского переводчика. Они прибыли к устью реки Сенегал, где встретили другого португальского капитана – Антау Гонсалвеша, прибывшего раньше их. Гонсалвеш собирался поохотиться на тюленей, но заметив, что с берега за ними наблюдали мужчина-туарег и негритянка, велел их схватить и удерживать на борту. Переводчик Триштао не сумел установить контакта с пленниками, и те были отпущены на волю.

    Тайно под покровом сравнительно прохлады африканской ночи Триштао повел своих охотников вглубь континента. В полдень они наткнулись на лагерь туарегов, которые немедленно атаковали пришельцев. Португальцы убили четырех туарегов и взяли в плен десять, в том числе вождя. Оказалось, что тот бегло говорил по-арабски. Его звали Адаху. По иронии судьбы он сам был работорговцем. Триштао отпустил шесть пленников и отправился на юг, а Гонсалвеш отвез Адаху и трех его спутников в Алгарве.

    изображения не найдены

    В Лагуше Принц Генрих принял Адаху и его свиту с той формальной обходительностью, которой правила этикета требовали при приеме пленного рыцаря. Туарегам выдали европейские одежды и удобно разместили. Разумеется, Адаху со спутниками вызывал живое любопытство среди португальцев, и Принц Генрих с соратниками много часов расспрашивали его через переводчиков. Больше всего их заинтересовал рассказ Адаху о зеленой земле с пышной растительностью, которая простиралась к югу от Сахары – стране черных людей.

    В конечном итоге Адаху удалось заключить с Генрихом сделку, и тот освободил его и спутников. Они сошлись на цене в четыре черных раба за каждого пленного туарега. Афонсо Балдая доставил освобожденных туарегов на судне обратно в Сенегал, где те спешно растворились в окружающем ландшафте. Через десять дней на побережье появился мавр на белом верблюде. Он вел всего десять рабов, чтобы передать Балдая, но вместо недостающих рабов вождь туарегов послал кожаный щит, страусовые яйца и золотой песок. Вскоре практика поимки рабов и их выкупа распространилась по всему побережью. Действительно: стоит ли возиться, чтобы довезти пленника в Европу и там продать, если можно продать его за те же деньги прямо на месте? Вскоре группу португальцев совершила набег на арабскую станцию торговли рабами на мысе Нун[iii], взяв в плен восемнадцать мавританских купцов. Их удалось обменять на пятьдесят одного черного гвинейского раба и африканского льва! Последний стал первым африканским львом в Европе. Принц Генрих отправил его по морю в Голвэй в Ирландию в качестве подарка своему учителю английского языка, который убыл туда на покой.

    Триштао, который продолжал плыть на юг, достиг острова Аргуин в 1443 году. С капитанского мостика он и его офицеры увидели что-то похожее на двух черных птиц, которые неслись по воде навстречу, махая крыльями и поднимая брызги. Когда португальцы подплыли поближе, птицы оказались двумя выдолбленными из бревна каноэ, которые приводили в движение чернокожие, гребшие собственными руками и ногами! По приказу Тристао португальский экипаж приблизился к каноэ и взял в плен четырнадцать африканцев. Остальные спаслись от белых на острове, где было пленено еще пятнадцать человек.

    изображения не найдены

    В том же году Принц Генрих, будучи Магистром Ордена Христа, обратился к папе Римскому и получил от него согласие на монополию торговли от Мыса Бохадор до самой Индии. Оставив себе 20 процентов всех доходов, Принц Генрих переуступил это исключительное право Лансароту де Фреиташу, начальнику таможни в Лагуше, и группе тамошних купцов.

    Еще через несколько месяцев капитан Бартоломеу Диаш добрался до Кабо Верде и «страны черных»[iv]. Флот из шести каравелл вернулся в Лагуш с 235 рабами на борту.

    Там его ждал Принц Генрих, чтобы лично потребовать пятую часть дохода. Хронист Принца Азурара оставил нам следующий отчет: «8 августа 1444 года до рассвета – чтобы избежать жары – моряки высадили на берег пленников и загнали их в поле у городских стен. У некоторых рабов была совсем светлая кожа: светлее, чем у мулатов. Другие были чуть потемнее, а некоторые черны, как кроты. Одни были симпатичны на лицо и сложены пропорционально, другие ужасны ликом и телом, как будто явились прямиком из ада. Среди нас не было никого столь бессердечного, чтобы не почувствовать сострадания к пленникам. Их головы были склонены, лица залиты слезами. Некоторые смотрели в небеса – очевидно, молясь своему Богу, как бы его ни звали. Я наблюдал, как они хлестали себя ладонями по лицу, потом падали ничком на землю.

    Отовсюду раздавались скорбные причитания. Хотя мы не понимали ни слова, было очевидно, что пленники стенали о своих муках.

    Страдания невольников достигли новых высот, когда наступил момент их распределения. Чтобы процедура была честной, нужно было разлучить детей с родителями, жен с мужьями, братьев с братьями. Сделать это, не вызвав страданий, было невозможно. Оказавшись в разных группах, отцы и сыновья прорывали ряды и изо всех сил рвались навстречу друг другу. Матери сжимали в объятиях своих чад и кидались на землю, прикрывая их своими телами, пытаясь не допустить, чтобы детей оторвали от них».

    изображения не найдены

    За происходившим следила огромная топа, что еще более усложнило распределение рабов. Принц Генрих первым получил свою долю из 46 рабов. Он незамедлительно раздал их членам своего антуража. Для Генриха вознаграждение было в том, чтобы добиться исполнения своего самого заветного желания: получить невыразимое человеческим языком удовлетворение от спасения душ язычников для веры христовой. Если бы не он, эти души навсегда остались бы потерянными для Бога!

    «Они оказались гораздо менее упрямыми в отношении религии, чем мавры, и охотно обращались в Христианство».

    Купцы принялись за вторичное разделение рабов, что, как утверждает Азурара, «удвоило их отчаяние: отец оставался в Лагуше, мать забирали в Лиссабон, ребенка еще куда-то».

    изображения не найдены

    На атлантическом побережье Западной Африки ужас перед лицом первых европейских работорговцев подкреплялся твердым убеждением в том, что все европейцы – каннибалы, которые везли черных африканцев в Алгарве, чтобы там умертвить и съесть. Репутация португальцев опережала их. В 1446 году – всего через два года после открытия первого рынка невольников в Лагуше – Нуну Триштао достиг устья реки Гамбия. Он отправился вверх по течению с группой охотников на двух лодках. Неожиданно мимо них промчались восемьдесят воинов в двенадцати каноэ, которые осыпали португальцев дождем из отравленных стрел. Триштао и большинство его людей скончались на протяжении следующего часа, а те немногие из отряда, кто смог добраться до судна, умерли в течение следующих двух дней. Единственными, кто остался в живых на борту, были один раненный моряк, два палубных матроса и недавно взятый в плен африканский мальчик. Вместе они отправились в плавание на север: их кошмарное путешествие продолжалось более шестидесяти дней. Недалеко от португальских берегов вблизи Синеша – к северу от Алгарве – им повезло. Они встретились с галисийскими пиратами, которые доставили их на землю.

    Триштан и его люди не были единственными жертвами эпохи начала торговли рабами из Западной Африки. Был, например, некий датский аристократ, известный португальцам как Эберхардт, который купил себе рейс на корабле из Лагуша до Кабо Верде. Он вез с собой палатку собственного изобретения, которая, как утверждал Эберхардт, могла приютить до тридцати человек. При этом палатка была такой легкой, что ее мог нести один человек. Эберхардт планировал обменять свою чудо-палатку на слона. Португальцы оставили датчанина не берегу – вместе с палаткой. Вернувшись, они не нашли следов ни датчанина, ни его палатки. После подобных происшествий начали ходить легенды о белых рабах в глубине африканского континента.

    изображения не найдены

    Вожди прибрежных африканских племен скоро обнаружили, что новая практика поимки черных рабов в глубине континента и их продажи европейцам является сверхвыгодным предприятием. Уже к 1447 году предложение было таким высоким, а стоимость раба упала настолько, что как минимум один капитан, набрав на борт больше рабов, чем позволяли запасы провианта, выкинул лишних за борт по пути в Лагуш. При этом португальцы свирепо защищали монополию на торговлю рабами, полученную от Папы Римского. Когда они поймали испанца, менявшего андалузских коней на рабов (по общепринятой ставке семнадцать рабов за лошадь), ему по приказу португальского короля переломали все кости на теле, а затем бросили – судя по всему, еще живого – в печь.

    До смерти Принца Генриха в 1460 году в Лагуш привозили порядка 1000 рабов в год. Рабы составляли большую часть населения Алгарве и десять процентов населения Лиссабона. Сейчас их добывали уже мирным путем, заключив договор с африканским королем Бадомелом на сенегальском побережье. Средняя прибыль за рейс составляла от 600 до 700 процентов и не снижалась по мере падения спроса на рабов в самой Португалии, так как спрос быстро рос в Испании и в других странах к северу от Португалии.

    В самой Португалии рабство не осталось без критиков, среди которых были и родственники Принца Генриха. Вот, что писал Азурара – официальный хронист Принца Генриха: «К рабам относятся по-доброму: не делается никакого различия между рабами и свободными португальскими слугами. Молодых учат ремеслам. Тех из рабов, кто показал, что может управлять фермами, освободили: для них даже устраивают браки с португалками. Хозяева рабов дают невестам хорошие приданные, чтобы помочь им обрести финансовую независимость. Вдовы, которые берут девушек-рабынь в качестве служанок, воспитывают их как своих дочерей. Они оставляют им в завещаниях наследство, чтобы те могли выйти замуж поудачнее, и относятся к ним как к свободным женщинам. Мне ни разу не приходилось слышать, чтобы на кого-нибудь их этих пленников надели кандалы; я не встречал никого из них, к кому бы не отнеслись с добротой. Владельцы рабов нередко приглашали меня на крещения или свадьбы рабов. Все происходило так же церемонно и радостно, как если бы рабы были членами их семей».

    изображения не найдены

    В заверениях Азурары имеется доля правды, что подтверждается фактами поглощения африканских рабов свободным населением Португалии посредством браков и выдачи им земельных наделов. Даже сегодня в Алентежу (провинции к северу от Алгарве) две деревни – Сан Роман и Риу де Муинйуш, что находятся недалеко от Алкасера ду Сал, – по-прежнему населены в основном темнокожими фермерами, которые выращивают рис. Их предки-рабы принесли генетический иммунитет против малярии. Это заболевание свирепствовало на рисовых полях Алкасера еще в пятидесятых годах прошлого века. Белые португальцы умирали от него или переезжали из этого региона, а темнокожие португальцы приобретали их владения и богатели.

    Все приведенные примеры – разумеется, скорее исключение, чем правило. В 1555 году – чуть дольше, чем через столетие после начала португальской работорговли, Отец Фернанду Оливеира опубликовал брошюру, в которой осуждал рабство как разновидность тирании. «Нечестно, — утверждал он, – возлагать вину на вождей африканского побережья за то, что те отлавливают и продают рабов. Если бы не покупатели-европейцы, не было бы торговли рабами и массовых похищений людей. Особенно страстно Оливеира критиковал те аргументы, которые Азурара выдвигал от лица Принца Генриха: что порабощение рабов привело к их обращению в христианство и, соответственно, спасению их душ. «Мы изобрели омерзительный и кровожадный вид торговли».

    Рабство было отменено в Португалии в 1773 году, когда остающиеся рабы получили, наконец, свободу. Это произошло через год после Англии и за тридцать пять лет до Соединенных Штатов. Полностью португальская работорговля закончилась лишь в 1836 году. Как в других частях мира, так на некоторых заморских землях Португалии рабство, на тот момент известное под другими именами – например, «временный кабальный труд» – продолжало быть реальностью значительно дольше.

    изображения не найдены

    Рабы были не единственным товаром, привозимым из Западной Африки. В укрепленном торговом посту в стране, которая сегодня зовется Мавритания, где управлял синдикат португальских купцов, шла оживленная торговля гуммиарабиком, хлопком, слоновой костью, попугаями, а также множеством растений, которые находили применение в медицине, косметике, а также для обработки и маринования мяса. Специи отсюда были не настолько изысканными (и востребованными), как восточные, которые поставляли в другие страны Европы через Венецию, но стоили – особенно перцы – в несколько раз меньше, а потому являлись одной из главных статей экспорта из Алгарве в Северную Европу. К началу шестнадцатого века португальские торговцы специями постоянно проживали в Брюгге и Саутгемптоне.

    Как платили за эти товары? Европа, как я уже говорил, агонизировала от золотого голода, облегчить который могли только португальцы по мере того, как они с риском для себя продвигались на юг и на восток. Короли африканского побережья со своей стороны стремились получить одежду, одеяла, красные бусы из кораллов, а также предметы, изготовленные из серебра, но больше всего нуждались в пшенице. К 1500 Алгарве и Португалия импортировали пшеницу в огромных количествах в Алгарве и в Португалию, чтобы реэкспортировать в Западную Африку. Остров Мадейра, находящийся в 1200 километрах к юго-западу от Лагуша, открыли в 1420 году. На острове не было собственного населения, а благодаря попутным ветрам он стал идеальным перевалочным пунктом по пути в Западную Африку и из нее. Слово «мадейра» по-португальски значит «дерево», и остров назвали так именно потому, что он был густо покрыт лесом. По случайности или по умыслу остров загорелся и продолжал гореть на протяжении двух лет. Удобренные таким образом земли поделили между сторонниками Ордена Христа. Применяя труд черных африканских рабов, члены Ордена стали в изобилии выращивать пшеницу. Эту пшеницу отправляли в Африку, где меняли на новых рабов.

