Метка: Лиссабон

  • Владимир КузьмичаевичЧай хороший чай

    Владимир КузьмичаевичЧай хороший чай

    изображения не найдены

    Брел по Лиссабону, спускаясь с района Байрру-Альту. Набрел на лавку с чаями. В витрине громоздилась банка с изображением белобрысого «щелкунчика», которого авторы банки пытались выдать за основателя Святой Руси князя Владимира. О последнем, которого в Скандинавии знают как конунга Вальдамарра Свейнальдссона, я уже писал.

    изображения не найдены

    Сын Вальдамарра, Ярицлейвюр Мудрый, правил в Гардарики вместе с женой Ингигерд, дочерью Олава Шведского. Одна из их дочерей, Эдлисиф, она же Елизавета, стала женой короля Норвегии Харальда Хардрады (переводится как «суровый правитель»). Последний долго служил и коррупционировал в Константинополе, где награбил достаточно, чтобы добиться руки «русской» принцессы.

    изображения не найдены

    Торговый дом «Кузьмичев с сыновьями» был основан в Санкт-Петербурге в 1867 году. Альтернативного скандинавского названия у «Кузьмича» не имелось. Но к 900-летию восхождения на киевский престол Князя Владимира (1878) торговому дому поручили разработать праздничный чай – Князь Владимир. Он стал флагманом их торговой линейки.

    изображения не найдены

    В 1917 году Кузьмичевы бежали в Париж. После войны элитный «кузьмичай» пережил тяжелые времена в Европе, но сегодня набирает популярность на модной волне органических и немассовых продуктов. В России, впрочем, особой популярностью не пользуется, как утверждают компетентные чайные источники.

    изображения не найдены

    А ведь наверняка грядет какая-нибудь годовщина этого самого Владимира. И статую опять же обещали. Может объединить усилия скандинавской туриндустрии и французских чаепроизводителей, да отработать юбилейчик?

    И вот еще что поразительно: совсем недавно я писал про кофе «КНЯЗЬ ВЛАДИМИР«. Это было фантастическое предположение, навеянное общим нашим лизоблюдством. Реальность, как оказалось, страннее беллетристики.

    изображения не найдены

  • Ремарка IНочь в Лиссабоне

    Ремарка IНочь в Лиссабоне

    изображения не найдены

    Это у меня Ремарка. Эриха Марии. Из его тринадцатой книги – «Ночь в Лиссабоне». Цитатник из любимых слов, сопровождаемый фотографиями любимых мест, на которых строится мощнейший нарратив. Фотографией я, впрочем, не увлекаюсь. Не понимаю назначения половины колесиков на моем очень тяжелом «Кэноне». Но повсюду таскаю его с собой. А результат хитроумных сплетений света и тени внутри «Кэнона» надо где-то выкладывать. Вот и родился такой формат: слова классика, видеоряд мой.  На манер самопального клипа в «Ютьюбе» – только не к музыке, а книге.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    «Мы вышли. Стояла чудесная ночь. Небо еще было усыпано звездами, но на горизонте заря и море уже слились в первом объятии и исчезли в голубом тумане. Небо стало выше, сильнее чувствовался запах моря и цветов. Все обещало ясный день.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    При свете солнца в Лиссабоне есть что-то наивно-театральное, пленительное и колдовское. Зато ночью он превращается в смутную сказку о городе, который всеми своими террасами и огнями спускается к морю, словно празднично наряженная женщина, склонившаяся к своему возлюбленному, потонувшему во мраке.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    Мы подошли к улице, которая длинными пологими ступенями спускалась с холма. Днем здесь, видно, проходило какое-то празднество. Между домами, на железных прутьях, еще висели увядшие гирлянды, источавшие теперь запах тления, ряды ламп, украшенных кое-где большими абажурами в виде тюльпанов. Повыше, метрах в двадцати друг от друга, покачивались пятиконечные звезды из маленьких электрических лампочек. По-видимому, улицу украшали для какой-то процессии или одного из многих религиозных праздников. Теперь, в наступающем утре, все это выглядело жалким, обшарпанным и холодным, и только чуть пониже, где, вероятно, что-то не ладилось с контактами, все еще горела одна звезда необычно резким, бледным светом, какой всегда приобретают электрические огни в вечерних сумерках или на рассвете.»

    «Ночь в Лиссабоне» Э.М.Ремарк

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    Продолжение здесь.

  • Принц Генрих НедоплавательПортугалия: «Артек» для глобалистов

    Принц Генрих НедоплавательПортугалия: «Артек» для глобалистов

    Продолжение перевода книги Мартина Пейджа о Португалии.

    Глава 7: Повествует об Инфанте Энрике и рождении европейской работорговли.

    Уже опубликовано:

    изображения не найдены

    В 1868 году неожиданным хитом лондонского книжного рынка стала биография прежде малоизвестного португальского принца, ушедшего из жизни более четырехсот лет назад. «Жизнь Принца Генриха Мореплавателя» пера Ричарда Мейджора стала первой книгой, написанной о Генрихе (Энрике) за пределами города его рождения – Порту.

    Господин Мейджор, который первым назвал Принца «сагрешским мудрецом», очерчивает в своей работе внушительную фигуру аристократа эпохи Возрождения – рослого, статного, неумолимого к себе, исполненного высокой цели – выдающегося ученого и решительного человека действия. Перед нами предстает Принц Генрих, погруженный в сосредоточенное изучение карт и чертежей судов в передовой школе навигации, которую он основал в Сагреше – скалистой и открытой всем ветрам точке на самом юго-западе европейского континента. Там Принц собрал вокруг себя ученых, среди которых было немало самых выдающихся умов Европы того времени; он выслушивает мудрецов и ведет с ними ученые споры, либо мечтает о приключениях, стоя на крепостной стене и вглядываясь при помощи телескопа в безбрежные атлантические дали.

    Читатель вместе с Принцем отправляется в море, чтобы достичь края земли, и становится свидетелем того, как тот делает поразительное открытие, что никакого края земли, за который можно низвергнутся, в сущности нет, а земля имеет форму шара.

    изображения не найдены

    С момент публикации книги Мейджора слава Принца Генриха триумфально шествовала по планете, и задача ретуширования его портрета мазками исторической правды выпала уже новому поколению португальских историков. При этом речь шла вовсе не о том, чтобы развенчать героя минувших дней. Скорее это была попытка постигнуть истинное величие достигнутого в эпоху Генриха, приписав эти достижения тем выдающимся личностям, которые в действительности их совершили. О том, что земля круглая, ученым Южной Европы было известно еще (как минимум!) в период арабского господства. К десятому веку диаметр планеты был рассчитан с точностью до 20 километров. Когда вглядываешься со скал португальского побережья с океанские дали, трудно не заметить кривизну земной поверхности.

    Принц Генрих был третьим из пяти сыновей короля Жуана I и королевы Филиппы. По свидетельствам придворных своей эпохи, Генрих слыл самым нерадивым в учении из своих братьев. Пока Дуарте управлял делами государства, а Педру странствовал по университетам Европы, собрав бесценную библиотеку из передовых научных трудов той эпохи, Генрих предпочитал охоту и излюбленный вид спорта всех средневековых «Ура-Генри» (юных аристократов) – рыцарские турниры.

    изображения не найдены

    Весьма сомнительно и то, что на единственном полотне, которое считается портретом Генриха, изображен действительно он. «Большая Португальская и Бразильская Энциклопедия» не приводит ни единой работы на португальском языке, написанной между отчетом официального летописца Генриха и книгой, которая опередила работу господина Мейджора всего на два года. Эта книга была напечатана в Порту – столице британской торговли портвейном.

    Хоть Генрих и дожил в добром здравии до относительно преклонного (по меркам своей эпохи) возраста в шестьдесят шесть лет, Португалию он покидал всего два раза в жизни, при этом не бывал дальше, чем на северном побережье Марокко. В ходе своего второго путешествия Генрих оставил в знак добрых намерений в заложниках у Халифа Танжера своего младшего брата – Принца Фернанду. Генрих не выполнил своего обещания халифу, и Фернанду умер в заключении в городе Феш, после чего его тело подвесили вниз головой с городской стены.

    Из всех морских экспедиций, отправившихся из Португалии на средства короля во времена Генриха, сам он организовал менее трети. При этом ни одна из них не продвинулась дальше Сьерры-Леоне, что ближе, чем полпути на юг по побережью Западной Африки. Король Дуарте – старший из братьев – даровал Генриху право развивать Сагреш, но тот лишь построил там несколько скромных зданий, которые Сэр Фрэнсис Дрейк без труда взорвал по пути в Англию после того, как «подпалил бороду испанскому королю» в Кадисе. Хотя Генрих и платил жалование небольшой группе каталанских картографов, астрономов и еврейских ученых за то, что те поддерживали ему ученую компанию, никакой школы навигации либо чего-либо подобного в это время не существовало – ни в Сагреше, ни где бы то ни было еще! Сам Принц проживал в тихой алгарвийской деревушке Рапозеира неподалеку от Лагуша.

    изображения не найдены

    При этом Принц Генрих действительно сыграл выдающуюся роль в современной истории человечества. Он стал повивальной бабкой, которая помогла произвести на свет европейскую торговлю африканскими рабами.