    изображения не найдены

    Сделав многих богачами, Принц Генрих умер, как жил: подчиняясь обетам целомудрия и нестяжания. У него не было собственных денег, чтобы завещать наследнику – как и прямого наследника. В своей воле Генрих передал свою должность и связанные с нею полномочия своему племяннику Фернанду. Фернанду сдал в аренду свою монополию на торговлю с Западной Африкой Фернанду Гомешу за 200000 реалов в месяц. Это соответствовало выгоде от всего одного рейса. Гомеш также получил право расширять площадь концессии на 100 лиг в год.

    ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ

    [i] Интересно, что другие источники сетуют как раз на то, что североафриканские пираты обезлюдили Алгарве, население которого попало в рабство [примечание переводчика].

    [ii] Мне показывали в Португалии несколько разных «роз Марии», но думаю, что здесь речь идет о растении, известном как «иерихонская роза» – единственном представителе рода «анастатика» [примечание переводчика].

    [iii] От португальского «não» – нет, так как мыс считался непроходимым пределом для европейских мореплавателей [примечание переводчика].

    [iv] Это сомнительно, потому что на тот момент Диаш еще не родился и с Генрихом Мореплавателем не пересекался. Первый груз из 235 рабов на первый невольничий рынок в Европе доставила флотилия Лансарота де Феиташа, а не Барталомеу Диаша [примечание переводчика].

    изображения не найдены

  • РазВязка IIПродолжение

    РазВязка IIПродолжение

    изображения не найдены

    Моя любимица Альда Сигмундсдоттир написала новую книгу – «Unravelled», что в рабочем варианте я перевел как «развязка». Она повествует о нелегкой судьбе несгибаемой исландки, вышедшей замуж за дипломатического (и дипломатичного) британца. Ранее я выкладывал главу о посещении героиней утеса Лаутрабйарг – самого высокого в Европе. Этот утес входит в маршрут интереснейшего тура «Исландия – гигантский национальный парк», предлагаемого фирмой «Джаз». Как и знакомство с миром тюленей. А вот фотографии тюленей в этом посту все как одна сделаны на полуострове Снайфедльснес, куда фирма «Джаз» возит однодневные туры из Рейкьявика.   

    Первая часть повествования лежит здесь.

    изображения не найдены

    Напротив места, где они лежали, находился выступ скалы, открывавший взору ее отвесную часть. Утес напоминал многоквартирный дом, населенный сотнями пронзительно кричащих птиц – чаек той или иной породы, обосновавшихся на всех доступных жердочках.

    – Что это за птицы? – крикнула Фрида. Ветер был таким сильным, что они почти не слышали друг друга.

    – Глупыши. И немного моевок.

    Фрида потянулась к своей поясной сумке, чтобы достать объектив с переменным фокусным расстоянием: ей страшно захотелось пофотографировать птиц. Она вынула зум-объектив и сняла тот, что стоял на фотоаппарате. Бальдюр протянул руку, чтобы подержать снятый объектив, пока Фрида устанавливала новый. Закрепив объектив, Фрида начала фотографировать, фокусируясь на различных птицах, некоторые из которых восседали на уступах в гордом одиночестве, в то время как другие жердились в дружеской или семейной компании.

    изображения не найдены

    – Тебе это не надоедает? – крикнула Фрида.

    Бальдюр осторожно подполз поближе к Фриде, чтобы иметь возможность разговаривать, не перекрывая рев ветра: «Никогда. Это не может надоесть».

    – Приезжаешь сюда каждую неделю?

    – Не каждую. Но бываю часто.

    – И какое туризм имеет отношение к проекту рыбное хозяйство?

    – Мне все равно, какой проект – лишь бы помогать региону. Не хотелось бы, чтобы отсюда все уехали. Но дело не только в этом: я просто люблю заниматься туризмом.

    изображения не найдены

    Фрида кивнула и сделал еще пару снимков.

    – Ты еще долго здесь пробудешь? – спросил Бальдюр.

    – Где? Здесь?

    – Нет. Я хотел спросить, сколько ты собираешься оставаться в городке?

    Фрида опустила фотоаппарат. «Не уверена, – сказала она. – но мне здесь очень нравится».

    изображения не найдены

    – Милый городок.

    – Точно.

    – Расслабляет.

    – Ага.

    – У меня с этим местом связаны чудные детские воспоминания.

    – ?

    изображения не найдены

    Взгляд Бальдюра стремительно переместился с Фриды на некую точку за ней. Он явно приглядывал за группой, за которую отвечал. Что-то привлекло его внимание: Бальдюр кивнул кому-то, стоящему за Фридой, и медленно отполз от края обрыва. «Извини: похоже, я там нужен».

    Фрида сделал еще несколько фотографий, затем оглянулась в поисках своего приятеля тупика, но тут улетел. Она осторожно отползла назад от края утеса и встала, стряхивая траву, прилипшую к одежде. Группа разошлась в разные стороны; несколько человек прогуливалось по утесу, поднимаясь на небольшой склон. Фрида отошла в сторону и изучила табличку, повествовавшую о бесстрашных местных жителях, спасших экипаж британского траулера. Затем она сделала еще несколько снимков, но вскоре увидела, что группа снова собирается у автобуса.

    изображения не найдены

    Следующей остановкой был Рёйдасандюр. По дороге туда немецкий сосед Фриды пришел в чуть более разговорчивое состояние, чем по дороге на Лаутрабйарг. Его явно возбудила близость верной смерти на краю утеса, и немец начал восторженно щебетать о бесчисленных прелестях Исландии. «Мы с женой были в Исландии уже четыре раза, – рассказывал он. – А это пятый! Все наши друзья отдыхают в Испании, в Португалии, на греческих островах… Они думают, что мы сбрендили постоянно ездить в Исландию». Его супруга, смотревшая со стороны, улыбнулась и закивнула. «Но мы обожаем Исландию. При этом мы заметили, что кое-что здесь изменилось за последние годы. К нашему огромному сожалению». Она помрачнела: «Исландцы попались на крючок материализма. И люди здесь сейчас нервознее, чем когда-либо».

    «Ну и что: исландцы всегда были падки на материальные вещи», – рассеянно отозвалась Фрида. Бальдюр протискивался по коридору автобуса с машинкой для оплаты кредитными картами; Фрида потянулась в сумочку за кошельком.

    изображения не найдены

    – Может оно и так, но так плохо, как сейчас, еще не было, – продолжил немец. – Я начинаю побаиваться за Исландию. Сейчас я на пенсии, но раньше работал финансовым аналитиком. Надвигается финансовая гроза, и я боюсь, что ваши банкиры и бизнесмены – в особенности те, кто скупал все эти магазины в Англии – вели себя немного опрометчиво.

    Фрида почувствовала раздражение и желание, чтобы ее немецкий сосед немного помолчал. Она изрядно устала от иностранцев, убежденных, что они знают об Исландии все – больше, чем сами исландцы. Особенно этим грешат немцы.

    изображения не найдены

    Бальдюр высился над ними, пока немец продолжал свою проповедь. Фрида заметила, что тот не стал прерывать немца, встряв в разговор, как сделало бы большинство исландцев, а вежливо подождал, пока тот завершит свою речь. Бальдюр кивнул немцу, затем улыбнулся Фриде: «Осталось только собрать у вас деньги за экскурсию».

    – Потому, что я, как типичный исландец, явилась в последний момент, – сухо парировала Фрида, протягивая Бальдюру кредитку.

    – Я этого не говорил: ваши слова, не мои.

    изображения не найдены

    Фрида заметила, что Бальдюр изучал ее кредитку чуть дольше, чем было необходимо. Он явно читал ее имя. На кредитке была указана фамилия ее мужа, и Фрида испытала необъяснимое раздражение. Обычно ей было приятно, когда окружающие узнавали, что она принадлежит к дипломатическому корпусу и что ее муж занимает весьма высокий пост. Сейчас – по непонятной причине – этот факт захотелось скрыть.

    «Спасибо», – сказал Бальдюр, протягивая назад карточку с квитанцией. Он снова взглянул на нее, и их взгляды пересеклись. Что-то полыхнуло между ними – какое-то родство, связь. Фрида поспешно опустила глаза.

    изображения не найдены

    Мини автобус трясся и гремел на тропе, которая была значительно хуже предыдущей. Бальдюр рассказывал в микрофон о местах, где они ехали. Совсем недавно Рёйдасандюр был процветающей общиной, но сегодня здесь остались лишь дачи. Название «Рёйдасандюр» означало «красный песок» и происходило от широкой полосы песка, красный цвет которому придавали перемолотые волнами ракушки. Неподалеку находились останки фермы – продолжал Бальдюр – на которой было совершено одно из самых знаменитых убийств в исландской истории, когда мужчина и его любовница, жившие на соседних фермах, прикончили своих спутников, за что были приговорены к смерти.

    «За что я обожаю Исландию, – заявил Фриде немецкий сосед по автобусу, нагнувшись поближе к ней, – так это за обилие историй. Здесь каждое место, почти каждый камень и холмик, имеют свою историю».

    С этим Фрида не могла не согласиться. Пусть Исландия не может похвастаться богатыми памятниками, архитектурой или художественным наследием, но она неизмеримо богата историями.

    изображения не найдены

    Совсем скоро они свернули на предательскую горную дорогу, которая сейчас несла их куда-то вниз – к ошеломляюще красивому виду, который открылся перед их глазами: впечатляюще красные пески – ровные, бескрайние, покрытые волнообразными наносами, изрезанные ленточками мерцающей воды, которые змейками проникали на сушу из сверкающего бирюзового океана. Прямо под ними простиралась поросшая травою низменность, на которой группка домиков – милых и живописных – сгруппировались с компактную деревушку. Между домиками играли дети; на веревках перед некоторыми домами сушилось, трепеща на ветру, белье. В автобусе все ахнули от восторга и сразу же потянулись за фотоаппаратами.

    Автобус спустился со склона, проехал немного и остановился. Бальдюр объявил остановку на полчаса, и пассажиры гуськом вышли из автобуса. Последней спустилась Фрида. Бальдюр ожидал ее у выхода из автобуса. Фрида почувствовала странное трепетание в нижней части живота, но быстро взяла себя руки: разумеется, он останется ожидать последнего пассажира, выходящего из автобуса. В конце концов, он гид.

    изображения не найдены

    – Ну и как тебе? – сказал Бальдюр, подвинувшись так, чтобы стоять рядом с ней.

    – Увидев такое, как не загордиться своей родиной!

    – Заметил, что ты говоришь по-немецки.

    – Ага.

    – Бегло?

    – Более ни менее. Прожила там четыре года.

    – Где?

    – В Берлине.

    – Неплохо. Училась?

    – Нет, – Фрида замялась. – Туда послали работать моего мужа, – добавила она, направив взор от Бальдюра куда-то в дюны.

    изображения не найдены

    Несколько туристов ушли ходить по берегу. Не сказав друг другу ни слова, и Бальдюр, и Фрида одновременно двинулись за ними.

    – Я тоже никогда не устаю от этого места, сколько бы раз здесь не бывал, – сказал Бальдюр.

    – Понимаю, почему.

    – Если у тебя когда-нибудь будет время, отсюда вверх ведет красивейший маршрут – мимо Сьёундау – фермы, где совершились убийства – и до Скора, где раньше была рыбная станция, а сейчас одна из самых удаленных ферм в Исландии. Только не пробуй пройти по маршруту, если боишься высот. Там тропинка становится совсем узкой, а по бокам отвесные склоны. В чем, собственно, и часть кайфа. – Бальдюр глянул на нее. – Ты пешим туризмом занимаешься?

    изображения не найдены

    Они шли неспешно, и разрыв между ними и туристами все увеличивался. Фрида ощутила какое-то внутренне тепло. Что-то в том, как Бальдюр разговаривал с ней – как будто он уделял ей все свое внимание целиком, то, как он интересовался ею, странным образом откликалось во Фриде. «Нет, много мне ходить не приходилось, – ответила она. – хотелось бы больше. Я заново открываю для себя Исландию. Не была дома уже много лет».

    «Лучший способ увидеть Исландию – это пешком. Ну и после этого в седле. Тогда можно попасть в такие места, в которые иначе не доберешься. Там много скрытых сокровищ».

    Они прошли некоторое расстояние, не обмениваясь ни словом. Фрида полной грудью вдыхала соленый воздух. Он наполнял ее энергией.

    изображения не найдены

    – Ты всегда жил в Фагрифьёрдюре? – спросила Фрида.

    – Нет, – ответил Бальдюр. – Моя семья переехала сюда, когда мне было восемь лет, а в шестнадцать я уехал в Рейкьявик, чтобы пойти там в ментаскоули.

    – Потому что здесь нет ментаскоули, – отметила Фрида. Ментаскоули – это что-то вроде высшей средней школы или колледжа, которую исландские подростки посещают в возрасте от шестнадцати до двадцати лет. В сельских районах таких школ мало, потому молодежи приходится уезжать учиться в города.

    ­– В Исафьёрдюре есть одна ментаскоули, но мне хотелось в Рейкьявик – большой город! – сказал Бальдюр, иронично хмыкнув.

    – Тогда зачем ты вернулся сюда?

    изображения не найдены

    Бальдюр перевел с нее взгляд, устремив его куда-то вдаль: «Здесь живет семья моей жены. Кроме того, я хотел помочь развивать регион».

    Жены. Фрида глянула не его руку. Обручального кольца он не носил.

    Значит, его жена – та бледная женщина, с которой она его видела. Упоминание жены выбило Фриду из колеи. Она схватилась за фотоаппарат, чтобы скрыть свое смущение, злясь на себя за собственную дурость. Бальдюр терпеливо ждал.

    изображения не найдены

    – Ты сказала, что жила в деревне в детстве, – продолжил разговор Бальдюр, когда она перестала возиться с фотоаппаратом. – Мы не могли встретиться в те годы?

    Фрида взглянула не него. Взъерошенные волны его волос приобрели оттенок золота от солнца, а на коже проступили легкие веснушки. У Бульдюра были такие бирюзовые глаза, и Фрида подумала, что нет ничего естественнее этого вопроса – встречались ли они раньше – потому что она чувствовала, что обязательно должны были. Казалось, что она его знает. Может быть, они играли в детстве – в деревне, либо где-то берегу, хотя ничего конкретного она припомнить не могла.