    Напомним, что девятнадцатый век – время фундаментальной переоценки истории. Новые времена требовали новых героев из прошлого. В США историки начали рассуждать о Кристовао Коломбо, который закончил свою жизнь в бесчестии с репутацией мерзавца и лжеца, как об открывателе Северной Америки. К правде – во всяком случае, той версии, которая была известна во времена Колумба, – это не имело почти никакого отношения, но было явно связано с попытками принизить историческую роль англичан, которых американцы в то время не жаловали.

    К тому моменту, когда Мейджор опубликовал свою книгу, рабство перестало быть приемлемой практикой. Именно поэтому автор посвятил целую главу «глянцевым» аргументам, призванным дистанцировать Принца Генриха от работорговли. Но зачем вообще нужно было делать из него героя? Дело в том, что в это время Британия активно порабощала народы Африки и Азии, ранее находившиеся под властью Португалии, на ее бывших территориях. Жителей этих территорий миллионами заставляли трудиться в сфере производства и переработки пищевых и иных продуктов, причем такое производство было менее затратным, чем у фермеров-рабовладельцев Американского Юга! Повсюду – в особенности в континентальной Европе – ставились вопросы о моральной стороне такого нового рабства.

    изображения не найдены

    Пропагандистский вклад работы Мэйджора в дело британского империализма заключался в том, что его работа позиционировала Принца Генриха как главного португальского открывателя этих земель и народов вместо тех, кто их действительно открыл. У Принца была мать-англичанка и английский (в действительности ирландский) наставник. Генрих бегло говорил по-английски и был произведен в кавалеры Ордена Подвязки своим двоюродным братом – английским королем Генрихом IV. Иными словами, если Принц Генрих и не был англичанином в полном смысле этого слова, трудно было бы найти кого-либо более близкого к этому понятию. Из чего следовало – во всяком случае, так считают британцы – что гениальность и дерзость Генрих унаследовал от английской половины своей родословной, ибо эти качества присущи именно англичанам, а не жителям континентальной Европы.

    В этой истории важнее всего то, что Генрих был Великим Магистром Ордена Христа, как к тому времени назывался Орден Тамплиеров. Основной задачей рыцарей этого ордена была защита Португалии от Испании. Тамплиеры находились на самоокупаемости, извлекая доходы из грабительских набегов через границу в Испанию и взимания с португальцев плату за защиту от испанцев. Подписание договора между королевствами Испании и Португалии несло не только мир, но и перспективу финансового краха для Ордена. Вот как писал об этом один португальский историк: «Мир – это банкет, в котором никто не хотел участвовать».

    В 1413 году Приор Ордена Госпитальеров вернулся из поездки на остров Сицилия, где вел переговоры относительно второстепенного династического брака. По дороге домой он провел некоторое время в Сеуте – важном мусульманском торговом городе, расположенном к югу от Гибралтара. Пока Приор ожидал судна, которое доставило бы его дальше по маршруту, он имел возможность ознакомиться с городом и окрестностями. Оборона Сеуты была организована плохо, поскольку правящая элита города была занята внутренними распрями. В городе торговало более 20000 купцов, предлагая специи, редкие восточные ткани и ковры, драгоценные камни из Индии и золото откуда-то из стран южнее Сахары.

    изображения не найдены

    Не только Португалия, но и вся Европа страдала в этот период от нехватки золота. Горнодобывающие технологии, разработанные римлянами, которые обогатили их в ходе колонизации Иберии, были утеряны в хаосе, последовавшем за развалом империи. Инженерные навыки – особенно откачки воды из глубоких шахт и накачивания в них воздуха – вернулись только в девятнадцатом. Золота требовали от европейцев арабские купцы, в том числе из Сеуты, в обмен на восточные специи. Привычка потреблять мясо к этому времени распространилась по всей Европе, а вместе с ней и спрос на азиатские приправы, благодаря которым мясо оставалось съедобным. По мере того, как золото перетекало на восток, золотые запасы европейских казначейств съёживались до критических уровней. Европейцы начали обесценивать свои валюты, но мало чего добились: они лишь вызвали кризис доверия к собственным деньгам, подорвавший как внутреннюю, так и внешнюю торговлю.

    Официальный хронист царствия Генриха – Азурара – рассказывает, как Приор Ордена Госпитальеров построил на столе в приемной королевского дворца в Синтре модель Сеуты и ее окрестностей с помощью двух мешков песка, половины бушеля бобов, миски каши и катушки тесьмы.

    На организацию рейда ушло почти два года. И это не удивительно, потому что к моменту отправления экспедиция насчитывала 19000 солдат и 1700 моряков. Само по себе сооружение судов было нелегкой задачей: их было 240! Помимо судов для перевозки солдат сюда входило 59 боевых галер с тремя ярусами гребцов, а также более 60 пустых грузовых судов. К португальцам присоединились рыцари из Нормандии и Германии. Английский граф Арундел, женатый на незаконнорождённой сводной сестре Генриха, послал своих арбалетчиков.

    изображения не найдены

    Рейд был частным предприятием. Хотя отец Генриха король Жуан и его старший брат Дуарте и отправились в морской поход вместе с Генрихом, португальское государство официального участия в нем не принимало. Относительно рейда никто не консультировался с Парламентом и не запрашивал денег на его финансирование. Рейд осуществлялся на средства Ордена Креста и был предпринято с целью обогащения этого ордена. Паруса и знамена украшал не герб Португалии, а символ Ордена – крест Тамплиеров. Римский Папа направил письмо с выражением благодарности и поощрением. В то время официальная политика Церкви гласила, что практически все, что вредило мусульманам, было угодно богу христиан.

    изображения не найдены

    Когда настал момент отправления флота из Лиссабона, скончалась королева Филипа. Генрих, которого летописцы изображают самым преданным из сыновей, заявил, что скорбеть ему некогда. Он утверждал, что с последним дыханием Филипа недвусмысленно поделилась с ним самым заветным из своих желаний: чтобы ее кончина не задерживала такое важное мероприятие, как набег на Сеуту.

    Наткнувшись в пути на два шторма, флот подошел к Сеуте ночью и бросил якоря. Незадолго до рассвета Генрих начал массированную атаку на город. Его люди быстро сломали главные ворота и обнаружили, что город никто не защищает. Халиф и его советники, оценив масштаб нашествия до того, как оно встало у городских стен, заключили, что защищать город бесполезно: это приведет лишь потере гражданских жизней. Они оставили город. Генрих со своими рыцарями ворвался в цитадель. Там они обнаружили горстку генуэзских купцов, которые передали документ о капитуляции за подписью Халифа.

    Военный капеллан освятил соборную мечеть, и она стала церковью. В ходе церемонии перед импровизированным главным престолом Король посвятил Генриха в Герцоги Визеу. Остальные воины высыпали на берег и устремились в город и принялись за его разграбление. Чтобы найти золотые слитки и монеты, солдаты распарывали мешки со специями и перцами, били ценные керамические изделия, за что с лихвой были вознаграждены обнаруженными сокровищами. Офицеры мародерствовали с большим вкусом и полетом воображения. Один из них велел разобрать украшенные витиеватой резьбой карфагенские колонны и отправить их к себе домой в Португалию. Сегодня на эти колонны опирается главный портик Университета Эворы.

    После того, как рыцари со своими людьми вернулись в Португалию на груженых добычей судах, они передали разграбленную Сеуту португальской короне. Отрезанный от окружающих территорий, город был практически бесполезным, служа лишь в качестве транзитного пункта в месте встречи Средиземного моря и Атлантики. Уже в 1425 году Регент Педру жаловался Парламенту на то, что Сеута, как бездонная дыра, поглощала людей, оружие и финансы. Английские кузены португальской королевской семьи советовали португальцам бросить Сеуту. Вероятно, именно из-за страха потерять лицо Португалия цеплялась за Сеуту еще 200 с лишним лет.

    изображения не найдены

    В 1437 годе Генрих решил организовать еще один набег в стиле рейда на Сеуту – на Танжер. На этот раз рыцари и королевские семьи других стран Европы отказались участвовать в походе. Генрих получил письменные отказы из Англии, Фландрии и Германии. В самой Португалии мероприятие не пользовалось такой поддержкой среди населения, как прошлый набег. Генрих подсчитал, что для успеха ему потребуется 14000 человек. Рядовых набирали в тюрьмах: тех, кто примет участие в экспедиции, ожидало помилование. Принцу удалось набрать всего 3000 рядовых, 1000 наемников-арбалетчиков и 2000 рыцарей с помощниками, оруженосцами и конюхами. Он решил, что экспедиция должна отправляться безотлагательно. Граф Виана, который в то время занимал пост Губернатора Сеуты, рекомендовал Генриху оставаться дома, учитывая рискованность мероприятия. Генрих отправился в путь, не взирая на предостережения, причем в условиях удушливого зноя, 23 августа 1437 года.

    Генрих высадился на берег недалеко от Тетуана и маршем пошел на Танжер. Когда войны оказались у городских стен, они поняли, что привезенные ими штурмовые лестницы слишком коротки. Генрих приказал построить укрепленный лагерь и принялся обдумывать следующие шаги. Место, выбранное им для лагеря, не имело ни колодцев, ни ручьев, ни обороняемой линии поставки провианта с берега и отступления к судам. Против воинов Генриха стояло 40000 кавалеристов и 60000 пехотинцев. Через считанные дни осаждающая сторона поняла, что сама находится в осаде, окруженная мощным кольцом из берберских воинов, которых Халиф призвал с гор. Во время одной из стычек под Генрихом была убита лошадь, а сам он едва не попал в плен.