    – Я бывала здесь почти каждое лето, пока мне не исполнилось десять. Сколько тебе лет?

    – Я родился в 1980-ом. Мне двадцать восемь.

    Значит, он настолько моложе ее – на целых шесть лет.

    изображения не найдены

    Фрида улыбнулась, щурясь на солнце: «В таком случае, нет. В мое последнее лето здесь тебе было всего четыре. И твоя семья еще не переехала сюда».

    – Почему ты перестала приезжать в деревню? – спросил Бальдюр.

    – Дом принадлежал дедушке и бабушке. Дедушка умер. После этого дом продали.

    – Подожди, это белый дом с красной крышей, да? Тот, что сразу за деревней?

    – Да.

    – Эйиль – вот кому сейчас принадлежит дом. Я думал, что дом принадлежал его дедушке.

    – Эйиль – мой двоюродный брат.

    изображения не найдены

    – Тогда ясно.

    – Он купил этот дом несколько лет назад у той семьи, которой его продали.

    –  У него тоже нежные воспоминания об этом месте.

    – Думаю, что да – как и у меня. Мои лучшие воспоминания – отсюда.

    изображения не найдены

    Бальдюр улыбнулся Фриде, и между ними снова вспыхнула искорка нежности. Фрида дважды моргнула и направила взор в сторону. Возникла неловкая пауза.

    – Какой сегодня денек хороший! – отметил Бальдюр.

    – Да, действительно, – откликнулась Фрида.

    Они снова улыбнулись друг другу – как будто у них была общая тайна, ну или по крайней мере общее понимание того, что обмен наблюдениями о погоде неизменно помогает вернуться на нейтральную почву. Как кнопка перезагрузки беседы.

    Внезапно Бальдюр остановился и потрогал ее за плечо. «Смотри – сказал он, показывая пальцем. – там».

    – Где?

    – Парочка тюленей – прямо там.

    изображения не найдены

    И впрямь! Пара серых тюленей с черными бисерными глазами нежилась на участке каменистого побережья всего в сотне метров от них. Фрида взяла в руки фотоаппарат, чтобы зафиксировать этот момент, и осторожно пошла к ним. Тюленей это, похоже, не беспокоило: они подняли головы и смотрели на нее, разглядывая с любопытством.

    – Они такие любопытные: им всегда все надо проверить, – тихим голосом заметил Бальдюр, стоявший рядом с ней.

    – Милашки, правда? Немцы называют их «seehunde» – морские собаки.

    Немецкая пара, незаметно появившаяся за ними, услышала произнесенное Фридой немецкое слово. Женщина повторила его и засмеялась. И вот вся группа приблизилась к тюленям. Внезапно оба ластногих сманеврировали свои тяжелые туши на край занимаемых ими камней и плавно соскользнули в воды залива.

    изображения не найдены

    (Продолжение последовало и лежит здесь…)

    изображения не найдены

     

    изображения не найдены

  • Мир цистерцианского периодаПортугалия: «Артек» для глобалистов

    Мир цистерцианского периодаПортугалия: «Артек» для глобалистов

    Продолжение перевода книги Мартина Пейджа о Португалии

    Повествует о бернердинцах, тамплиерах, Педру и Инеш. Содержит сцены насилия, но взывает к миру.

    Уже опубликовано:

    изображения не найдены

    После того, как рыцари-иностранцы взяли Лиссабон во имя Христа, не встречая сопротивления со стороны его жителей, они убили местного епископа. Рыцари возвели на епископский трон одного из своих капелланов – отца Гильберта из Гастингса.

    За 370 лет мусульманского господства и, соответственно, изоляции от христианского мира у португальских христиан выработалась собственная литургия. Она известна как «брагский обряд». Сегодня по воле Ватикана «брагская месса» вновь звучит в Португалии в торжественных случаях. Но тогда епископ Гильберт делал все, чтобы заменить брагскую литургию английским сарумским обрядом[1]. В деле «англиканизации» Церкви, которая не ограничивалась изменением литургии, епископу помогали тридцать два английских и норманнских священника, прибывшие вместе с крестоносцами. Епископ Гильберт сделал их канониками.

    Король Афонсу Энрикиш велел построить для епископа Гильберта дворец и собор, раздав каждому из иностранных священников по особняку. Большинство рядовых крестоносцев не имело ни малейшего желания возвращаться домой или селиться в черте города, столь основательно ими разграбленного. Афонсу Энрикиш раздал этим рыцарям усадьбы к востоку от Лиссабона – преимущественно на северном берегу реки Тежу в Вила-Франка-де-Шира и вокруг нее. Рассказывают, что когда советники короля посетовали, что он раздает земли и дома иноземным варварам, Афонсу Энрикиш парировал: «Именно потому, что вы такие благородные джентльмены, нам нужны эти варвары, чтобы защищать нас».

    Бернарду Клервоскому, который оставался в Бургундии, еще предстояла битва за религиозное обращение юго-восточной Европы – причем не на поле брани, а мирным путем. Каждый из цистерцианских монахов, орден которых он возглавлял, отрекся от насилия под страхом отлучения от церкви. При этом монахи не занимались миссионерской деятельностью. Цистерцианцы стремились к тому, чтобы сначала обратить к богу собственные души – путем постепенного процесса личного приобщения к Христу. В мирý за монастырскими стенами следовало не проповедовать Евангелие, а приводить его в жизнь. Только так монахи могли продемонстрировать преимущество христианского образа жизни перед мусульманским.

    изображения не найдены

    К северу от Лиссабона Афонсу Энрикиш даровал Бернарду фактический суверенитет над обширными землями, которые сегодня известны как «Кошта да Прата» или «Серебряный берег». Кошта да Прата простирается от известняковых гор центральной Португалии до Назаре [Назарет] на атлантическом побережье, от Обидуша до Лейрии. Цистерцианским монахам, прибывшим из Бургундии и вступившим во владение землей, разрешалось принимать собственные законы, вершить суд, собирать налоги, создавать предприятия и управлять ими. В вопросах религии они были освобождены от опеки Гилберта и других епископов, находясь в непосредственном подчинении Папе Римскому через Бернарда. Но выделенные монахам земли лежали в запустении. На протяжении последнего столетия по ним постоянно двигалась граница между христианским миром и миром ислама. Большинство местных жителей попало в рабство или плен, погибло от рук христиан или мусульман, бежало или стало жертвой чумы.

    Монахов окончательно изгнали из Португалии в 1834 году с запрещением деятельности религиозных орденов по всей стране. Потомки поселенцев, пришедших вслед за монахами из Бургундии в двенадцатом и тринадцатом веках, и по сей день обрабатывают здесь землю. Если, путешествуя по этому региону, Вы сойдете с трассы на сельские дороги, то увидите местность более или менее такой, какой ее создали 800 лет тому назад цистерцианцы. Фруктовые сады, в которых растут яблони, персики, груши и айва, перемешаны с рощами апельсинов и лимонов, полями дынь и клубники. В полях устроены пасеки. Есть здесь и съедобные улитки и перепелки, и несколько видов домашней птицы, и одомашненные фазаны. На каменистых склонах раскинулись виноградники, а песчаные прибрежные равнины покрывают сосновые леса.

    изображения не найдены

    Цистерцианцы или «бернардинцы», как их чаще называют, привезли в Португалию новые сельскохозяйственные культуры и передовые практики земледелия. Они организовали добычу полезных ископаемых, выплавку и обработку железа, сооружение судов на побережье, рыбный промысел, добычу соли, сушку и соление бакаляу [2]. Изготовление джемов и консервированных продуктов по рецептам бернардинцев и сегодня остается важной статьей дохода. Главная ярмарка этих продуктов, а также копченой ветчины и фермерских колбас, по сей день проходит в Лейрии в день Святого Бернарда. Бернардинцы внедрили навык дутья и резки стекла: хрусталь марки «Атлантис» – по-прежнему самый известный экспорт этого региона.

    Но главное – бернардинцы принесли с собой новый взгляд на общество. На своих территориях они запретили рабство. На виноградниках бернардинцев –  как и на всех их предприятиях – работники получали достойную зарплату, при этом монахи вели себя не как феодалы, а трудились бок о бок с наемными рабочими, выполняя те же работы. Грамотность и владение европейской «лингва франка» – латынью – в то время ограничивалось узким кругом духовенства. Бернардинцы организовали бесплатные школы, в которых преподавали латынь. Аббат бернардинцев входил в королевский совет и наряду с другими функциями руководил раздачей милостыни и благотворительностью. Он следил за тем, чтобы голодные были накормлены, обездоленные получали одежду и кров, больные лечение, а пожилые – заботу.

    изображения не найдены

    Путешественники-протестанты из Англии, побывавшие в регионе в период его наивысшего рассвета – между шестнадцатым и восемнадцатым веком, нашли бы мой рассказ чересчур сентиментальным. В 1774 году майора Уильяма Далримпла развлекали, поили и кормили бернардинцы, после чего он написал в своем дневнике: «Эти небесные пасторы владеют таким количеством земных богатств, что предаются праздности и лени, превратившись в зло для общества».

    Через десять лето после этого бизнесмен из Шотландии по имени Уильям Стивенс объяснял неудачу своей ткацкой фабрики по производству батиста щедростью монахов-бернардинцев по отношению к местному населению: «Монахи поощряют праздность, раздавая избытки продуктов питания. Это делает неэффективными любые попытки управления и ослабляет власть монахов над работниками».

    изображения не найдены

    Для своей будущей столицы бернардинцы выбрали долину, где встречаются реки Алкоа и Баса. Свой город они назвали Алкобаса. Замок на вершине холма над городом, сооруженный Афонсу Энрикишем для защиты монастыря, был разрушен землетрясениями и охотниками за сокровищами. Но Аббатство Святой Марии Алкобасской сохранилось. Это самое южное из 340 цистерцианских аббатств, построенных по всей Европе по приказу Бернарда при его жизни, и одно из двух десятков, раскиданных по всей Португалии. Церковь аббатства являет, пожалуй, лучший из дошедших до нас образцов средневековой цистерцианской архитектуры. Во всяком случае, это аббатство, безусловно, превосходит любую из церквей, сохранившихся в Бургундии – даже в Фонтене. («Материнское» аббатство [3] ордена в Клервó было превращено в тюрьму для невменяемых преступников).

    изображения не найдены

    Как и в других своих начинаниях, в архитектуре цистерцианцы искали красоту в простоте. Поэтому критики часто называют их стиль «строгим», но вовсе не это слово приходит на ум, когда Вы заходите внутрь церкви в Алкобасе. Бернард запретил применять витражи, позолоту и скульптуру. Вы увидите длинный неф – самый, как мне кажется, длинный в Португалии – обрамленный стройными белыми колоннами, которые возносятся к высокому сводчатому потолку. Из окон со свинцовыми перегородками на колонны падают широкие полосы света. Рисунок и пропорции главного нефа повторяются в боковых. Чуть дальше средины нефа друг напротив друга расположились две часовни: в одной находится гробница короля Педру I, в другой его жены – Инеш де Каштру. Аристократка, примкнувшая к португальскому королевскому двору в качестве фрейлины, на которой Педру женился без согласия своего отца, Инеш была убита по команде последнего. Педро велел бальзамировать тело Инеш, а когда взошел на трон, приказал посадить ее тело рядом с собой, заставив придворных целовать ей руку. У подножия гробницы Педру барельеф, на котором изображено, как его кормят с ложки на смертном ложе и как он принимает последнее причастие. У ног Инеш –  сцена Судного дня: одни восходят в небеса по мраморной лестнице, благодарно вздымая руки к небесам, другие понуро бредут вниз по каменистому склону в преисподнюю.

    изображения не найдены

    Король Диниш, взошедший на трон в 1279 году в возрасте восемнадцать лет, приказал соорудить здание главного монастыря рядом с церковью. Диниш включил в проект дом капитула, где король нередко совещался с аббатом и настоятелями монастыря, королевские покои, где он периодически проживал со своей супругой Изабеллой и собирал двор, а также королевскую усыпальницу. Один из величайших португальских монархов, Диниш так активно сотрудничал с «братьями-агрономами» из Алкобасы, что летописцы его царствования называли его «королем-фермером». Те, кто брался за возделывание земли, освобождались от налогов на урожай. Арендаторы земель, которым удалось добиться улучшения землепользования благодаря советам монахов, получали землю в собственность не позднее, чем через десять лет.

    Для Королевы Изабеллы личной миссией стало расширение площадей под сосновые леса, высаживать которые начали цистерцианцы. Цистерцианские верфи для сооружения деревянных судов были модернизированы и расширены. Впервые со времен римлян Португалия начала торговать с остальной Европой, в основном с Фландрией и с Англией, но португальские суда добирались даже до Салоников! В процессе передачи навыков и технологий из Средиземноморья на Атлантику, которому суждено было изменить наш мир, португальцы завербовали кораблестроителей и тридцать морских капитанов из Генуи. Генуэзец Мануаль Пессанья изменил свою фамилию с итальянского «Pessagna» на португальский вариант «Pessanha», став первым в истории страны адмиралом, отвечавшим за охрану флота от пиратов и торговлю. Он и его родственники настолько преуспели в последней, что стали банкирами короля Англии Эдварда II. Когда Эдвард не смог выплатить перерасход кредита, агенты семейства Пессанья взяли на себя сбор английских таможенных пошлин, пока задолженность не была погашена.

    В правление короля Диниша Португалия стала одной из первых стран, модернизировавших страхование. Судовладельцы начали платить взносы в только что созданную «Болса де Лишбуа» – лиссабонский страховой фонд, из которого они получали компенсацию, если их суда подвергались нападению пиратов или терпели крушение. Король Диниш знаменит еще тем, что основал систему высшего образования в Португалии, для чего набрал профессоров из Парижа. Говорят, что первые студенты так активно злоупотребляли городскими удовольствиями в Лиссабоне, что король Диниш принял решении о переезде нового университета в спартанскую обстановку Коимбры. Король Диниш вошел в историю еще и как отец португальской литературы. До времени Диниша немногие, кроме духовенства, владели грамотой. При этом почти все, что писалось, было написано на латыни или бургундском (который нередко ошибочно называют «провансальским»). Король Диниш перешел на язык народа – галаико (галисийский), начав процесс его адаптации в отдельный язык – португальский. На этом языке Диниш сложил множество стихотворений и баллад.

    изображения не найдены

    Возможно, наименее признанное международной общественностью достижение короля Диниша заключается в том, что он обеспечил сохранение рыцарей Храма. Все работы, которые я читал об этом военном и мистическом ордене, принимали за данное то, что он был уничтожен в результате преследований со стороны французского короля Филиппа IV и Папы Клемента V. К началу XIV века французские рыцари-тамплиеры накопили несметные богатства и владели третью Парижа. Среди тех, кто погряз в долгах тамплиерам, была французская королевская семья. Король Филипп IV обратился к ордену за очередным крупный займом, чтобы финансировать новую попытку оккупировать Бельгию. Великий магистр ордена Жак де Моле отказал ему. Незадолго до рассвета в пятницу 13 октября 1307 года все тамплиеры во Франции были арестованы людьми короля, которые конфисковали все найденные у тамплиеров материальные ценности в пользу королевской казны. Монахов обвинили в преступлениях, среди которых значилось плевание на крест, поклонение дьяволу и даже «неприличное целование». Некоторых из них сожгли заживо в поле к западу от Парижа; большинство получило пожизненные сроки. Папа Климент V обратился ко всем монархам христианского мира в буле «Pastoralis Praeeminentiae», приказывая им арестовывать тамплиеров и конфисковать их собственность, что, согласно принятым оценкам, и положило конец деятельности ордена.

    изображения не найдены

    Но некоторые из тамплиеров смогли избежать ареста. Немалые сокровища, которые они спрятали на Кипре, удалось спасти от конфискации. В самой Португалии король Диниш отреагировал на письмо от Римского Папы не без иронии. Ведь его королевство было самими своим существованием обязано тамплиерам. А сейчас тамплиеры были нужны для охраны границы с Испанией, вдоль которой Диниш построил цепь замков. Король велел архиепископу лиссабонскому возглавить следственную комиссию, чтобы изучить обвинения, выдвинутые против тамплиеров. Архиепископ полностью оправдал этот орден. Тогда король Диниш формально выполнил требования понтифика, издав указ о ликвидации ордена в Португалии и конфисковав всю его собственность. Одновременно король объявил о создании нового ордена – Ордена Христа. Его Великий магистр и остальные члены были тамплиерами. Этим тамплиерам – в новом обличии – король вернул собственность и богатства, только что у них конфискованные. В Португалию начали стекаться тамплиеры, которым удалось избежать преследования в других странах. Считается, что они перевезли сюда свое кипрское сокровище, которое некоторые до сих пор ищут в земных недрах.

    изображения не найдены

    Рыцари ордена Христа основали свою столицу в городе Томаре на берегу реки Набао – недалеко о того места, где она впадает в Тежу. Их величественный укрепленный монастырь по-прежнему царит над городом. Капелла монастыря имеет форму восьмиугольника: тамплиеры считали, что эта геометрическая фигура символизирует гармонию между богом и человеком. Они были убеждены, что именно этой формы был Иерусалимский Храм Соломона. Подчеркивая свою постоянную боеготовность, монахи выстаивали службу верхом.

    изображения не найдены

    Монахи привлекли в город ремесленников для изготовления оружия, шорных изделий, одежды, гончарных товаров, мебели и сельскохозяйственных инструментов. Они поделили на фермы значительную часть земель, возвращенных им Динишем, создав новый класс помещиков. Местные летописи утверждают, что многие из таких помещиков прибыли из Франции, вероятно, сочувствуя тамплиерам. Эти люди не принадлежали к ордену и вели светский образ жизни. Но они получали наделы на том условии, что будут получать воинскую подготовку в качестве «офицеров кавалерии» и обучать своих крестьян искусству конной битвы и владения мечом.

    изображения не найдены

    Король Диниш скончался в 1325 году, а его вдова – Изабелла Арагонская – вернулась в стены монастыря в Синтре. Изабелла вышла замуж в возрасте двенадцати лет и впервые стала матерью в совсем юном возрасте. Будучи сам далеко не верным мужем, Диниш так ревновал Изабеллу, что даже велел посадить ее на некоторое время под замок. После того, как она вышла на волю, Изабелла организовала в Лиссабоне убежище для оскорбленных жен и дом для брошенных детей. Сегодня Изабелла остается одной из самых популярных в Португалии святых. Бытует легенда, что когда она по своему обыкновению несла из королевской кухни пищу в завернутом подоле, чтобы раздать беднякам, дорогу ей преградил муж, обвинивший ее в воровстве. По требованию Диниша Изабелла развернула подол. Из него выпало множество цветочных лепестков.

    Значительную часть своей жизни Королева Изабелла посвятила попыткам разрешить семейные ссоры. Когда ее сын Афонсу поднял вооруженный мятеж против собственного отца, Изабелле удалось уговорить его остановиться. В другой раз Изабелла проскакала верхом между армиями отца и сына, призывая воинов с обеих сторон сначала напасть на нее. Унаследовав от отца трон, новый король Афонсу IV отправился в военный поход на Кастилию. Узнав об этом, Изабелла покинула монастырь и пустилась вслед за португальской армией. Изабелле удалось положить конец едва начавшейся войне, но по дороге домой она скончалась – предположительно от чумы. Вместе с Изабеллой ушли в могилу и славные дни правления бургундской династии в Португалии.

    изображения не найдены

    Это было время страшной чумы, которая опустошила Европу. Португальские летописцы утверждают, что она унесла жизни каждого третьего жителя страны. В результате некоторые из тех, кто пережил эпидемию, получили сразу несколько наследств от разных родственников за считанные месяцы, сформировав класс нуворишей. Английские, фламандские и генуэзские купцы открыли в Лиссабоне магазины, чтобы удовлетворять взыскательные запросы нового класса богачей. В сельской местности крестьяне стремились обогатиться за счет недостатка рабочей силы, который возник после чумы, требуя более высоких зарплат и улучшения условий труда. Многие их тех, кто не добился своего, перебирались в портовые города, чтобы зарабатывать довольно приличные деньги, разгружая корабли с привезенными из-за границы предметами роскоши. Епископы и король Фернанду I оставляли себе значительную долю доходов от этой торговли. Короля Фернанду обвинили в попытках установить такую закупочную цену на пшеницу для королевской семьи, которая позволяла ему перепродавать зерно в 2000 раз дороже!

    Король Фернанду был обручен с кастильской принцессой в результате очередного дипломатического хода, направленного на поддержание мира между соседями. Но он был пленен Леонор Телеш – португальской аристократкой, на которой в конце концов и женился. Король Фернанду скончался в возрасте 38 лет. Его вдова Леонор стала регентом при своей дочери, чьим настоящим отцом, как многие считали, был граф Жуан Фернандеш Андейру, посол Джона Гонта [4] при португальском дворе. Придворный летописец называет его любовником королевы. Все сходятся во мнении, что именно Андейру фактически правил Португалией.

    Король Хуан I Кастильский добавил герб Португалии на свой штандарт и, выступив в поход, взял горную цитадель Гуарда. Границу южнее поручили охранять военному ависскому [5] ордену, сформированному в Португалии под  покровительством Святого Бернарда. Войнами-монахами командовал Жуан – незаконнорожденный сводный брат усопшего короля Фернанду. Известия о том, что кастильцы захватили Гуарду, настигли его по пути на фронт. Он немедленно развернулся и поскакал в Лиссабон. Во дворце он сообщил Королеве Леонор и Графу Жуану, что его армия безнадежно недоукомплектована воинами. В ходе беседы Жаун и Граф Жуан удалились из спальни королевы в другую комнату. Люди из свиты Жуана Ависского наблюдали, как оба Жуана вели сосредоточенную беседу у окна. Затем они увидели, что Жуан Авиисский вытащил свой кинжал и ударил Графа Жуана в голову. Они ворвались в комнату. Там они извлекли мечи из ножен и пронзили ими Графа Жуана.

    Королева бежала вверх по течению в королевское загородное поместье в Аленкер, а затем в Сантарем. Там ее похитили люди короля Хауна, которые перевезли ее в Кастилью, где она провела остаток жизни в монастырском заключении. Народ шел по улицам Лиссабона, крича, что Жуана – магистра ависского ордена – против его воли удерживают во дворце и что его жизнь в опасности. На улицах собралась огромная толпа, которая провозгласила Жуана королем, когда он целым и невредимым вышел из дворца. Стояла атмосфера враждебности к иностранцам. Жуану стоило немалого труда убедить толпу не громить еврейский квартал. Епископ Лиссабона был кастильцем, за что жители Лиссабона сбросили его с колокольни.

    В целом в Европе этот период характеризовался серьезными социальными потрясениями. Но если в Англии восстания Уота Тайлера и его сподвижников были жестоко подавлены – как и аналогичные движения во Франции и Италии, то в Португалии  простой народ одержал победу. Старая аристократия, поддерживавшая либо королеву Леонор, либо кастильцев, впала в немилость – вместе с про-авиньонским духовенством. Новая аристократия сформировалась из купцов и ремесленников, принадлежавших к лиссабонским гильдиям. Парламент [кортес], в котором над аристократией и епископами теперь преобладали простолюдины, собрался в Коимбре. Было зачитано письмо от Папы Римского, в котором тот отказывался принимать или поддерживать иных претендентов на португальский трон, чем Жаун Ависский. В том, что это письмо было подлинным, можно усомниться, но Жуана провозгласили королем. Фернан Лопиш, королевский хронист, писал: «Родился новый мир. Новое поколение – дети настолько низких классов, что они не заслуживают и упоминания – за верную службу и упорный труд были посвящены в рыцари. Другие стали обладателями древних благородных титулов, времени уже забытых, а сегодня их потомки величают себя аристократией, и все к ним относятся как к знати. Многие из тех, кого приблизил к себе Магистр ависского ордена, так разбогатели, что стали выезжать в свет в сопровождении двадцати или тридцати конных воинов. В последующих войнах им подчинялись представители древней аристократии».

    Тем временем кастильцы продолжали наступление. Король Хуан устроил свою резиденцию в Сантареме. Кастильская пехота придвинулась к Лиссабону и стала там укрепленным лагерем. К ней присоединились другие воинские подразделения короля Хуана, высадившиеся с кораблей, которые прибыли из Бискайи. С земли и с моря началась осада. В лагере осаждающих поселилась чума: число умерших достигло 200 солдат в день. Спустя десять дней те, кто выжил, отступили. Одетые в черное, они везли за собой мертвых товарищей в грубо сколоченных гробах, привязанных к спинам мулов.

    До Лиссабона дошли сведения разведки о том, что Король Хуан начал перегруппировку своих сил для следующей значительно более мощной атаки. Португальцы, которых на протяжении всей их истории, вероятно, никогда не насчитывалось свыше двух миллионов, тоже заразились чумой: у них просто не оставалось достаточно здоровых мужчин, чтобы отбить неприятеля.

    В 1385 году Жуан Ависский направил Томаса Дэниэля, английского торговца сукном, а также  Лоуренсу Мартинша, португальского еврея, ко двору Короля Англии Ричарда II. У династии Плантагенетов хватало собственных военных проблем: Англия была изолирована от внешнего мира военными флотами Франции и Арагона. Английские судоходные навыки устарели не меньше, чем неуклюжие, похожие на бочки, суда Плантагенетов. На выручку англичанам послали эскадру быстрых маневренных португальских галер: в каждой было по 160 гребцов и по взводу лучников и метателей камней. (Сам Мартинш остался в Англии, где основал банк, продолжавший свою работу до шестидесятых годов прошлого века, когда этот банк поглотил Барклайс Банк).

    В благодарность за это король Англии разрешил португальцам набирать солдат-наемников в Англии. Как только первые английские войска добрались до Португалии, король Хаун сконцентрировал войска в Сьюдад-Родриго, чтобы подготовить наступление на стратегически важный португальский город Визеу. Кастильцы встретились с португальскими силами в Транкозу, где португальцы впервые применили английский стиль битвы. Они не стали наступать на кастильцев верхом, а спешились и создали рвы и иные оборонительные сооружения. Когда кастильцы истощили силы, пытаясь прорвать оборону, из-за линии обороны внезапно поднялись португальские лучники, осыпавшие кастильцев потоком за потоком стрел, пока те не отступили.

    изображения не найдены

    Хаун провел перегруппировку своих сил и двинулся на Лиссабон. В Сори [6], где изначально находился штаб рыцарей тамплиеров, знаменитый португальский полководец Нуно Алвареш выехал на коне на встречу Хуану и официально вызвал его на битву. Сражение произошла при Альжубарроте – недалеко от того места, где сегодня находится величественный монастырь Баталья, посвященный победе в этой битве. Нуно Алвареш начал боевую комбинацию с того, что собрал своих воинов на крутом каменистом хребте, который преграждал дорогу в Лиссабон. Кастильцы обошли неприятельские позиции широким веером и приблизились к португальцам и англичанам с тыла. Нуно Алвареш распорядился срочно вырыть земляные укрепления и расположил своих солдат в форме клина. Вечером 14 августа 1385 года кастильцы вышли на прицельные позиции. Они были истощены долгим дневным переходом, а командовали ими необстрелянные молодые дворяне, уверенные в том, что численное превосходство кастильцев позволит им сразу выбить с позиций португальцев и англичан. Кастильская кавалерия галопом устремились прямиком в ловушку, устроенную португальцами. Португальские и английские солдаты поднялись из кустарника, окружавшего кастильцев с флангов, и атаковали неприятеля стрелами и камнями. Из острия клина на неприятеля бросились другие бойцы, рубя кастильцев мечами и топорами. Пал кастильский знаменосец, а его товарищи развернулись и побежали вспять. Спасаясь вмести с армией, король Хуан бросил свой королевский шатер. Жаун Ависский велел разобрать этот шатер и стал использовать его в торжественных случаях. Алтарный триптих из походной капеллы короля Кастилии сегодня находится в одной из церквей Браги. Огромный походный котел кастильцев можно уидеть в монастыре в Алькобасе. В самой Альжубарроте красуется памятник вдове пекаря, о которой рассказывают, что она прикончила девять убегающих кастильцев железным ухватом для хлебной печи. Таким образом, меньше чем за три часа была выиграна битва, которая обеспечила португальцам почти два столетия мира с соседом.