    Когда у португальцев закончились запасы пищи, они начали убивать и есть лошадей, которых жарили на кострах из дров и сена из обоза. Запасы воды подходили к концу. Официальный хронист Генриха писал, что «многие умерли с глиной на губах, пытаясь высосать из нее хоть немного влаги».

    изображения не найдены

    К средине октября Генрих уже вел переговоры о перемирии. Они завершились быстро. Халиф поставил условие, что в обмен на проход к кораблям на побережье португальцы оставят мусульманам все – включая лошадей и оружие, исключая только один комплект одежды на человека. Португальцам надлежало также вернуть Сеуту маврам, которые оставляли у себя в заложниках младшего брата Генриха – Фернанду, пока Генрих не вернет Сеуту. В знак доверия Халиф передал Генриху одного из своих сыновей – в качестве взаимного заложника.

    По пути к побережью на заросшую грязью и беззащитную армию Генриха напали разбойники. Хотя Генриху с его людьми удалось бежать, он заявил, что мусульмане нарушили условия мирного договора, а потому Португалия отказывается возвращать Сеуту. Ответные требования Генриха вернуть Фернанду были отвергнуты. Более того, с прибытием в Танжер каждой новой миссии для обсуждения его освобождения, условия содержания бедняги ухудшались. Первая делегация нашла Фернанду на положении гостя Халифа. К моменту приезда второй он находился уже в статусе слуги, который работал в саду Халифа и чистил его конюшни.

    В июне 1438 года королевский двор провел совещание в Эворе. Вместо того, чтобы принять Генриха при дворе, король Дуарте отправился на юг, чтобы выразить ему свое недовольство в деревушке Портела. Летописец короля рассказывает, что Генрих предложил собрать войско из 24000 человек, чтобы спасти Фернанду. Король Дуарте вернулся в Эвору сломленным. Он скончался в том же году в возрасте сорока девяти лет.

    изображения не найдены

    Тем временем в Марокко Фернанду томился в кандалах в казематах рядом с отхожим местом для евнухов. Не известно, был ли Фернанду жив или мертв, когда его, наконец, подвесили за лодыжки на городской стене, отдав на съедение стервятникам.

    Генрих больше не возвращался к королевскому двору. Будучи Великим Магистром Ордена Христа, Принц Генрих Мореплаватель по должности был Губернатором Алгарве, и именно там и провел остаток своей жизни.

    Территория Алгарве, хотя она уже давно была отвоевана у мавров, не была частью Португалии. Алгарве суждено было оставаться отдельным и забытым краем вплоть до самого двадцатого века: Алгарве отделяет от Португалии горная цепь, и в то время связь между двумя королевствами осуществлялась только по морю. В эпоху Принца Генриха небольшое население Алгарве почти целиком состояло из рыночных торговцев, рыбаков и ремесленников. Там практически не было крестьян. Большинство из них бежало в Северную Африку в поисках лучшей доли, когда их земли конфисковали Рыцари Тамплиеры[i]. В то время Алгарве был одним из самых плодородных районов Южной Европы, который орошали воды нескольких рек. Королевство Алгарве стало единственным местом в Южной Европе, где прижилось и начало процветать апельсиновое дерево из Южного Китая. Проблема Принца Генриха заключалась в отсутствии в регионе рабочей силы, которая могла бы эти земли возделывать. Тщетно было бы пытаться набрать крестьян в самой Португалии, которая на тот момент сама была населена крайне скудно. Сельский труд был непопулярен, и большое количество земель оставалось необработанными.

    изображения не найдены

    Принцу Генриху и его советникам было известно, что в арабском мире прямо за морем процветала торговля рабами, которых ловили или покупали к югу от Сахары. Как добыть достаточно рабов, чтобы заставить их обрабатывать земли Алгарве?

    Хотя многие пробовали, ни один европеец еще не достиг черной Африки, во всяком случае не вернулся оттуда живым. Последняя попытка была предпринята больше чем за сто лет до Генриха некими генуэзцами, которые пропали без вести. Препятствием на пути к Африке служил печально известный Мыс Бохадор, который выступает из ее западного побережья в 1500 километрах к югу от Танжера. Здесь сильное течение кидала суда на рифы и разметывало их в щепки. Утверждают, что Принц Генрих молвил в этой связи: «Не бывает такого высокого риска, чтобы надежда на наживу не была еще выше».

    При жизни Принца Генриха произошли некоторые из наиболее стремительных и революционных изменений, когда-либо имевших место в судостроении. Когда Генрих совершал морской набег на Сеуту, его флот состоял из галер, на которых ставили паруса, если дул попутный ветер. Через двадцать лет под покровительством Ордена Христа была разработана каравелла. Еще через восемьдесят она устарела, и ей на замену пришел значительно более крупный и совершенный галеон. Но именно каравелла положила конец изоляции Европы от внешнего мира. Огромный коммерческий потенциал этого судна поняли сразу, и потому Орден Христа свирепо защищал свою монополию на эту новую технологию от иностранных шпионов. Каравелла разрабатывалась под завесой секретности, и легенда, что вся исследовательская деятельность концентрировалась в Сагреше, была выдумана для дезинформации. Куда более вероятно, что исследовательский центр находился в городке Каштру Марим на реке Гвадиана. Основные документы с описанием конструкции каравеллы и методов ее сооружения были похищены во время наполеоновского нашествия. Пока что их никто не возвратил Португалии. Ранние карты атлантического побережья Африки, которые были украдены или иным обманным путем получены французскими агентами, не так давно обнаружились в архивах французского департамента Жиронда.

    изображения не найдены

    Новые корабли были тоньше и легче, чем галеры, и весили около пятидесяти тонн. Один кормовой руль заменял на каравелле двенадцать гребцов, которые управляли галерой. Треугольные паруса на носу и на корме могли толкать судно против ветра или нести по ветру. Каравелла могла достигать скорости в десять узлов.

    Использование силы ветра вместо весел позволило сократить экипаж с восьмидесяти до двадцати человек. Это в свою очередь значительно уменьшило объемы воды, еды (сушеного мясо и рыбы, чечевицы, оливок, чеснока, сыра, миндаля, изюма, галет и меда) и других припасов, которые брали с собой в рейс. Увеличивалось время автономного плавания судна.

    Эти новаторства сопровождались не менее выдающимся прогрессом в области навигационных инструментов и технологий: компас, портулан, астролябия. Последняя существовала уже много веков, а в Иберию попала, вероятно, с арабами. Только если раньше астролябия была ученой безделушкой, с которой любили возиться монахи, раввины и астрологи, то теперь она была адаптирована под практические нужды. Астролябия позволяла морякам определять широту по высоте полярной звезда и время по высоте солнца.

    изображения не найдены

    Избавленный таким образом от необходимости идти по береговой линии вблизи от берега, Жил Эанеш в 1435 году стал первым европейцем, сумевшим обогнуть Мыс Бохадор. Он высадился на безлюдном берегу к югу от мыса. Там он выкопал ранее неизвестное растение, которое привез в бочке с водой в Португалию. Там это растение назвали «Розой Святой Марии»[ii].

    В следующем году Эанеш вместе с другим капитаном – Афонсу Гонсалвешем Балдая – снова обогнул Бохадор, продвинувшись значительно дальше на юг. Они высадились в заливе и увидели следы человеческих ног и копыт верблюдов.

    Первая известная встреча между европейцами и туземцами в Африке произошла в 1437 году. Она не прошла благоприятно. Балдая отправился из Лагуша в Алгарве с поручением поймать хотя бы одного африканца, чтобы привезти живьем в Португалию. Вернувшись в устье реки Сенегал, Балдая высадил не берег двух всадников – молодых аристократов. Каждому их них было по 17 лет, и их отобрали за выдающиеся охотничьи способности. Они несколько часов скакали вглубь континента и наткнулись на группу из 20 туземцев. Последние, почувствовав враждебность намерений пришельцев, отступили за группу камней и начали метать в них копья и камни, пока португальцы не повернули назад.

    изображения не найдены

    После того, как гонцы вернулись на корабль и отчитались о своих достижениях, Балдая с большой группой охотников вернулся по реке к тому месту, где произошла первая встреча с африканцами. Там не осталось признаков человеческого присутствия. Чуть дальше вдоль по побережью португальцы обнаружили брошенные рыбацкие сети из пальмового волокна и некоторое количество инструментов. Эта добыча не могла оправдать затрат на снаряжение экспедиции Орденом Христа. Наткнувшись на стаю тюленей, Балдая велел своим людям убить как можно больше ластоногих и снять с них шкуры. Стоимость этих шкур более чем компенсировала затраты не экспедицию.

    В 1441 году Нуну Триштао отправился в океан из Лагуша, взяв на борт корабля арабского переводчика. Они прибыли к устью реки Сенегал, где встретили другого португальского капитана – Антау Гонсалвеша, прибывшего раньше их. Гонсалвеш собирался поохотиться на тюленей, но заметив, что с берега за ними наблюдали мужчина-туарег и негритянка, велел их схватить и удерживать на борту. Переводчик Триштао не сумел установить контакта с пленниками, и те были отпущены на волю.