    В Лондоне в Звездной палате [7] Вестминстерского дворца прошли переговоры и было подписано соглашение между Жуаном Ависским и королем Ричардом II. Этот договор считается – по крайней мере, англичанами – самым старым из действующих договоров в мире. Договор гласит, что Англия обязуется защищать Португалию в обмен на торговые привилегии в лиссабонском порту. В параллельном соглашении Португалия пообещала поддерживать претензии на кастильский трон дяди короля Англии – Джон Гонта, первого герцога Ланкастерского. Было принято решение связать узами брака Филиппу – старшую дочь Джона Гонта – и Жоана Ависского, хотя последний технически оставался монахом, которого Папа Римский не освобождал от обета безбрачия.

    Владения Герцога Ланкастерского были самыми обширными в Англии. В Лондоне Джон Гонт содержал королевский по размаху двор в Савойском дворце. В Герцогство Ланкастерское настолько важную роль в делах английского государства, что у него было постоянное место в королевском совете. Сегодня, хотя имений уже давно не осталось, за герцогством Ланкастер сохраняется постоянное место в кабинете министров для министра без портфеля. У Джона Гонта хватало собственных средств, но Парламент все равно проголосовал за выделение ему 3000 фунтов на финансирование экспедиции.

    Ричард II проводил герцога и герцогиню, судно которых отправилось из Плимута. До этого он подарил им по королевской короне, которую они должны были начать носить после того, как под их власть перейдет Кастилья. Этому не суждено было сбыться.

    Армия Герцога легко взяла Сантьяго-де-Компостела. Жоан Ависский направился на берега реки Миньо, где установил захваченный у кастильцев походный королевский шатер, в котором приветствовал своего будущего зятя. Португальские войска поступили под командование Герцога Ланкастера, чтобы вместе с англичанами взять Кастилию. Герцог почти не встречал сопротивления. Сокрушительное поражение его армии нанесла свирепая летняя жара испанской равнины, неспособность добыть провизию или найти поддержку среди местного населения и, наконец, чума. Джон Гонт вернулся на побережье и с остатками армии и двором направился в Байонну.

    Филиппа вышла замуж за Жоана Ависского в Порто. После свадебного богослужения молодожены поскакали на двух белых лошадях во дворец епископа. Там, в главной спальне, Филиппу раздели фрейлины и уложили в постель. Ее мужа привела группа рыцарей, которые пили вино из свадебного кубка. После этого раздели и уложили в постель и самого короля.  Епископ со свитой из священнослужителей произнес над молодоженами молитвы и все удалились. Филиппе в это время было двадцать шесть лет. Португальские летописцы жаловались на то, что она привнесла в португальский двор чуждое ему английское ханжество. Один даже писал, что не удивляется, что английский язык единственный в мире имеет слово для обозначения понятия «не могу», которое   у англичан пишется слитно – «can’t». До Жана Ависского не было прецедента, чтобы португальский король не признавал своих незаконнорожденных детей. Королева настаивала на моногамии, и требовала ее от всего двора. Мужчины и женщины при дворе, обнаруженные в компрометирующих обстоятельствах, получали письменные указания немедленно связать себя узами брака. Королева Филиппа издала более ста таких указов. Следует отметить, что когда она обнаружила, что ее муж ласкает фрейлину в своей летней резиденции в Синтре, она предупредила его. Когда же королева Филиппа застала его за этим занятием во второй раз, она велела сжечь одного из королевских пажей на стогу перед дворцом. За шестнадцать лет Филиппа зачала девять раз, и шестеро из ее детей выжило. Ее старший сын – Дуарте – сменил отца на троне в 1433 году. Второй сын – Педру – странствовал по дворам и университетам Европы и привез в Португалию немало знаний и сокровищ – в том числе первый венецианский учебник по анатомии и копию «Книги путешествий» Марко Поло. Третий сын – Энрике – стал Великим магистром ордена Христа. Его английская мать сделала все, чтобы посеять в нем амбициозное желание исполнить главное предначертание Португалии – завоевать Марокко, изгнать оттуда мусульман и присоединить Марокко к Португалии.

    Пока Энрике с другими рыцарями готовились к штурму Сеуты, королева умирала от чумы. Летописец утверждает, что она призвала Энрике к своему смертному ложу, поцеловала церемониальный меч сына, заставила сына поклясться, что «он умоет руки в крови неверных» и испустила дух. Ее последним деянием стало то, что Принц Энрике, известный как «Генрих Мореплаватель», начал свою карьеру.

    изображения не найдены


    [1] Сарумский обряд также известен как «солсберийский чин»: Сарум – латинское название кельтского Солсбери [примечание переводчика].

    [2] Сушеная и соленая треска [примечание переводчика].

    [3] Мне казалось, что головное аббатство находилось в Сито, в честь которого орден и получил название  «цистерцианский» [примечание переводчика].

    [4] Джон Гонт – первый из герцогов Ланкастерских [примечание переводчика].

    [5] Иногда этот орден называют «авишским» [примечание переводчика].

    [6] Недалеко от Куимбры [примечание переводчика].

    [7] Англ. Star Chamber, лат. Camera Stellata – чрезвычайный суд при короле Англии, существовавший в XV-XVII веках [примечание переводчика].

    ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ.

  • Коимбра жжёт!«Quema das fitas» в Университете Коимбры

    Коимбра жжёт!«Quema das fitas» в Университете Коимбры

    изображения не найдены

    «Queima das Fitas» в переводе с португальского означает «сожжение ленточек». Это один из крупнейших студенческих праздников в Европе, который ежегодно проводится в самом старом в Португалии учебном заведении – Университете Коимбры. 

    изображения не найдены

    Праздник начинается в полночь первой пятницы мая, когда на ступенях у Старого Собора в квартале с красноречивым названием Аль-Медина исполняется фаду. Фаду – это латинский «блюз» португальцев, нашпигованный «саудадом», «триштезой» и прочими «софриментами». Тоской, грустью, страданиями. Пение у собора зовется «серенада монументал», но вкушать монументальной скорби традиционно мужского фаду Коибмры мне не доводилось.

    изображения не найдены

    Зато посчастливилось наблюдать «o cortego» – процессию из украшенных бумажными ленточками и полит-академической сатирой «флоташ» (плотов). «Флоташ» представляют собою расфуфыренные до неузнаваемости грузовики, в кузовах которых «зажигают» студенты, главным образом потребляя и выливая в толпу реки алкоголя. Живописная процессия «плотов» и освободившихся от лекционного гнёта студентов плавно течет из верхнего города (Alta) в нижний (Baixa).

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    Когда мы прибыли в Коимбру незадолго до священного для португальцев обеденного часа в «Alta» уже теснились «плоты», которые студенты затаривали выпивкой. В качестве главного спонсора «зажигёжа», насколько мне известно, выступает португальское пиво «Super Bock». Это лагер крепостью 5,8%, о котором английские футбольные хулиганы, нередко посещающие Португалию по своим фанатским делам, даже сложили хвалебную кричалку: «Super Bock – superstar: makes U more pissed than Stella Artois» («Супер Бок – суперста: вставляет крепче Стеллы Артуа»).

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    Я уж не знаю, что там крепче вставляет, но вот что примечательно. Помимо бесчисленных ящиков пива, «плоты» по давней студенческой традиции несли в массы обойму за обоймой политической сатиры. Среди политических плакатов преобладали инфантильные по ощущению собственной исключительности угрозы «свалить в эстранжеиру» (заграницу), если Португалия не одолеет кризис и не осилит безработицу. Сейчас: страна затрепещет, услышав, что еще один выпускник факультета бизнеса и администрации уезжает на заработки во Францию.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    Многие плакаты жаловались на навязанный «Тройкой» аскетический режим «austeridade», который у нас обычно переводится как «режим жесткой экономии». «Тройка» упоминается в португальских СМИ также часто, как США в российских, отчего возникает устойчивый образ некого неправедного союза иноземных держав, навязывающего бедняжке Португалии свою злую волю. На самом деле «Тройка» — это не Германия, Франция и, скажем, Голландия, а Европейская Комиссия, Международный валютный фонд и Европейский Центробанк, которые действительно требуют от страны снизить бюджетный дефицит, чтобы не «уронить» евро.

    изображения не найдены

    При этом «Супер Бок» и «Кристалл» лились из «флоташ» рекой: им брызгались и обливались студенты, вероятно, бросая вызов этой самой пуританской «аустеридадной» мелочности. Я по природе бережлив, к тому же прожил много лет в Исландии, где в докризисные времена кружка пива в баре стоила порядка десяти евро. И одобрить такое баловство как пустое разбрызгивание пивной пены не могу, хотя и от осуждёжа воздержусь.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    В Португалии нередко ощущаешь диссонанс, когда в одном пространстве и времени встречаются потомственная бедность с ее многовековой традицией бережливости и кипящая дешевой шипучкой европоказуха. Наблюдается и настоящее богатство с аристократичной сдержанностью и безукоризненным акцентом – как в Британии.

    До начала процессии мы побродили по Верхней Коимбре, где при диктаторе Салазаре уничтожили часть средневекового города, чтобы возвести в фашистко-конструктивистской эстетике громаду факультета общественных наук. На улице продавали ленточки, пожилой португалец доевропейского низкорослого образца маячил со знаменами Студенческой Ассоциации на фоне каких-то монументальных яиц, наметанных там и здесь Просвещенным Диктатором. Думаю, что из них по замыслу архитектора должно было вылупиться «Estado Novo» – Новое Государство – и Храбрый Новый Мир. И вылупилось, но не совсем такое, и не совсем так, как планировалось…

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    Поинтересовавшись у студентов, когда начнется процессия, мы получили неуверенный ответ: то ли в три, то ли в шесть. Прошлись по городу. Если в США студенты селятся в так называемых «fraternity» (братствах), каждое из которых по традиции названо сочетанием из непостижимых для англосаксонского ока греческих букв, то в Португалии аналогичные сожительства «frat boys» незатейливо зовутся «repúblicas». Задумка та же, что в США – смешать богатых с менее состоятельными «студнями» в едином порыве совместного общежития, зубрежки и пьянки, повышая таким образом социальную мобильность молодежи.

    изображения не найдены

    Университет Коимбры – главный в лузофонском мире. В нем обучается множество студентов из Бразилии и Африки. На улицах царило города характерное для Португалии смешение рас и поколений. Высушенные безжалостным солнцем низкорослые люди крестьянской наружности в традиционном платье соседствовали в толпе с высоченными португальцам евросоюзовского образца, рожденными если не с серебряной ложкой, то уж точно с каким-нибудь «айпадом» или «айфоном» в зубах. Многолюдные португальские семьи фотографировались со своими отпрысками-студентами, другие вели их в ресторан, чтобы поздравить в торжественной обстановке. Представляю, как гордится столетняя крестьянская бабуля своей внучкой, которая почти получила диплом, скажем, маркетолога и теперь без презентации в «Power Point» и объяснить не сможет, чем надеется заниматься по жизни!

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    Мы прошлись по нижнему городу, пестрящему революционным граффити. Цветочные горшки из зацементированных джинсов, свисающие с балконов, являли любопытную смесь джинсового радикализма с буржуазным прагматизмом цветовода. Вспомнилось безджинсовое детство и очередь за «техасами» индийского производства в Гостинке.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    Меня как викинга со стажем не мог не порадовать герб Коимбры, в правом углу которого изображен аланский барс. Аланы – это народ скифо-сарматского происхождения, известный также как «ясы». Считается, что одна из групп этого народа дала начало осетинам. В IV веке – в эпоху великого переселения народов – аланы достигли Иберии и Северной Африки, побывав на Британских островах и в Галлии. Именно от аланов или ясов, как считал Тур Хейредал, и произошли норвежцы, вышедшие из верховий Дона, где располагалась страна великанов-аусов («Аусланд», «Аусхейм» или «Аусгард») и ее столица «Аусхоф» (Азов?). И сегодня имя каждого второго исландца начинается с корня «Аус» (Аусгейр, Аусмундюр, Аустор, Ауса), производного от самоназвания «ясов». Я всегда интуитивно чувствовал, что между викингами и кавказцами существует генетическая связь, и это убеждение окрепло в Португалии.

    изображения не найдены

    Заполнилось главное здание университета и академическая тюрьма, куда по приказу ректора безжалостно бросали провинившихся студентов. Камеры для заключенных под стражу студентов сопряжены с библиотекой, отчего наказание должно было казаться особо изощренным. Как отнять у сегодняшнего студента смартфон с «Angry Birds» и вручить ему томик Виргилия на латыни. Либо «500 португальских глаголов» со всеми их бесконечными формами, что актуально в моем случае. Университет Коимбры всегда пользовался правами автономии, которая была нарушена лишь в ходе студенческих волнений 1969 года, о чем пойдет речь дальше в моем сумбурном повествовании.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    Если есть просьба, на которую любой португалец откликнется с охотой, бросив даже самое срочное дело, так это просьба показать, где можно хорошо и дешево покушать. С помощью прохожих мы нашли «лучший» ресторан в городе (не сильно отличавшийся от другого «лучшего» ресторана по соседству), плотно пообедали и изготовились ждать начала парада. Наш эрудированный проводник – известный историк и журналист Жозе Милязеш, недавно награжденный Президентом Португалии высшим орденом за гражданские заслуги – пользовался пристальным и несколько бесцеремонным вниманием подвыпивших студентов, которое принимал с характерным для португальцев старой школы сдержанным достоинством.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    За порядком на одном из постов следил улыбчивый полицейский, желтая курточка которого – ввиду утери первой буквы «п» – гласила «Олисия» (украинский вариант имени Алисия?). Можно иронизировать по поводу португальской беспечности, но, с другой стороны, на весь период обильных студенческих возлияний город был приведен в состояние боевой готовности, а полиция и кареты скорой помощи то и дело протискивались сквозь толпу, чтобы спасти от алкогольного отравления неокрепшие студенческие организмы.

    изображения не найдены

    Студенты были одеты в академические черные мантии с пришитыми к ним ленточками с пожеланиями, которые были выполнены в цветах соответствующих факультетов. Незадолго до начала церемонии шествия некоторые вечно опаздывающие индивидуумы торопливо пришивали ленточки к плащам.

    изображения не найдены

    Ленточки принято приторачивать также к кожаным папочкам, которые до наступления эпохи китайской дешевки, вероятно, служили атрибутом новоиспеченного профессионала. Многие пешие «недовыпускники» стильно шествовали в котелках цвета своего факультета, помахивая жеманными тросточками и демонстрируя академическую зрелость вкупе с неминуемой финансовой состоятельностью.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    Я называю триумфально идущую по улицам Кимбры молодежь «недовыпускниками» потому, что в Коимбре студенты отмечают не сдачу экзаменов, а окончание лекционного цикла – своего рода «последний звонок». В этом отношении сжигание ленточек с пожеланиями, которое, насколько мне известно, сегодня не практикуется, имеет ритуальный смысл. Студенческие гуляния продолжаются целых восемь дней (тоже по числу факультетов) — время, когда надо зубрить, а не выпивать! Да помогут ребятам их ленточки и португальская «Дейшалла» — исковерканное арабское «Инша Алла». Дай Бог! А не даст, так они гульнут еще раз в следующем году!

    изображения не найдены

    Черные студенческие плащи, кстати, имеют ряд утилитарных применений. Ближе к концу парада «флоташ» я наблюдал, как на них утомленно валились прямо средь устланной пустыми банками мостовой «освобожденные» алкоголем студенты.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    В знак уважения студенты устилают черными накидками путь любимого педагога или политика. Говорят, что когда в 1969 году на кампус прибыл тогдашний президент диктатуры Америко Томаш, чтобы открыть сооруженный недавно корпус математики, студенческое неповиновение началось именно с того, что под ноги непопулярного президента бросили студенческие мантии и тут же вырвали, что привело к падению национального лидера. Затем последовал бойкот экзаменов и период «luto academico» – академической скорби. На территорию университетского городка вторглась армия и национальная гвардия, а студенты креативно привлекали внимание общественности к своей участи с помощью остроумных операций «цветы» и «воздушные шарики», которые сегодня назвали бы «акциями», «перформансами» или даже «флэш мобами».

    И сегодня «плоты» пестрят политической сатирой, нередко обыгрывающей имена португальских лидеров.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    Особенно достается нынешнему Премьеру Педру Пассуш Куэлью, не только кроличья фамилия которого, но и второе имя «Пассуш», дают немало простора для каламбуров. Вот, скажем, шутка по поводу созвучия имени Премьра слову «шаги»: «из заграницы: без евро».

    изображения не найдены

    Досталось и другому политику – Антониу Жозе Сегуру, чья фамилия обыгрывается в слове «inSeguro» (небезопасный): «Здесь внутри нет кроликов-Куэлью, но мы остаемся на небезопасной территории. Учиться и не иметь работу? Блин!».

    изображения не найдены

    Мне всегда казалось, что за образованием вовсе не обязательно должна следовать работа по специальности. Образование – не социальный лифт, а внутренняя потребность, залог развития, гарантия того, что вы не превратитесь в диванную картошку у телевизора с бесконечным футболом. Надо сказать, что уже упомянутые Педру Пассуш Куэлью и Антониу Жозе Сегуру академической успеваемостью не отличались и закончили университеты «экстернами» в зрелом возрасте, уже став известными политиками. Эта распространенная проблема в Храбром Новом Мире: политики становятся все моложе и безграмотнее. Смолоду выбрав карьеру партийных функционеров, они не имеют ни опыта работы, ни образования, ни обязанностей перед избирателями, ни убеждений, ни принципов. Та же хрень, что с нашими бывшими комсомольскими вожаками, ныне закатанными в ботокс и безуспешно пытающимися не выглядеть дураками. На занятия ходить надо было, а не по комсомольским собраниям шастать!

    Досталось и любимому президенту Анибалу Каваку Сильве, который при декларированном доходе в 10000 евро в месяц публично посетовал на урезание своей пенсии. Протестанты участливо понесли бедняге щепотки риса и корочки хлеба, чтобы спасти от участи уличного попрошайки.

    изображения не найдены

    Я наблюдал, как катились мимо раскрашенные «плоты», периодически ловя щедро раскидываемые банки пива. Пустые банки устилали мостовую. Со многих плотов лилось уже не пиво, а крепкие напитки. Мне приходилось наблюдать так называемый «binge drinking» среди студентов Миннесоты на Среднем Западе США. Там в день алкогольного совершеннолетия (21 год) случаются гибели от спиртоносных напитков. Но потомки скандинавов, обитающие в холодном климате, располагают здоровой сопротивляемостью, а вот когда молодые винопийцы-иберийцы переходят на черную водку и «медрониевку», становится тревожно. Пронизывающий веселье вой сирен скорых подтверждал обоснованность моих опасений.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    Надо что-то сказать в заключение. Можно поворчать о том, что праздник сегодня носит ярко выраженный коммерческий характер, а политическая платформа студентов, как и все в в сегодняшнем мире, эгоистичная и накручена на самообслуживание. Общество должно мне высокооплачиваемую работу, потому что я соизволил cходить в универ. Для сравнения взгляните на фотки настоящего студенческого неповиновения в 1969 году. В 69-ом все было не так: студенты Португалии, как и студенты всего мира, хотели изменить мир. И если приглядеться, то изменили: революция цветов свершилась.

    Можно посетовать на высокое потребление алкоголя, а можно просто порадоваться за юных (и не очень) студентов. Праздник все-таки великий и, несмотря на некоторый надрыв, радостный. Они же не морду друг другу бьют, а глядят в будущее сияющими надеждой глазищами! Будущее, безусловно, есть у всех – пусть не всегда такое, как хотелось бы. А уж кто там чему научился и кем будет работать – дело десятое.

    Похоже, что грамотность – уходящий навык. Возможно, ему на смены придет какой-то другой. А может мы будем постигать мир и общаться совсем иначе. Вот я и построил это повествование как показ, а не рассказ. Что получилось – судить зрителю, который еще вчера был читателем.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

  • Арабы несут цивилизацию в ЕвропуПортугалия: «Артек» для глобалистов

    Арабы несут цивилизацию в ЕвропуПортугалия: «Артек» для глобалистов

    изображения не найдены

    Продолжение перевода книги Мартина Пейджа о Португалии.

    Уже опубликовано:

    Халиф — Муса Ибн Нассер [1] — пересек пролив и прибыл из Северной Африки с проверкой в Иберию. Когда он нагнал передовые отряды своей армии, та ушла уже на 200 километров на север от побережья. Командующий мусульманским войском — Тарик — приветствовал Халифа, уважительно сойдя с коня. Арабские хроники утверждают, что разъяренный Халиф отхлестал Тарика кнутом в присутствии солдат, крича на него: «Как ты смел продвинуться так далеко вглубь страны без моей команды? Я приказал только совершить набег и вернуться в Африку».

    Но Муса быстро оценил богатые возможности, которые открывались на новом месте. Почва здесь гораздо плодороднее, чем где-либо в средиземноморской части Африки, а климат мягкий с достаточным количеством осадков. Страна целиком обращена к Атлантике – «темному океану», как ее называли в арабском мире – чьи тайны издавна манили арабов. Иберия богата полезными ископаемыми и драгоценными камнями. Иберия богата полезными ископаемыми и драгоценными камнями. Большинство представителей правящего класса бежало из страны сразу после первой заварушки. Когда страну покинула большая часть епископов, священников и монахов, евреи оказались самой образованной группой населения; к тому же они играли важную роль в торговле и коммерции. Евреи приветствовали арабов как освободителей от антисемитизма, который проповедовала и практиковала христианская церковь. Значительное число христиан, которых церковь эксплуатировала почти также свирепо, как иудеев, было, вероятно, тоже радо видеть арабов в качестве альтернативы старому режиму.

    В июне 712 года Муса высадил в Иберии войско в 18000 арабских всадников и пехотинцев. В Севилье иудеи открыли слабо охранявшиеся ворота, чтобы впустить в крепость арабов. Столица Лузитании Мерида, которой правил епископ, отчаянно сопротивлялась, но сдалась после почти года осады. На остальной территории завоевание прошло практически беcкровно. Арабы продвинулись на север Иберии, перешли Пиренеи и дошли до Тура в 200 км к югу от Парижа, где их, наконец, остановили и вынудили отступить христиане.

    Принцам из рода Витицы, которые призвали мусульман, Муса даровал земельные угодья, насчитывавшие 3000 ферм, назначив их на руководящие посты в новом правительстве. Он издал указ, согласно которому простые люди, безропотно принявшие арабское владычество, могли жить в мире. Вся собственность тех, кто противился завоеванию, подлежала конфискации.

    Арабы оставались в Португалии следующие 400 лет (а в Южной Испании на 250 лет дольше). Арабская цивилизация в Иберии достигла таких высот развития и процветания, каких не знала ни на Ближнем Востоке, ни в средиземноморской части Африки. Пик развития арабской цивилизации в Иберии приходится на правление в X веке сирийского рода Абд ар-Рахманов.

    Основатели этой харизматической, умной и утонченной правящей династии расположили свою столицу в Кадиcе, распространяя оттуда свою власть по всей территории Иберии. Они назвали свою страну Аль-Андалуз – Андалусия, что означает «земля вандалов», ибо арабы величали так всех северных европейцев. Большинство территорий, которые сегодня образуют Португалию, на протяжении большей части мусульманской эпохи управлялось в составе трех эмиратов: Аль-Куну (сегодняшняя провинция Альгарве), Аль-Каср, в состав которого входили земли нынешней провинции Алентежу, а также регион к северу от реки Тежу, включая Лиссабон, Синтру, Сантарем, который арабы называли Аль-Балата.

    изображения не найдены

    Историки девятнадцатого века горячо спорили о том, что могло послужить причиной этого неожиданного завоевания. Было ли оно примером джихада – священной войны за обращение западноевропейцев в Ислам, как считал Америко Кастро, в том числе с помощью меча, если неверные противились обращению? Или это завоевание было скорее, как утверждал Ричард Конецке, воплощением желания обладать более красивой и благодатной землей, чем та, из которой вышли арабы?

    изображения не найдены

    Спор между этими историками основывается на едином для них заблуждении – уверенности в том, что люди руководствуются в своих действиях единым мотивом. В реальности они действуют под влиянием весьма причудливых сочетаний различных стимулов. Но сам спор имел позитивный результат в том, что пролил свет на многочисленные свидетельства, остававшиеся в тени целых 800 лет.

    Арабские завоеватели были бескомпромиссны в своей приверженности Исламу. Их верность Исламу цементировалась смертной казнью для тех арабов, кто пытался «дезертировать» в другую религию, либо проявлял признаки инакомыслия. В 1862 году великий бельгийский арабист Рейнхард Дюзи опубликовал переводы протоколов шариатских судов девятого века над мусульманами, принявшими в Иберии христианство. Как правило, тех, кто совершал это преступление, казнили, публично распяв у дороги между двумя свиньями. Для сравнения скажу, что христианина, публично оскорбившего Мухаммеда или Коран, казнили без особых причуд.

    изображения не найдены

    Где-то в средине IX века среди христиан началось движение, члены которого называли себя «новыми зилотами» (то есть подвижниками, ревнителями веры). Как многие другие христиане по всей Европе новые зилоты были убеждены в том, что конец света придет совсем скоро – в 1000 году – когда Христос вернется на землю, чтобы держать суд. Зилоты ставили себе вполне конкретную задачу обеспечить себе преждевременный и прямой доступ на небо, минуя чистилище. У них был излюбленный метод стать угодными Христу, который заключался в том, чтобы быть обезглавленными мусульманами за публичное оскорбление Пророка Мухаммеда.

    Арабским чиновникам была не по вкусу та роль, в которой их выставляли их будущие жертвы. Брат Исаак пришел в Кордову из монастыря, который находился в Табаносе. В Кордове он предстал перед ничего не подозревавшим мусульманским правителем – кади – и крикнул ему в лицо: «Ваш пророк – лжец и обманщик. Он томится в аду за то, что ввел в заблуждение столько невинных душ». Правитель хлестнул монаха по лицу. Брат Исаак ответил: «Как смеешь ты поднимать руку на подобие божье!». Кади поинтересовался: «Может, ты пьян или сошел с ума? Ты что, не понимаешь, что по закону за такие речи тебя ждет смертная казнь?» «Я в жизни не пробовал вина и знаю, что говорю, – отвечал монах – Я жажду быть приговоренным к смерти. Благословенны те, кого казнили за то, что они говорили правду, и им принадлежит царство божье».

    Кади сообщил своему непосредственному начальнику – Халифу – что Исаак был явно не в своем уме, рекомендуя его помиловать. Халиф не послушал его совета. 3 июня 851 года монаха повесили вниз головой. Чтобы не допустить превращения похорон Исаака в триумфальный марш новых зилотов, его труп сожгли, а пепел бросили в реку. Новые зилоты немедленно объявили Исаака святым, приписав ему множество чудес, которые он якобы совершил до, во время и после своего «мученичества».