    Тайно под покровом сравнительно прохлады африканской ночи Триштао повел своих охотников вглубь континента. В полдень они наткнулись на лагерь туарегов, которые немедленно атаковали пришельцев. Португальцы убили четырех туарегов и взяли в плен десять, в том числе вождя. Оказалось, что тот бегло говорил по-арабски. Его звали Адаху. По иронии судьбы он сам был работорговцем. Триштао отпустил шесть пленников и отправился на юг, а Гонсалвеш отвез Адаху и трех его спутников в Алгарве.

    изображения не найдены

    В Лагуше Принц Генрих принял Адаху и его свиту с той формальной обходительностью, которой правила этикета требовали при приеме пленного рыцаря. Туарегам выдали европейские одежды и удобно разместили. Разумеется, Адаху со спутниками вызывал живое любопытство среди португальцев, и Принц Генрих с соратниками много часов расспрашивали его через переводчиков. Больше всего их заинтересовал рассказ Адаху о зеленой земле с пышной растительностью, которая простиралась к югу от Сахары – стране черных людей.

    В конечном итоге Адаху удалось заключить с Генрихом сделку, и тот освободил его и спутников. Они сошлись на цене в четыре черных раба за каждого пленного туарега. Афонсо Балдая доставил освобожденных туарегов на судне обратно в Сенегал, где те спешно растворились в окружающем ландшафте. Через десять дней на побережье появился мавр на белом верблюде. Он вел всего десять рабов, чтобы передать Балдая, но вместо недостающих рабов вождь туарегов послал кожаный щит, страусовые яйца и золотой песок. Вскоре практика поимки рабов и их выкупа распространилась по всему побережью. Действительно: стоит ли возиться, чтобы довезти пленника в Европу и там продать, если можно продать его за те же деньги прямо на месте? Вскоре группу португальцев совершила набег на арабскую станцию торговли рабами на мысе Нун[iii], взяв в плен восемнадцать мавританских купцов. Их удалось обменять на пятьдесят одного черного гвинейского раба и африканского льва! Последний стал первым африканским львом в Европе. Принц Генрих отправил его по морю в Голвэй в Ирландию в качестве подарка своему учителю английского языка, который убыл туда на покой.

    Триштао, который продолжал плыть на юг, достиг острова Аргуин в 1443 году. С капитанского мостика он и его офицеры увидели что-то похожее на двух черных птиц, которые неслись по воде навстречу, махая крыльями и поднимая брызги. Когда португальцы подплыли поближе, птицы оказались двумя выдолбленными из бревна каноэ, которые приводили в движение чернокожие, гребшие собственными руками и ногами! По приказу Тристао португальский экипаж приблизился к каноэ и взял в плен четырнадцать африканцев. Остальные спаслись от белых на острове, где было пленено еще пятнадцать человек.

    изображения не найдены

    В том же году Принц Генрих, будучи Магистром Ордена Христа, обратился к папе Римскому и получил от него согласие на монополию торговли от Мыса Бохадор до самой Индии. Оставив себе 20 процентов всех доходов, Принц Генрих переуступил это исключительное право Лансароту де Фреиташу, начальнику таможни в Лагуше, и группе тамошних купцов.

    Еще через несколько месяцев капитан Бартоломеу Диаш добрался до Кабо Верде и «страны черных»[iv]. Флот из шести каравелл вернулся в Лагуш с 235 рабами на борту.

    Там его ждал Принц Генрих, чтобы лично потребовать пятую часть дохода. Хронист Принца Азурара оставил нам следующий отчет: «8 августа 1444 года до рассвета – чтобы избежать жары – моряки высадили на берег пленников и загнали их в поле у городских стен. У некоторых рабов была совсем светлая кожа: светлее, чем у мулатов. Другие были чуть потемнее, а некоторые черны, как кроты. Одни были симпатичны на лицо и сложены пропорционально, другие ужасны ликом и телом, как будто явились прямиком из ада. Среди нас не было никого столь бессердечного, чтобы не почувствовать сострадания к пленникам. Их головы были склонены, лица залиты слезами. Некоторые смотрели в небеса – очевидно, молясь своему Богу, как бы его ни звали. Я наблюдал, как они хлестали себя ладонями по лицу, потом падали ничком на землю.

    Отовсюду раздавались скорбные причитания. Хотя мы не понимали ни слова, было очевидно, что пленники стенали о своих муках.

    Страдания невольников достигли новых высот, когда наступил момент их распределения. Чтобы процедура была честной, нужно было разлучить детей с родителями, жен с мужьями, братьев с братьями. Сделать это, не вызвав страданий, было невозможно. Оказавшись в разных группах, отцы и сыновья прорывали ряды и изо всех сил рвались навстречу друг другу. Матери сжимали в объятиях своих чад и кидались на землю, прикрывая их своими телами, пытаясь не допустить, чтобы детей оторвали от них».

    изображения не найдены

    За происходившим следила огромная топа, что еще более усложнило распределение рабов. Принц Генрих первым получил свою долю из 46 рабов. Он незамедлительно раздал их членам своего антуража. Для Генриха вознаграждение было в том, чтобы добиться исполнения своего самого заветного желания: получить невыразимое человеческим языком удовлетворение от спасения душ язычников для веры христовой. Если бы не он, эти души навсегда остались бы потерянными для Бога!

    «Они оказались гораздо менее упрямыми в отношении религии, чем мавры, и охотно обращались в Христианство».

    Купцы принялись за вторичное разделение рабов, что, как утверждает Азурара, «удвоило их отчаяние: отец оставался в Лагуше, мать забирали в Лиссабон, ребенка еще куда-то».

    изображения не найдены

    На атлантическом побережье Западной Африки ужас перед лицом первых европейских работорговцев подкреплялся твердым убеждением в том, что все европейцы – каннибалы, которые везли черных африканцев в Алгарве, чтобы там умертвить и съесть. Репутация португальцев опережала их. В 1446 году – всего через два года после открытия первого рынка невольников в Лагуше – Нуну Триштао достиг устья реки Гамбия. Он отправился вверх по течению с группой охотников на двух лодках. Неожиданно мимо них промчались восемьдесят воинов в двенадцати каноэ, которые осыпали португальцев дождем из отравленных стрел. Триштао и большинство его людей скончались на протяжении следующего часа, а те немногие из отряда, кто смог добраться до судна, умерли в течение следующих двух дней. Единственными, кто остался в живых на борту, были один раненный моряк, два палубных матроса и недавно взятый в плен африканский мальчик. Вместе они отправились в плавание на север: их кошмарное путешествие продолжалось более шестидесяти дней. Недалеко от португальских берегов вблизи Синеша – к северу от Алгарве – им повезло. Они встретились с галисийскими пиратами, которые доставили их на землю.

    Триштан и его люди не были единственными жертвами эпохи начала торговли рабами из Западной Африки. Был, например, некий датский аристократ, известный португальцам как Эберхардт, который купил себе рейс на корабле из Лагуша до Кабо Верде. Он вез с собой палатку собственного изобретения, которая, как утверждал Эберхардт, могла приютить до тридцати человек. При этом палатка была такой легкой, что ее мог нести один человек. Эберхардт планировал обменять свою чудо-палатку на слона. Португальцы оставили датчанина не берегу – вместе с палаткой. Вернувшись, они не нашли следов ни датчанина, ни его палатки. После подобных происшествий начали ходить легенды о белых рабах в глубине африканского континента.

    изображения не найдены

    Вожди прибрежных африканских племен скоро обнаружили, что новая практика поимки черных рабов в глубине континента и их продажи европейцам является сверхвыгодным предприятием. Уже к 1447 году предложение было таким высоким, а стоимость раба упала настолько, что как минимум один капитан, набрав на борт больше рабов, чем позволяли запасы провианта, выкинул лишних за борт по пути в Лагуш. При этом португальцы свирепо защищали монополию на торговлю рабами, полученную от Папы Римского. Когда они поймали испанца, менявшего андалузских коней на рабов (по общепринятой ставке семнадцать рабов за лошадь), ему по приказу португальского короля переломали все кости на теле, а затем бросили – судя по всему, еще живого – в печь.

    До смерти Принца Генриха в 1460 году в Лагуш привозили порядка 1000 рабов в год. Рабы составляли большую часть населения Алгарве и десять процентов населения Лиссабона. Сейчас их добывали уже мирным путем, заключив договор с африканским королем Бадомелом на сенегальском побережье. Средняя прибыль за рейс составляла от 600 до 700 процентов и не снижалась по мере падения спроса на рабов в самой Португалии, так как спрос быстро рос в Испании и в других странах к северу от Португалии.

    В самой Португалии рабство не осталось без критиков, среди которых были и родственники Принца Генриха. Вот, что писал Азурара – официальный хронист Принца Генриха: «К рабам относятся по-доброму: не делается никакого различия между рабами и свободными португальскими слугами. Молодых учат ремеслам. Тех из рабов, кто показал, что может управлять фермами, освободили: для них даже устраивают браки с португалками. Хозяева рабов дают невестам хорошие приданные, чтобы помочь им обрести финансовую независимость. Вдовы, которые берут девушек-рабынь в качестве служанок, воспитывают их как своих дочерей. Они оставляют им в завещаниях наследство, чтобы те могли выйти замуж поудачнее, и относятся к ним как к свободным женщинам. Мне ни разу не приходилось слышать, чтобы на кого-нибудь их этих пленников надели кандалы; я не встречал никого из них, к кому бы не отнеслись с добротой. Владельцы рабов нередко приглашали меня на крещения или свадьбы рабов. Все происходило так же церемонно и радостно, как если бы рабы были членами их семей».