    Священник по имени Сисенанд объявил, что во сне к нему явился Исаак, который спустился с небес, чтобы убедить его принять мученическую смерть. Проснувшись, Сисенанд направился в приемную арабского чиновника, поносил Пророка и был предан казни. Восходя на виселицу, он призвал своего дьякона – Павла – последовать его примеру. Через четыре дня Павел выполнил его наказ.

    Эти мученические смерти регистрировал (зачастую с кровавыми подробностями) их современник – учитель и автор из числа новых зилотов Эвлогий Кордовский – в своей работе «Памятная книга о святых» (Memoriale Sanctorum). От имени его этого, кстати, происходит имя литературного жанра «eulogy» («эулогия» или панегирик).

    Прошло всего несколько дней после казни Павла, и вот уже ученик Эвлогия по имени Санчо, науськиваемый учителем, оскорбил Пророка и был обезглавлен. Это событие дало Эвлогию материал для новой главы. Далее в книге Эвлогия рассказывается о том, как в следующую субботу еще шесть монахов из Табаноса, в том числе дядя Исаака, предстали перед правителем и, если верить Эвлогию, прокричали: «Мы подтверждаем слова наших святых братьев Исаака и Санчо. Так отомстите за вашего окаянного Пророка. Испробуйте на нас самые жестокие из ваших пыток».

    Их обезглавливали.

    Затем пришла очередь сестры Исаака – Марии – увидеть вещий сон. Она рассказала о нем своей подруге Флоре. Марии было предначертано воссоединиться с ее любимым братом, а Флоре соединиться с самим Иисусом. Подружки отправились к правителю и обе оскорбили Пророка. Многострадальный правитель умолял их не делать глупостей. И хотя девушки настояли на своем, он решил не приговаривать их к смерти, а бросить в застенок. Правитель послал к девушкам судью, чтобы тот попытался образумить их угрозами. Если они не отрекутся от своих слов, девственницам грозила участь, которая, как надеялись оба мусульманина, покажется им страшнее смерти – пожизненное принудительное занятие проституцией.

    Правитель также попросил тех христиан, которые выступали против новых зилотов, навестить Марию и Флору в тюрьме и попытаться убедить их не приносить эту бессмысленную жертву. К несчастью доступ к узницам получил сам Эвлогий. Он не мог упустить возможность собрать материал для следующей главы, в которой две прекрасные юные девы примут мученический конец. Эвлогий распростерся у ног Марии и Флоры и с благоговейным трепетом поведал им, что по воле господней они уже излучают небесное сияние – как ангелы, а над головами у них мерцают заготовленные для них на небесах короны.

    В законе нет такого наказания, как принудительная проституция. Эвлогий добился своего. Мария и Флора взошли на эшафот 24 ноября 851 года. Маловероятно, чтобы они с ликованием ждали своей казни – в отличие от Эвлогия, который ликовал за них. После казни он писал: «Господь сегодня проявил величайшую милость и даровал нам огромную радость. По моим наставлениям наши девственницы с горькими слезами добились-таки пальмы мученичества».

    В конце концов арабский правитель, взбешенный выходками Эвлогия, приказал нанести ему 400 ударов плетью. Испугавшись боли, Эвлогий взмолился о легкой смерти. Арабский историк пишет, что он взвопил: «Верни мою душу Создателю. Но я не допущу, чтобы плеть рвала мою плоть в клочья».

    Эвлогия обезглавили в 859 году, когда пришло его время. Позднее кости Эвлогия, как и кости нескольких других христианских «мучеников», о которых он писал, отрыли арабские торговцы и продали послам христианских королевств из Северной Европы. Там эти кости стали объектом почитания; им приписывается немало чудес.

    Большинство христиан, живших под властью арабов, с отвращением наблюдало за этими событиями. В открытом письме Эвлогию, опубликованном за несколько лет до его казни, они протестовали: «Халиф разрешает нам свободно исповедовать христианскую веру, не угнетая нас. Те, кого вы зовете мучениками, на самом деле просто самоубийцы. Если бы они хоть раз открыли Евангелие, то прочли бы там: «Любите врагов ваших, … благотворите ненавидящим вас». Чем хулить Магомета, послушали бы лучше Святого Иакова: хулители царства божьего не наследуют».

    Далее в письме говорится: «Мусульмане говорят нам: если бы Господь хотел доказать, что Магомет – лжепророк, и что именно Господь вдохновил этих христианских фанатиков, он творил бы с их помощью чудеса и обратил бы нас в вашу веру. Но он этого не делает. Христианство не получает ничего от этих казней, а Ислам ничего не теряет».

    Рабам, которые принадлежали христианским фермерам и купцам, Ислам открывал перспективу освобождения из рабства еще при этой жизни. В Коране говорится, что освобождая раба, вы совершаете богоугодный поступок. Рабы, бежавшие из христианской общину в мусульманскую и провозгласившие в присутствии двух свидетелей, что «нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его», получали убежище у мусульман. Если такие беглецы соглашались изучать Коран и демонстрировали, что хотели жить в соответствии с его заветами, они получали многочисленные права, в том числа право владеть собственностью и вступать в брак.

    Христиане-рабовладельцы под покровом ночи отправляли банды всадников на мусульманские территории, чтобы вернуть себе рабов. Нередко такие рейды были успешными. Многих рабов, которых не вернули себе христиане, мусульмане наделяли участками достаточного размера, чтобы выращивать на продажу фрукты, салат, овощи и лечебные травы. Земли под такие наделы были конфискованы у беглых христианских епископов.

    Арабы познакомили местных жителей с ирригацией, которая стала для Европы, прежде с ней не знакомой, настоящей революцией в области сельскохозяйственных технологий. Ирригация пришла в Иберию из Александрии. Два египетских агронома, прибывших в Южную Иберию в X веке – Ибн Бассал [2] и Ибн Аввам – составили руководства, в которых адаптировали собственные знания к местным условиям. В этих работах содержатся сведения о конструкции, сооружении и работе водяных колес, насосов и акведуков, землеустройстве, животноводстве, размножении растений и культивации, консервации почв и продаже урожая.

    изображения не найдены

    Копии инновационных водяных колес можно увидеть и сегодня: они работают в садах у рек, например, в Томаре. В Томаре их приводят в движение воды реки Набао: колеса черпают воду из реки и выливают в ирригационные каналы. Среди растений, привезенных с Ближнего Востока, бананы, кокосовые пальмы, сахарный тростник, масличная пальма, кукуруза и рис. Арабы поощряли выращивание таких пищевых растений, как салат, лук, морковь, огурцы, яблоки, груши, виноград и фиги.

    Влияние этих продуктов на диету португальцев ощущается по сей день. Медики из Северной Европы исследуют питание португальцев, ища объяснение низкой распространенности сердечнососудистых заболеваний у этого народа. Часть сохранившегося арабского наследия в Португалии – это названия многочисленных пищевых культур и орошающих их ирригационных систем, а также складов, в которых хранились продукты питания.

    Модель семейных возделываемых участков, которую арабы внедрили в Иберию вместо крупных поместий итальянцев, германцев или церкви, существует и по сей день – поимо прочих городов в Синтре – хотя доход от таких участков обычно пополняется платой за работу на местных заводах, в магазинах и на строительных площадках. Наделы, как правило, интенсивно обрабатываются, виноград растет под апельсиновыми и лимонными деревьями, а цветы и салат между грядами. Правительственные агрономы жалуются, что эта система неэффективна, но пока что крестьяне отвергают любые попытки реорганизовать их в более рациональные фермерские хозяйства – подобно тому, как они не приняли новые «евро сорта» растений, сохраняя верность тем сортам, что веками выращивали их семьи. Португальцы – одни из последних европейцев, которые не сдают в этом плане своих позиций, и толпы, наводняющих пищевые рынки Португалии по выходным, доказывает, что эта консервативная практика продолжает пользоваться популярностью. Португальцы – не из тех народов, которые вернулись к практике органического фермерства: они никогда от нее не отходили!

    До арабского завоевания жителями деревень и маленьких городков правили землевладельцы, в качестве главного из которых постепенно стала выступать церковь. Приходский священник превратился в сборщика грабительских налогов. Иронично, что эта тенденция была противоположна тому пути, который прошел за свою жизнь Апостол Павел. Священник выступал в роли помещика, мэра, судьи и распределителя материальной помощи, становясь –  за исключением редких благородных представителей своего класса – гораздо богаче  прихожан, причем за их счет.

    При арабском режиме мусульмане – рожденные или обращенные в Ислам – освобождались от большинства налогов. В хрониках содержатся многочисленные протесты против миссионерской деятельности мусульман, приводившей к потере дохода церковью. Налоги при арабах были не выше тех, что взимала церковь, и их можно было платить натурой. Арабы не были заинтересованы в том, чтобы заполнять административный вакуум, образовавшийся после бегства священников. Это привело к возникновению удивительного движения «os Homen Bons» — буквально «хорошие мужчины». «Хорошие мужчины» образовывали деревенские или городские объединения, которые собирались на площадях, занимались сбором средств и организацией ремонта, ухода и других общественных работ силами добровольцев. «Хорошие мужчины» выполняли судейские функции на местах, решали местные споры и распределяли социальное обеспечение – в особенности вдовам и сиротам. Они организовывали коллективный отжим оливкового масла и вина, а также совместный маркетинг продукции среди арабских купцов. Многие сами служили католическую мессу ввиду отсутствия священников, помня ее наизусть, и устраивали крещения, свадьбы и похороны. Все молодые люди получали необходимую подготовку, и из них формировались пожарные бригады.

    Ватикан признал устную традицию мессы, которая сохранилась с тех времен в Северной Португалии, как «брагский обряд» (который иногда ошибочно называют визиготским). По нему и сегодня иногда ведут богослужение. Исповедь по этому обряду более короткая и менее унизительная, чем в латинской мессе, а кубок готовился в начале литургии, а не в ее средине.

    изображения не найдены

    Институт «хороших мужчин» продолжает процветать в сельской Португалии. Португальские общины остаются одними из наиболее независимых и самостоятельных в западном мире – заметно более автономными, чем общины в сельских районах США, где ценности самодостаточности сохраняются больше на словах. Сегодня такие объединения называются Добровольными ассоциациями пожарников. В стране лесных пожаров их члены не получают зарплаты, но обладают великолепной профессиональной выучкой, техникой и опытом тушения пожаров. Но это лишь малая часть их функций.

    изображения не найдены

    Добровольной ассоциации пожарников Альмусажем, членом которой я являюсь уже несколько лет, принадлежит участок, прилегающий с одной стороны к ратушной площади. Он раз в пять превосходит размером эту площадь. На этом участке именно «хорошие мужчины», а не городской совет, содержат безопасную детскую площадку для дошкольников, библиотеку, музей, компьютерный кабинет, спорт-центр с гимнастическим залом и крытой хоккейной площадкой, вертопорт, центр юридической помощи и медицинскую клинику. Последняя предлагает услуги не только медицинских сестер первой помощи и семейных врачей, но и врачей-специалистов, которые еженедельно приезжают из Лиссабона. Недавний сбор средств завершился приобретением оборудованной по последнему слову техники кареты скорой помощи фирмы «Мерседес». Следующая кампания должна в ближайшее время увенчаться сооружением городского бассейна.

    изображения не найдены

    Наша добровольная пожарная бригада не ограничивается духовым оркестром. Помимо него пожарники содержат джазовый оркестр, оркестр танцевальной музыки, камерный оркестр и григорианский хор. Пожарники также являются хранителями одного из самых омерзительных социальных обрядов в Португалии – праздника забоя свиней.

    Взамен освобожденных ими рабов арабы покупали других у торговцев из Северной Европы и у местных пиратов, промышлявших похищением людей на море. С первой волной таких рабов в Португалию попали славянские пленники, захваченные германцами во время походов на Восточную Европу. Славянские женщины приобретались для гаремов за самую высокую плату. Некоторым мужчинам-славянам удавалось добиться благосклонности и высокого положения при дворе халифа. В правление Абд ар-Рахмана III славян стало так много, что арабы начали применять термин «слав» ко всем иностранцам европейского происхождения, а арабский правитель красил волосы в черный цвет, чтобы – упаси Аллах – его не перепутали со славянином. Других рабов привозили из Южной Италии, Бельгии и Франции. Последняя служила основным источником евнухов для пополнения штата гаремов [3], а ключевым перевалочным пунктом для торговли мальчиками, предназначавшимися для этой цели, был Верден.

    В числе инноваций, которые арабы принесли в города, можно назвать школы – нередко бесплатные – а также университеты, которые опередили первые европейские университеты на несколько сотен лет. До арабов практически единственными, кто умел читать и писать, были священники и члены религиозных орденов: даже короли и аристократы не утруждали себя овладением навыками грамоты. Арабские правители Южной Иберии поставили себе цель добиться массовой грамотности. В школах, разумеется, учили читать и писать на арабском, на котором также велось преподавание математики, истории и географии. Это вызывало негодование среди старших поколений иберийцев, которые владели латынью. Памфлет под названием «Indiculus luminus», датируемый 854 годом, сетует на то, что «наши молодые христиане со своими элегантными манерами и плавными речами буквально опьянены арабским красноречием. Они охотно пожирают и обсуждают книги магометан, расхваливая их с риторическим пылом, но при этом не знают ничего о красоте собственной церковной литературы. Христиане так мало знакомы со своим законом и обращают так мало внимания на латинский язык, что едва ли найдется хоть один из их сотни, кто мог бы написать простое письмо, чтобы осведомиться о здоровье друга, на ином языке, чем арабский».

    Эти городские христиане с арабским образованием, которые не отказались от своей религии, во многих случаях не только приняли арабский в качестве основного языка, но и переняли арабское платье, диету, культуру – практически весь образ жизни, кроме Ислама. Их называли «мосарабы» [4]. Евреи, которые пользовались среди арабов уважением как «народ Книги», адаптировались аналогичным образом; многие из них – как их христианские современники – стали знаменитыми арабскими учеными.

    К концу эпохи Абд ар-Рахманов в начале XII века аль-Идриси – знаменитый арабский географ – путешествовал по землям, которые сегодня образуют Португалию. Именно из его работ нам известно все, о чем написано выше. Аль-Идриси обнаружил шахты, которые – как и многое другое – были заброшены в эпоху визиготов. Арабы расширили и углубили эти шахты. Рабочих они делили на группы, одни из которых копали, другие плавили породу, третьи добывали ртуть. Последняя применялась – по крайней мере, частично – для заполнения декоративных прудов.

    изображения не найдены

    В регионе Лиссабона фермеры хвастались аль-Идриси, что с арабских пород пшеницы здесь собирают урожай уже через сорок дней после сева. На юге раскинулись прекрасные сады «нежнейших и вкуснейших фиг».

    изображения не найдены

    Аль-Идриси отмечал, что в регионе развился собственный узнаваемый и приятный архитектурный стиль, объединивший арабские знания математики и местную эстетику. Характерными для этого стиля были подковообразные арки, декоративная лепка и изразцовая плитка. Керамика, стеклоделие и металлообработка получили высокое развитие. Как вскоре выяснили христиане-крестоносцы, Лиссабон и другие главные города не только обеспечивались водопроводной водой, располагали общественными банями и канализацией, но были прекрасно укреплены.

    изображения не найдены

    Сетубал – город к югу в дельте реки Тежу – был окружен сосновыми плантациями, которые обеспечивали сырьем процветающие городские верфи. В Коимбре аль-Идриси хвалебно отзывался о садах на берегу реки Мондегу; на момент написания этой книги – 1996 год – эти сады восстанавливают. Аль-Идриси писал, что к северу от реки обитали племена промышлявших грабежом всадников. Вскоре эти всадники – с помощью Франции и Англии – завоют страну. Во имя Христа они займутся систематическим разрушением того, что арабы создавали на протяжении четырех столетий – зданий, художественных произведений, систем орошения, ветряных и водяных мельниц, складов и судов. Разрушения носили такой масштабный характер, что сегодня часто говорят, что были стерты практически все следы арабского влияния. Как мы продемонстрируем дальше, к счастью это не так.

    изображения не найдены

    Здесь нужно указать на различие терминов «арабоязычный» и «арабский», поскольку многие достижения – например, в медицине, философии и образовании – принадлежали арабоязычным иудеям и христианам, работавшим вместе с мусульманами или под их эгидой. Под властью королевской и ученой династии Абд ар-Рахманов в Южной Иберии последователи всех трех религий успешно сотрудничали, создав более высокоразвитое в области искусств и технологий общество, чем любое существовавшее на тот момент в западном полушарии.

    изображения не найдены

    Сегодня, когда термин «мусульманский» нередко ассоциируется с понятиями «терроризм» или «фундаментализм», либо применяется в качестве синонима реакционного движения против прав женщин и свободы речи, нужно с благодарностью вспомнить о мусульманском влиянии на западную цивилизацию, которое пустило корни в Южной Иберии, распространяясь оттуда на север Европы. В Сантареме в Центральной Португалии идет восстановление мечети, которая свыше семиста лет не применялась по назначению – вместе с синагогой и монастырем Святого Франциска. Здесь – как и в Испании – среди католиков, евреев и мусульман зарождается движение, направленное не просто на пропаганду религиозной терпимости, но и на то, чтобы заново испытать тот синергетический подъем, интеллектуальный и культурный динамизм, который когда-то ощущался в этом регионе.

    изображения не найдены

    Именно в Кордове было обнаружено существование нуля, что привело к возникновению математики, а затем архитектурных расчетов, которые в свою очередь позволили возводить высокие сводчатые сооружения. Эти и другие арабские архитектурные технологии пережили изгнание арабов и остались у обученных арабами христиан. Сегодня их можно изучать по Национальному Дворцу Синтры или по еще более экзотическому монастырю в Баталье.

    Медицина достигла новых высот. Уход за ребенком с момента зачатия до полового созревания стал отдельной отраслью медицинских знаний. К средине X века Ариб бин Саид завершил работу над важнейшим учебником по гинекологии, эмбриологии и педиатрии. Эта работа открыла новую главу в развитии медицинской науки, так как основывалась на клинических наблюдениях за больными и исследованиях патологий, а не на теории Гиппократа и иных абстрактных греческих учениях. Стремительно накапливались эмпирические знания о влиянии окружающей среды и питания на здоровее человека. Разрабатывались новые хирургические методы и инструменты, которые применялись в Западной Европе вплоть до XVI века.

    Прошло уже немало лет после изгнания арабов из Португалии, когда Пётр Испанский – сын еврейского доктора из Лиссабона – перевел на Латынь свое суммарное изложение сохранившихся арабских медицинских текстов (некоторые из которых были написаны врачами иудеями и христианами). Он опубликовал их под заголовком «Thesaurus Pauperum» – «Сокровище бедняка»: любой мог свериться с этим медицинским справочником, даже если не мог позволить себе оплатить прием у врача.

    Педру или Пётр Испанский в конце концов стал в 1276 году первым и единственным Римским Папой португальского происхождения под именем Иоанн XXI. Через считанные месяцы после его избрания, Педру погиб, когда не него обрушился свод построенной по его приказу библиотеки в папском дворце Витербо на севере Рима. Эта трагедия произошла после обмена резкими письмами с Королем Португалии, в которых обсуждалось, должна ли Церковь подчиняться Государству или наоборот. Многие подозревали, что «несчастный случай» устроили по монаршему заказу.

    С изобретением печати «Сокровище бедняка» перевели и опубликовали на большинстве европейских языков. Оно продолжало оставаться стандартным медицинским справочником на протяжении целых двух столетий после гибели Педру. Он также написал трактат о безумии, предположив, пожалуй, впервые в письменной форме на ином языке, чем арабский, что безумие – не знак того, что в человека вселились бесы, а заболевание, которое нуждается в клиническом лечении. За этим трактатом последовала новаторская работа Святого Иоанна Божьего Португальского, которая 500 лет назад превратила психиатрию в медицинскую науку. Святой Иоанн Божий по-прежнему пользуется уважением среди психиатров как первый представитель этой профессии.

    Арабы принесли с собой с Ближнего Востока работы древнегреческих философов, ранее неизвестных в Западной Европе, в арабском переводе. Здесь их снова перевели – уже на латынь. На этой почве Пётр Испанский – еще до того, как он стал Папой Римским – прекрасно потрудился, предложив новаторскую интерпретацию аристотелевской теории логики. Эта работа оставалась важной еще долго после окончания эпохи средневековья. Сочиненные Пётром краткие вирши, позволяющие запоминать модусы аристотелевской логики, по-прежнему преподают детям на уроках философии, которая входят в обязательную программу обучения в португальской средней школе.

    В следующей главе рассказывается о том, как арабов изгнали из Португалии, а через 250 лет после этого, наконец, и из Испании. Для нас здесь важно то, что несмотря на все попытки вытеснить их, арабы оставались в Альгарве еще целое столетие после их изгнания из остальных частей страны.

    Название Альгарве происходит от арабского слова «аль-гарб», что означает «запад». Столица Аль-Гарве – Шелб (сегодня Сильвеш) – расположенная к северу от побережья на реке Араде, превратился в центр арабской культуры международного значения. В одиннадцатом веке сюда перебирались с востока ученые, писатели, исполнители и музыканты – из таких удаленных мест, как Багдад и Йемен. Лингвистическая чистота и выразительность арабского языка, на котором говорили и писали в Шелбе, славилась даже в Аравии, где город был известен как «Багдад Запада».

    Мухаммад Ибн Аммар – знаменитый поэт – был правителем Альгарве, который управлял провинцией в золотую для нее эпоху. Он родился в Альгарве в семье, переехавшей сюда из Северной Африки. После школы Ибн Аммар обучался мастерству художественного письма в специальном институте. Его родители не могли содержать его. Арабские хроники повествуют о том, как Ибн Аммар сочинил поэму, посвященную освобождению Шелба от берберских налетчиков в 1040 году арабским войском под предводительством принца аль-Му’атамида из Севильи. В реальности командование принца было чисто номинальным, поскольку в тот момент ему было всего одиннадцать лет. Принцу очень польстила эта поэму. Он купил ее за большую сумму денег и приказал устроить встречу с автором. Когда встреча произошла, принц страстно влюбился в поэта.

    Аль-Му’атамиду в это время было двенадцать лет. Отец провозгласил его Правителем Севильи. Одним из первых указов принца по вступлению в полномочия было назначение Ибн Аммара, поэта, на должность главного визиря. Принц и поэт вместе прибыли в Альгарве, где они проехали по улицам Шелба во главе многолюдной триумфальной процессии. Свою карьеру визиря Ибн Аммар начал с того, что вернул старый должок. Много лет назад он написал поэму и послал ее одному из богатейших купцов города, умоляя того дать ему еды, чтобы утолить голод. Купец послал Ибн Аммару мешок ячменя, который считался кормом для скотины. Став визиром, Ибн Аммар послал купцу мешок такого же размера, только наполненный серебром. В сопровождавшей записке говорилось: «Если бы ты послал мне пшеницу, когда я голодал, в этом мешке было бы золото».

    В описаниях города Шелба, достигшего небывалого процветания при новых властителях, упоминается богато украшенный базар, где продавались предметы роскоши, привезенные с Ближнего Востока и из Азии – шелк, стекло, парфюмерия, специи, филигранные работы из золота – а также декоративные розовые сады, разбитые на берегах реки, и высящиеся друг над другом дворцы на горе. На самой вершине горы раскинулся сказочной красоты Дворец с верандами. Здесь королевский двор собирался на концерты и для чтения поэзии, танцев и банкетов с вином. Мусульманский запрет на употребление алкоголя был ослаблен в Альгарве. Когда раздавался призыв к вечерней молитве, Принц и поэт рука об руку шли в мечеть, на ходу предаваясь поэтическим импровизациям. Вот одна из таких бесед, записанная современниками:

    Принц: Ты слышишь, как муэдзин призывает людей к молитве?

    Правитель: И надеется, что Аллах простит ему его многочисленные грехи.

    Принц: Да простит его Аллах за то, что он произносит истины.

    Правитель: Если в сердце своем он верит в то, что глаголит его язык.

    Отец принца – правитель Севильи – был возмущен увлечением сына и его сожительством с Ибн Аммаром. Он приказал отправить поэта в ссылку в Сарагосу на севере Испании. Принца он вызвал в Севилью и велел немедленно жениться. Принц купил молодую рабыню и взял ее в жены. О жене принца сохранилось два исторических анекдота, которые заставляют задуматься, кто из них в действительности был рабом.

    В Андалусии нечасто идет снег. Когда наступила необычайно холодная зима, и снег все-таки пошел, жена принца окинула взором покрытые снегом окрестные холмы и зарыдала. «Я плачу из-за твоего эгоизма, – заявила она мужу, – Почему ты не мог раньше сделать так, чтобы зимой падал снег?» Рассказывают, что принц немедленно велел засадить склоны холмов миндалевыми деревьями, чтобы они каждый год укрывали холмы «снегом» из своих белых цветов.

    Второй исторический анекдот повествует о том, как принц с супругой проезжали в карете мимо стройки, на которой босоногие девочки-рабыни месили глину. Глина шла на изготовление кирпичей. Принцесса разрыдалась от зависти и пожаловалась мужу, что жизнь в королевском дворце кажется ей слишком одинокой. Она истосковалась по тем денькам, когда сама топтала с подружками глину. Принц приказал заполнить внутренний дворик дворца тростниковым сахаром и специями и разбавить эту смесь розовой водой, чтобы принцесса с фрейлинами могла топтать такую «дизайнерскую грязь» на радость своего женского сердца.

    Отец Принца Му’аттамида скончался, а тот, взойдя на трон, отправил жену восвояси. Принц снова призвал Ибн Аммара и назначил его Правителем Альгарве.

    Крестоносцы, решив развлечься по пути в Святую Землю, поплыли вверх по реке Араде. Их встретило португальское войско, подошедшее по суше, под командованием епископов Лиссабона, Коимбры и Порто. Вместе они осадили город Сильвеш и взяли его штурмом.

    Португальские епископы довольствовались тем, что город был взят. Король Ричард и его армия – в благодарность за то, что свернули с намеченного пути, получили право грабить и разрушать город. Они подошли к делу его уничтожения с такой основательностью, что от города осталась одна соборная мечеть. Епископы освятили ее, превратив в собор, а отец Николай – фламандский священник, пришедший с крестоносцами – стал его епископом.

    Арабский поэт из Альгарве Аль-Лаббан писал:

    Мы – шахматные фигуры в руках фортуны.

    И король может пасть перед простой пешкой.

    Не стоит хвататься за этот мир

    И тех, кто в нем живет –

    – Ибо этот мир может быть навсегда утерян

    Вместе с теми мужами, кто достоин этого имени.

    изображения не найдены

     

    [1] В этой главе автор путает довольно важные детали. Муса ибн Насир (а не Нассер) был не халифом, а наместником Северной Африки в эпоху правления омейядского халифа аль-Валида ибн Абд аль-Малика. Именно он направил на завоевание Испании войско, сформированное из берберов. Утверждают, что Муса обрушился на Иберию, чтобы отвести разрушительную энергию берберов от покоривших их арабов, направив ее на другой народ [Примечание переводчика].

    [2] Ибн Бассал (بصَّال) – в Иберии нередко «Ибн Бассо». Автор ошибочно называет его «Ибн Аль-Басаал» [Примечание переводчика].

    [3] Какой англичанин упустит возможность поглумиться над французскими евнухами! [Примечание переводчика]

    [4] Португальский: moçárabes [муса́рабиш] от араб. «мустаʿа́риб», «арабизированный» [Примечание переводчика].

    Здесь можно посмотреть небольшие видео лесных пожаров в Португалии:

    Продолжение читайте здесь.