    изображения не найдены

    В заверениях Азурары имеется доля правды, что подтверждается фактами поглощения африканских рабов свободным населением Португалии посредством браков и выдачи им земельных наделов. Даже сегодня в Алентежу (провинции к северу от Алгарве) две деревни – Сан Роман и Риу де Муинйуш, что находятся недалеко от Алкасера ду Сал, – по-прежнему населены в основном темнокожими фермерами, которые выращивают рис. Их предки-рабы принесли генетический иммунитет против малярии. Это заболевание свирепствовало на рисовых полях Алкасера еще в пятидесятых годах прошлого века. Белые португальцы умирали от него или переезжали из этого региона, а темнокожие португальцы приобретали их владения и богатели.

    Все приведенные примеры – разумеется, скорее исключение, чем правило. В 1555 году – чуть дольше, чем через столетие после начала португальской работорговли, Отец Фернанду Оливеира опубликовал брошюру, в которой осуждал рабство как разновидность тирании. «Нечестно, — утверждал он, – возлагать вину на вождей африканского побережья за то, что те отлавливают и продают рабов. Если бы не покупатели-европейцы, не было бы торговли рабами и массовых похищений людей. Особенно страстно Оливеира критиковал те аргументы, которые Азурара выдвигал от лица Принца Генриха: что порабощение рабов привело к их обращению в христианство и, соответственно, спасению их душ. «Мы изобрели омерзительный и кровожадный вид торговли».

    Рабство было отменено в Португалии в 1773 году, когда остающиеся рабы получили, наконец, свободу. Это произошло через год после Англии и за тридцать пять лет до Соединенных Штатов. Полностью португальская работорговля закончилась лишь в 1836 году. Как в других частях мира, так на некоторых заморских землях Португалии рабство, на тот момент известное под другими именами – например, «временный кабальный труд» – продолжало быть реальностью значительно дольше.

    изображения не найдены

    Рабы были не единственным товаром, привозимым из Западной Африки. В укрепленном торговом посту в стране, которая сегодня зовется Мавритания, где управлял синдикат португальских купцов, шла оживленная торговля гуммиарабиком, хлопком, слоновой костью, попугаями, а также множеством растений, которые находили применение в медицине, косметике, а также для обработки и маринования мяса. Специи отсюда были не настолько изысканными (и востребованными), как восточные, которые поставляли в другие страны Европы через Венецию, но стоили – особенно перцы – в несколько раз меньше, а потому являлись одной из главных статей экспорта из Алгарве в Северную Европу. К началу шестнадцатого века португальские торговцы специями постоянно проживали в Брюгге и Саутгемптоне.

    Как платили за эти товары? Европа, как я уже говорил, агонизировала от золотого голода, облегчить который могли только португальцы по мере того, как они с риском для себя продвигались на юг и на восток. Короли африканского побережья со своей стороны стремились получить одежду, одеяла, красные бусы из кораллов, а также предметы, изготовленные из серебра, но больше всего нуждались в пшенице. К 1500 Алгарве и Португалия импортировали пшеницу в огромных количествах в Алгарве и в Португалию, чтобы реэкспортировать в Западную Африку. Остров Мадейра, находящийся в 1200 километрах к юго-западу от Лагуша, открыли в 1420 году. На острове не было собственного населения, а благодаря попутным ветрам он стал идеальным перевалочным пунктом по пути в Западную Африку и из нее. Слово «мадейра» по-португальски значит «дерево», и остров назвали так именно потому, что он был густо покрыт лесом. По случайности или по умыслу остров загорелся и продолжал гореть на протяжении двух лет. Удобренные таким образом земли поделили между сторонниками Ордена Христа. Применяя труд черных африканских рабов, члены Ордена стали в изобилии выращивать пшеницу. Эту пшеницу отправляли в Африку, где меняли на новых рабов.

    изображения не найдены

    Сделав многих богачами, Принц Генрих умер, как жил: подчиняясь обетам целомудрия и нестяжания. У него не было собственных денег, чтобы завещать наследнику – как и прямого наследника. В своей воле Генрих передал свою должность и связанные с нею полномочия своему племяннику Фернанду. Фернанду сдал в аренду свою монополию на торговлю с Западной Африкой Фернанду Гомешу за 200000 реалов в месяц. Это соответствовало выгоде от всего одного рейса. Гомеш также получил право расширять площадь концессии на 100 лиг в год.

    ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ

    [i] Интересно, что другие источники сетуют как раз на то, что североафриканские пираты обезлюдили Алгарве, население которого попало в рабство [примечание переводчика].

    [ii] Мне показывали в Португалии несколько разных «роз Марии», но думаю, что здесь речь идет о растении, известном как «иерихонская роза» – единственном представителе рода «анастатика» [примечание переводчика].

    [iii] От португальского «não» – нет, так как мыс считался непроходимым пределом для европейских мореплавателей [примечание переводчика].

    [iv] Это сомнительно, потому что на тот момент Диаш еще не родился и с Генрихом Мореплавателем не пересекался. Первый груз из 235 рабов на первый невольничий рынок в Европе доставила флотилия Лансарота де Феиташа, а не Барталомеу Диаша [примечание переводчика].

    изображения не найдены

  • Мир цистерцианского периодаПортугалия: «Артек» для глобалистов

    Мир цистерцианского периодаПортугалия: «Артек» для глобалистов

    Продолжение перевода книги Мартина Пейджа о Португалии

    Повествует о бернердинцах, тамплиерах, Педру и Инеш. Содержит сцены насилия, но взывает к миру.

    Уже опубликовано:

    изображения не найдены

    После того, как рыцари-иностранцы взяли Лиссабон во имя Христа, не встречая сопротивления со стороны его жителей, они убили местного епископа. Рыцари возвели на епископский трон одного из своих капелланов – отца Гильберта из Гастингса.

    За 370 лет мусульманского господства и, соответственно, изоляции от христианского мира у португальских христиан выработалась собственная литургия. Она известна как «брагский обряд». Сегодня по воле Ватикана «брагская месса» вновь звучит в Португалии в торжественных случаях. Но тогда епископ Гильберт делал все, чтобы заменить брагскую литургию английским сарумским обрядом[1]. В деле «англиканизации» Церкви, которая не ограничивалась изменением литургии, епископу помогали тридцать два английских и норманнских священника, прибывшие вместе с крестоносцами. Епископ Гильберт сделал их канониками.

    Король Афонсу Энрикиш велел построить для епископа Гильберта дворец и собор, раздав каждому из иностранных священников по особняку. Большинство рядовых крестоносцев не имело ни малейшего желания возвращаться домой или селиться в черте города, столь основательно ими разграбленного. Афонсу Энрикиш раздал этим рыцарям усадьбы к востоку от Лиссабона – преимущественно на северном берегу реки Тежу в Вила-Франка-де-Шира и вокруг нее. Рассказывают, что когда советники короля посетовали, что он раздает земли и дома иноземным варварам, Афонсу Энрикиш парировал: «Именно потому, что вы такие благородные джентльмены, нам нужны эти варвары, чтобы защищать нас».

    Бернарду Клервоскому, который оставался в Бургундии, еще предстояла битва за религиозное обращение юго-восточной Европы – причем не на поле брани, а мирным путем. Каждый из цистерцианских монахов, орден которых он возглавлял, отрекся от насилия под страхом отлучения от церкви. При этом монахи не занимались миссионерской деятельностью. Цистерцианцы стремились к тому, чтобы сначала обратить к богу собственные души – путем постепенного процесса личного приобщения к Христу. В мирý за монастырскими стенами следовало не проповедовать Евангелие, а приводить его в жизнь. Только так монахи могли продемонстрировать преимущество христианского образа жизни перед мусульманским.

    изображения не найдены

    К северу от Лиссабона Афонсу Энрикиш даровал Бернарду фактический суверенитет над обширными землями, которые сегодня известны как «Кошта да Прата» или «Серебряный берег». Кошта да Прата простирается от известняковых гор центральной Португалии до Назаре [Назарет] на атлантическом побережье, от Обидуша до Лейрии. Цистерцианским монахам, прибывшим из Бургундии и вступившим во владение землей, разрешалось принимать собственные законы, вершить суд, собирать налоги, создавать предприятия и управлять ими. В вопросах религии они были освобождены от опеки Гилберта и других епископов, находясь в непосредственном подчинении Папе Римскому через Бернарда. Но выделенные монахам земли лежали в запустении. На протяжении последнего столетия по ним постоянно двигалась граница между христианским миром и миром ислама. Большинство местных жителей попало в рабство или плен, погибло от рук христиан или мусульман, бежало или стало жертвой чумы.

    Монахов окончательно изгнали из Португалии в 1834 году с запрещением деятельности религиозных орденов по всей стране. Потомки поселенцев, пришедших вслед за монахами из Бургундии в двенадцатом и тринадцатом веках, и по сей день обрабатывают здесь землю. Если, путешествуя по этому региону, Вы сойдете с трассы на сельские дороги, то увидите местность более или менее такой, какой ее создали 800 лет тому назад цистерцианцы. Фруктовые сады, в которых растут яблони, персики, груши и айва, перемешаны с рощами апельсинов и лимонов, полями дынь и клубники. В полях устроены пасеки. Есть здесь и съедобные улитки и перепелки, и несколько видов домашней птицы, и одомашненные фазаны. На каменистых склонах раскинулись виноградники, а песчаные прибрежные равнины покрывают сосновые леса.

    изображения не найдены

    Цистерцианцы или «бернардинцы», как их чаще называют, привезли в Португалию новые сельскохозяйственные культуры и передовые практики земледелия. Они организовали добычу полезных ископаемых, выплавку и обработку железа, сооружение судов на побережье, рыбный промысел, добычу соли, сушку и соление бакаляу [2]. Изготовление джемов и консервированных продуктов по рецептам бернардинцев и сегодня остается важной статьей дохода. Главная ярмарка этих продуктов, а также копченой ветчины и фермерских колбас, по сей день проходит в Лейрии в день Святого Бернарда. Бернардинцы внедрили навык дутья и резки стекла: хрусталь марки «Атлантис» – по-прежнему самый известный экспорт этого региона.

    Но главное – бернардинцы принесли с собой новый взгляд на общество. На своих территориях они запретили рабство. На виноградниках бернардинцев –  как и на всех их предприятиях – работники получали достойную зарплату, при этом монахи вели себя не как феодалы, а трудились бок о бок с наемными рабочими, выполняя те же работы. Грамотность и владение европейской «лингва франка» – латынью – в то время ограничивалось узким кругом духовенства. Бернардинцы организовали бесплатные школы, в которых преподавали латынь. Аббат бернардинцев входил в королевский совет и наряду с другими функциями руководил раздачей милостыни и благотворительностью. Он следил за тем, чтобы голодные были накормлены, обездоленные получали одежду и кров, больные лечение, а пожилые – заботу.

    изображения не найдены

    Путешественники-протестанты из Англии, побывавшие в регионе в период его наивысшего рассвета – между шестнадцатым и восемнадцатым веком, нашли бы мой рассказ чересчур сентиментальным. В 1774 году майора Уильяма Далримпла развлекали, поили и кормили бернардинцы, после чего он написал в своем дневнике: «Эти небесные пасторы владеют таким количеством земных богатств, что предаются праздности и лени, превратившись в зло для общества».

    Через десять лето после этого бизнесмен из Шотландии по имени Уильям Стивенс объяснял неудачу своей ткацкой фабрики по производству батиста щедростью монахов-бернардинцев по отношению к местному населению: «Монахи поощряют праздность, раздавая избытки продуктов питания. Это делает неэффективными любые попытки управления и ослабляет власть монахов над работниками».

    изображения не найдены

    Для своей будущей столицы бернардинцы выбрали долину, где встречаются реки Алкоа и Баса. Свой город они назвали Алкобаса. Замок на вершине холма над городом, сооруженный Афонсу Энрикишем для защиты монастыря, был разрушен землетрясениями и охотниками за сокровищами. Но Аббатство Святой Марии Алкобасской сохранилось. Это самое южное из 340 цистерцианских аббатств, построенных по всей Европе по приказу Бернарда при его жизни, и одно из двух десятков, раскиданных по всей Португалии. Церковь аббатства являет, пожалуй, лучший из дошедших до нас образцов средневековой цистерцианской архитектуры. Во всяком случае, это аббатство, безусловно, превосходит любую из церквей, сохранившихся в Бургундии – даже в Фонтене. («Материнское» аббатство [3] ордена в Клервó было превращено в тюрьму для невменяемых преступников).

    изображения не найдены

    Как и в других своих начинаниях, в архитектуре цистерцианцы искали красоту в простоте. Поэтому критики часто называют их стиль «строгим», но вовсе не это слово приходит на ум, когда Вы заходите внутрь церкви в Алкобасе. Бернард запретил применять витражи, позолоту и скульптуру. Вы увидите длинный неф – самый, как мне кажется, длинный в Португалии – обрамленный стройными белыми колоннами, которые возносятся к высокому сводчатому потолку. Из окон со свинцовыми перегородками на колонны падают широкие полосы света. Рисунок и пропорции главного нефа повторяются в боковых. Чуть дальше средины нефа друг напротив друга расположились две часовни: в одной находится гробница короля Педру I, в другой его жены – Инеш де Каштру. Аристократка, примкнувшая к португальскому королевскому двору в качестве фрейлины, на которой Педру женился без согласия своего отца, Инеш была убита по команде последнего. Педро велел бальзамировать тело Инеш, а когда взошел на трон, приказал посадить ее тело рядом с собой, заставив придворных целовать ей руку. У подножия гробницы Педру барельеф, на котором изображено, как его кормят с ложки на смертном ложе и как он принимает последнее причастие. У ног Инеш –  сцена Судного дня: одни восходят в небеса по мраморной лестнице, благодарно вздымая руки к небесам, другие понуро бредут вниз по каменистому склону в преисподнюю.

    изображения не найдены

    Король Диниш, взошедший на трон в 1279 году в возрасте восемнадцать лет, приказал соорудить здание главного монастыря рядом с церковью. Диниш включил в проект дом капитула, где король нередко совещался с аббатом и настоятелями монастыря, королевские покои, где он периодически проживал со своей супругой Изабеллой и собирал двор, а также королевскую усыпальницу. Один из величайших португальских монархов, Диниш так активно сотрудничал с «братьями-агрономами» из Алкобасы, что летописцы его царствования называли его «королем-фермером». Те, кто брался за возделывание земли, освобождались от налогов на урожай. Арендаторы земель, которым удалось добиться улучшения землепользования благодаря советам монахов, получали землю в собственность не позднее, чем через десять лет.

    Для Королевы Изабеллы личной миссией стало расширение площадей под сосновые леса, высаживать которые начали цистерцианцы. Цистерцианские верфи для сооружения деревянных судов были модернизированы и расширены. Впервые со времен римлян Португалия начала торговать с остальной Европой, в основном с Фландрией и с Англией, но португальские суда добирались даже до Салоников! В процессе передачи навыков и технологий из Средиземноморья на Атлантику, которому суждено было изменить наш мир, португальцы завербовали кораблестроителей и тридцать морских капитанов из Генуи. Генуэзец Мануаль Пессанья изменил свою фамилию с итальянского «Pessagna» на португальский вариант «Pessanha», став первым в истории страны адмиралом, отвечавшим за охрану флота от пиратов и торговлю. Он и его родственники настолько преуспели в последней, что стали банкирами короля Англии Эдварда II. Когда Эдвард не смог выплатить перерасход кредита, агенты семейства Пессанья взяли на себя сбор английских таможенных пошлин, пока задолженность не была погашена.

    В правление короля Диниша Португалия стала одной из первых стран, модернизировавших страхование. Судовладельцы начали платить взносы в только что созданную «Болса де Лишбуа» – лиссабонский страховой фонд, из которого они получали компенсацию, если их суда подвергались нападению пиратов или терпели крушение. Король Диниш знаменит еще тем, что основал систему высшего образования в Португалии, для чего набрал профессоров из Парижа. Говорят, что первые студенты так активно злоупотребляли городскими удовольствиями в Лиссабоне, что король Диниш принял решении о переезде нового университета в спартанскую обстановку Коимбры. Король Диниш вошел в историю еще и как отец португальской литературы. До времени Диниша немногие, кроме духовенства, владели грамотой. При этом почти все, что писалось, было написано на латыни или бургундском (который нередко ошибочно называют «провансальским»). Король Диниш перешел на язык народа – галаико (галисийский), начав процесс его адаптации в отдельный язык – португальский. На этом языке Диниш сложил множество стихотворений и баллад.

    изображения не найдены

    Возможно, наименее признанное международной общественностью достижение короля Диниша заключается в том, что он обеспечил сохранение рыцарей Храма. Все работы, которые я читал об этом военном и мистическом ордене, принимали за данное то, что он был уничтожен в результате преследований со стороны французского короля Филиппа IV и Папы Клемента V. К началу XIV века французские рыцари-тамплиеры накопили несметные богатства и владели третью Парижа. Среди тех, кто погряз в долгах тамплиерам, была французская королевская семья. Король Филипп IV обратился к ордену за очередным крупный займом, чтобы финансировать новую попытку оккупировать Бельгию. Великий магистр ордена Жак де Моле отказал ему. Незадолго до рассвета в пятницу 13 октября 1307 года все тамплиеры во Франции были арестованы людьми короля, которые конфисковали все найденные у тамплиеров материальные ценности в пользу королевской казны. Монахов обвинили в преступлениях, среди которых значилось плевание на крест, поклонение дьяволу и даже «неприличное целование». Некоторых из них сожгли заживо в поле к западу от Парижа; большинство получило пожизненные сроки. Папа Климент V обратился ко всем монархам христианского мира в буле «Pastoralis Praeeminentiae», приказывая им арестовывать тамплиеров и конфисковать их собственность, что, согласно принятым оценкам, и положило конец деятельности ордена.

    изображения не найдены

    Но некоторые из тамплиеров смогли избежать ареста. Немалые сокровища, которые они спрятали на Кипре, удалось спасти от конфискации. В самой Португалии король Диниш отреагировал на письмо от Римского Папы не без иронии. Ведь его королевство было самими своим существованием обязано тамплиерам. А сейчас тамплиеры были нужны для охраны границы с Испанией, вдоль которой Диниш построил цепь замков. Король велел архиепископу лиссабонскому возглавить следственную комиссию, чтобы изучить обвинения, выдвинутые против тамплиеров. Архиепископ полностью оправдал этот орден. Тогда король Диниш формально выполнил требования понтифика, издав указ о ликвидации ордена в Португалии и конфисковав всю его собственность. Одновременно король объявил о создании нового ордена – Ордена Христа. Его Великий магистр и остальные члены были тамплиерами. Этим тамплиерам – в новом обличии – король вернул собственность и богатства, только что у них конфискованные. В Португалию начали стекаться тамплиеры, которым удалось избежать преследования в других странах. Считается, что они перевезли сюда свое кипрское сокровище, которое некоторые до сих пор ищут в земных недрах.

    изображения не найдены

    Рыцари ордена Христа основали свою столицу в городе Томаре на берегу реки Набао – недалеко о того места, где она впадает в Тежу. Их величественный укрепленный монастырь по-прежнему царит над городом. Капелла монастыря имеет форму восьмиугольника: тамплиеры считали, что эта геометрическая фигура символизирует гармонию между богом и человеком. Они были убеждены, что именно этой формы был Иерусалимский Храм Соломона. Подчеркивая свою постоянную боеготовность, монахи выстаивали службу верхом.

    изображения не найдены

    Монахи привлекли в город ремесленников для изготовления оружия, шорных изделий, одежды, гончарных товаров, мебели и сельскохозяйственных инструментов. Они поделили на фермы значительную часть земель, возвращенных им Динишем, создав новый класс помещиков. Местные летописи утверждают, что многие из таких помещиков прибыли из Франции, вероятно, сочувствуя тамплиерам. Эти люди не принадлежали к ордену и вели светский образ жизни. Но они получали наделы на том условии, что будут получать воинскую подготовку в качестве «офицеров кавалерии» и обучать своих крестьян искусству конной битвы и владения мечом.

    изображения не найдены

    Король Диниш скончался в 1325 году, а его вдова – Изабелла Арагонская – вернулась в стены монастыря в Синтре. Изабелла вышла замуж в возрасте двенадцати лет и впервые стала матерью в совсем юном возрасте. Будучи сам далеко не верным мужем, Диниш так ревновал Изабеллу, что даже велел посадить ее на некоторое время под замок. После того, как она вышла на волю, Изабелла организовала в Лиссабоне убежище для оскорбленных жен и дом для брошенных детей. Сегодня Изабелла остается одной из самых популярных в Португалии святых. Бытует легенда, что когда она по своему обыкновению несла из королевской кухни пищу в завернутом подоле, чтобы раздать беднякам, дорогу ей преградил муж, обвинивший ее в воровстве. По требованию Диниша Изабелла развернула подол. Из него выпало множество цветочных лепестков.

    Значительную часть своей жизни Королева Изабелла посвятила попыткам разрешить семейные ссоры. Когда ее сын Афонсу поднял вооруженный мятеж против собственного отца, Изабелле удалось уговорить его остановиться. В другой раз Изабелла проскакала верхом между армиями отца и сына, призывая воинов с обеих сторон сначала напасть на нее. Унаследовав от отца трон, новый король Афонсу IV отправился в военный поход на Кастилию. Узнав об этом, Изабелла покинула монастырь и пустилась вслед за португальской армией. Изабелле удалось положить конец едва начавшейся войне, но по дороге домой она скончалась – предположительно от чумы. Вместе с Изабеллой ушли в могилу и славные дни правления бургундской династии в Португалии.

    изображения не найдены

    Это было время страшной чумы, которая опустошила Европу. Португальские летописцы утверждают, что она унесла жизни каждого третьего жителя страны. В результате некоторые из тех, кто пережил эпидемию, получили сразу несколько наследств от разных родственников за считанные месяцы, сформировав класс нуворишей. Английские, фламандские и генуэзские купцы открыли в Лиссабоне магазины, чтобы удовлетворять взыскательные запросы нового класса богачей. В сельской местности крестьяне стремились обогатиться за счет недостатка рабочей силы, который возник после чумы, требуя более высоких зарплат и улучшения условий труда. Многие их тех, кто не добился своего, перебирались в портовые города, чтобы зарабатывать довольно приличные деньги, разгружая корабли с привезенными из-за границы предметами роскоши. Епископы и король Фернанду I оставляли себе значительную долю доходов от этой торговли. Короля Фернанду обвинили в попытках установить такую закупочную цену на пшеницу для королевской семьи, которая позволяла ему перепродавать зерно в 2000 раз дороже!

    Король Фернанду был обручен с кастильской принцессой в результате очередного дипломатического хода, направленного на поддержание мира между соседями. Но он был пленен Леонор Телеш – португальской аристократкой, на которой в конце концов и женился. Король Фернанду скончался в возрасте 38 лет. Его вдова Леонор стала регентом при своей дочери, чьим настоящим отцом, как многие считали, был граф Жуан Фернандеш Андейру, посол Джона Гонта [4] при португальском дворе. Придворный летописец называет его любовником королевы. Все сходятся во мнении, что именно Андейру фактически правил Португалией.

    Король Хуан I Кастильский добавил герб Португалии на свой штандарт и, выступив в поход, взял горную цитадель Гуарда. Границу южнее поручили охранять военному ависскому [5] ордену, сформированному в Португалии под  покровительством Святого Бернарда. Войнами-монахами командовал Жуан – незаконнорожденный сводный брат усопшего короля Фернанду. Известия о том, что кастильцы захватили Гуарду, настигли его по пути на фронт. Он немедленно развернулся и поскакал в Лиссабон. Во дворце он сообщил Королеве Леонор и Графу Жуану, что его армия безнадежно недоукомплектована воинами. В ходе беседы Жаун и Граф Жуан удалились из спальни королевы в другую комнату. Люди из свиты Жуана Ависского наблюдали, как оба Жуана вели сосредоточенную беседу у окна. Затем они увидели, что Жуан Авиисский вытащил свой кинжал и ударил Графа Жуана в голову. Они ворвались в комнату. Там они извлекли мечи из ножен и пронзили ими Графа Жуана.

    Королева бежала вверх по течению в королевское загородное поместье в Аленкер, а затем в Сантарем. Там ее похитили люди короля Хауна, которые перевезли ее в Кастилью, где она провела остаток жизни в монастырском заключении. Народ шел по улицам Лиссабона, крича, что Жуана – магистра ависского ордена – против его воли удерживают во дворце и что его жизнь в опасности. На улицах собралась огромная толпа, которая провозгласила Жуана королем, когда он целым и невредимым вышел из дворца. Стояла атмосфера враждебности к иностранцам. Жуану стоило немалого труда убедить толпу не громить еврейский квартал. Епископ Лиссабона был кастильцем, за что жители Лиссабона сбросили его с колокольни.

    В целом в Европе этот период характеризовался серьезными социальными потрясениями. Но если в Англии восстания Уота Тайлера и его сподвижников были жестоко подавлены – как и аналогичные движения во Франции и Италии, то в Португалии  простой народ одержал победу. Старая аристократия, поддерживавшая либо королеву Леонор, либо кастильцев, впала в немилость – вместе с про-авиньонским духовенством. Новая аристократия сформировалась из купцов и ремесленников, принадлежавших к лиссабонским гильдиям. Парламент [кортес], в котором над аристократией и епископами теперь преобладали простолюдины, собрался в Коимбре. Было зачитано письмо от Папы Римского, в котором тот отказывался принимать или поддерживать иных претендентов на португальский трон, чем Жаун Ависский. В том, что это письмо было подлинным, можно усомниться, но Жуана провозгласили королем. Фернан Лопиш, королевский хронист, писал: «Родился новый мир. Новое поколение – дети настолько низких классов, что они не заслуживают и упоминания – за верную службу и упорный труд были посвящены в рыцари. Другие стали обладателями древних благородных титулов, времени уже забытых, а сегодня их потомки величают себя аристократией, и все к ним относятся как к знати. Многие из тех, кого приблизил к себе Магистр ависского ордена, так разбогатели, что стали выезжать в свет в сопровождении двадцати или тридцати конных воинов. В последующих войнах им подчинялись представители древней аристократии».

    Тем временем кастильцы продолжали наступление. Король Хуан устроил свою резиденцию в Сантареме. Кастильская пехота придвинулась к Лиссабону и стала там укрепленным лагерем. К ней присоединились другие воинские подразделения короля Хуана, высадившиеся с кораблей, которые прибыли из Бискайи. С земли и с моря началась осада. В лагере осаждающих поселилась чума: число умерших достигло 200 солдат в день. Спустя десять дней те, кто выжил, отступили. Одетые в черное, они везли за собой мертвых товарищей в грубо сколоченных гробах, привязанных к спинам мулов.

    До Лиссабона дошли сведения разведки о том, что Король Хуан начал перегруппировку своих сил для следующей значительно более мощной атаки. Португальцы, которых на протяжении всей их истории, вероятно, никогда не насчитывалось свыше двух миллионов, тоже заразились чумой: у них просто не оставалось достаточно здоровых мужчин, чтобы отбить неприятеля.

    В 1385 году Жуан Ависский направил Томаса Дэниэля, английского торговца сукном, а также  Лоуренсу Мартинша, португальского еврея, ко двору Короля Англии Ричарда II. У династии Плантагенетов хватало собственных военных проблем: Англия была изолирована от внешнего мира военными флотами Франции и Арагона. Английские судоходные навыки устарели не меньше, чем неуклюжие, похожие на бочки, суда Плантагенетов. На выручку англичанам послали эскадру быстрых маневренных португальских галер: в каждой было по 160 гребцов и по взводу лучников и метателей камней. (Сам Мартинш остался в Англии, где основал банк, продолжавший свою работу до шестидесятых годов прошлого века, когда этот банк поглотил Барклайс Банк).

    В благодарность за это король Англии разрешил португальцам набирать солдат-наемников в Англии. Как только первые английские войска добрались до Португалии, король Хаун сконцентрировал войска в Сьюдад-Родриго, чтобы подготовить наступление на стратегически важный португальский город Визеу. Кастильцы встретились с португальскими силами в Транкозу, где португальцы впервые применили английский стиль битвы. Они не стали наступать на кастильцев верхом, а спешились и создали рвы и иные оборонительные сооружения. Когда кастильцы истощили силы, пытаясь прорвать оборону, из-за линии обороны внезапно поднялись португальские лучники, осыпавшие кастильцев потоком за потоком стрел, пока те не отступили.

    изображения не найдены

    Хаун провел перегруппировку своих сил и двинулся на Лиссабон. В Сори [6], где изначально находился штаб рыцарей тамплиеров, знаменитый португальский полководец Нуно Алвареш выехал на коне на встречу Хуану и официально вызвал его на битву. Сражение произошла при Альжубарроте – недалеко от того места, где сегодня находится величественный монастырь Баталья, посвященный победе в этой битве. Нуно Алвареш начал боевую комбинацию с того, что собрал своих воинов на крутом каменистом хребте, который преграждал дорогу в Лиссабон. Кастильцы обошли неприятельские позиции широким веером и приблизились к португальцам и англичанам с тыла. Нуно Алвареш распорядился срочно вырыть земляные укрепления и расположил своих солдат в форме клина. Вечером 14 августа 1385 года кастильцы вышли на прицельные позиции. Они были истощены долгим дневным переходом, а командовали ими необстрелянные молодые дворяне, уверенные в том, что численное превосходство кастильцев позволит им сразу выбить с позиций португальцев и англичан. Кастильская кавалерия галопом устремились прямиком в ловушку, устроенную португальцами. Португальские и английские солдаты поднялись из кустарника, окружавшего кастильцев с флангов, и атаковали неприятеля стрелами и камнями. Из острия клина на неприятеля бросились другие бойцы, рубя кастильцев мечами и топорами. Пал кастильский знаменосец, а его товарищи развернулись и побежали вспять. Спасаясь вмести с армией, король Хуан бросил свой королевский шатер. Жаун Ависский велел разобрать этот шатер и стал использовать его в торжественных случаях. Алтарный триптих из походной капеллы короля Кастилии сегодня находится в одной из церквей Браги. Огромный походный котел кастильцев можно уидеть в монастыре в Алькобасе. В самой Альжубарроте красуется памятник вдове пекаря, о которой рассказывают, что она прикончила девять убегающих кастильцев железным ухватом для хлебной печи. Таким образом, меньше чем за три часа была выиграна битва, которая обеспечила португальцам почти два столетия мира с соседом.

    В Лондоне в Звездной палате [7] Вестминстерского дворца прошли переговоры и было подписано соглашение между Жуаном Ависским и королем Ричардом II. Этот договор считается – по крайней мере, англичанами – самым старым из действующих договоров в мире. Договор гласит, что Англия обязуется защищать Португалию в обмен на торговые привилегии в лиссабонском порту. В параллельном соглашении Португалия пообещала поддерживать претензии на кастильский трон дяди короля Англии – Джон Гонта, первого герцога Ланкастерского. Было принято решение связать узами брака Филиппу – старшую дочь Джона Гонта – и Жоана Ависского, хотя последний технически оставался монахом, которого Папа Римский не освобождал от обета безбрачия.

    Владения Герцога Ланкастерского были самыми обширными в Англии. В Лондоне Джон Гонт содержал королевский по размаху двор в Савойском дворце. В Герцогство Ланкастерское настолько важную роль в делах английского государства, что у него было постоянное место в королевском совете. Сегодня, хотя имений уже давно не осталось, за герцогством Ланкастер сохраняется постоянное место в кабинете министров для министра без портфеля. У Джона Гонта хватало собственных средств, но Парламент все равно проголосовал за выделение ему 3000 фунтов на финансирование экспедиции.

    Ричард II проводил герцога и герцогиню, судно которых отправилось из Плимута. До этого он подарил им по королевской короне, которую они должны были начать носить после того, как под их власть перейдет Кастилья. Этому не суждено было сбыться.

    Армия Герцога легко взяла Сантьяго-де-Компостела. Жоан Ависский направился на берега реки Миньо, где установил захваченный у кастильцев походный королевский шатер, в котором приветствовал своего будущего зятя. Португальские войска поступили под командование Герцога Ланкастера, чтобы вместе с англичанами взять Кастилию. Герцог почти не встречал сопротивления. Сокрушительное поражение его армии нанесла свирепая летняя жара испанской равнины, неспособность добыть провизию или найти поддержку среди местного населения и, наконец, чума. Джон Гонт вернулся на побережье и с остатками армии и двором направился в Байонну.

    Филиппа вышла замуж за Жоана Ависского в Порто. После свадебного богослужения молодожены поскакали на двух белых лошадях во дворец епископа. Там, в главной спальне, Филиппу раздели фрейлины и уложили в постель. Ее мужа привела группа рыцарей, которые пили вино из свадебного кубка. После этого раздели и уложили в постель и самого короля.  Епископ со свитой из священнослужителей произнес над молодоженами молитвы и все удалились. Филиппе в это время было двадцать шесть лет. Португальские летописцы жаловались на то, что она привнесла в португальский двор чуждое ему английское ханжество. Один даже писал, что не удивляется, что английский язык единственный в мире имеет слово для обозначения понятия «не могу», которое   у англичан пишется слитно – «can’t». До Жана Ависского не было прецедента, чтобы португальский король не признавал своих незаконнорожденных детей. Королева настаивала на моногамии, и требовала ее от всего двора. Мужчины и женщины при дворе, обнаруженные в компрометирующих обстоятельствах, получали письменные указания немедленно связать себя узами брака. Королева Филиппа издала более ста таких указов. Следует отметить, что когда она обнаружила, что ее муж ласкает фрейлину в своей летней резиденции в Синтре, она предупредила его. Когда же королева Филиппа застала его за этим занятием во второй раз, она велела сжечь одного из королевских пажей на стогу перед дворцом. За шестнадцать лет Филиппа зачала девять раз, и шестеро из ее детей выжило. Ее старший сын – Дуарте – сменил отца на троне в 1433 году. Второй сын – Педру – странствовал по дворам и университетам Европы и привез в Португалию немало знаний и сокровищ – в том числе первый венецианский учебник по анатомии и копию «Книги путешествий» Марко Поло. Третий сын – Энрике – стал Великим магистром ордена Христа. Его английская мать сделала все, чтобы посеять в нем амбициозное желание исполнить главное предначертание Португалии – завоевать Марокко, изгнать оттуда мусульман и присоединить Марокко к Португалии.

    Пока Энрике с другими рыцарями готовились к штурму Сеуты, королева умирала от чумы. Летописец утверждает, что она призвала Энрике к своему смертному ложу, поцеловала церемониальный меч сына, заставила сына поклясться, что «он умоет руки в крови неверных» и испустила дух. Ее последним деянием стало то, что Принц Энрике, известный как «Генрих Мореплаватель», начал свою карьеру.

    изображения не найдены


    [1] Сарумский обряд также известен как «солсберийский чин»: Сарум – латинское название кельтского Солсбери [примечание переводчика].

    [2] Сушеная и соленая треска [примечание переводчика].

    [3] Мне казалось, что головное аббатство находилось в Сито, в честь которого орден и получил название  «цистерцианский» [примечание переводчика].

    [4] Джон Гонт – первый из герцогов Ланкастерских [примечание переводчика].

    [5] Иногда этот орден называют «авишским» [примечание переводчика].

    [6] Недалеко от Куимбры [примечание переводчика].

    [7] Англ. Star Chamber, лат. Camera Stellata – чрезвычайный суд при короле Англии, существовавший в XV-XVII веках [примечание переводчика].

    ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ.

  • РеконкистаПортугалия: «Артек» для глобалистов

    РеконкистаПортугалия: «Артек» для глобалистов

    изображения не найдены

    Продолжение перевода книги Мартина Пейджа о Португалии.

    Уже опубликовано:

    В 1126 году Гуго де Пейн – родом из Шампани – вернулся из Иерусалима в Европу, чтобы изыскать людей и средства и заручиться папским благословением на создание нового рыцарского ордена. Вместе с другим христианским рыцарем – Годфруа де Сент-Омером – он решил основать Орден Тамплиеров. Этот орден должен был заниматься охраной церкви, сооруженной в Иерусалиме на том месте, где когда-то, как считалось, стоял Храм Соломона, а также защищать направлявшихся в церковь паломников.

    изображения не найдены

    Но приступить к выполнению перечисленных выше задач смогло только следующее поколение тамплиеров. В первые годы после основания ордена рыцари были заняты созданием нового образцового христианского государства, которое в дальнейшем будет называться Португалией. Не одно столетие после того, как преследования привели к уничтожению ордена храмовников во Франции и в других странах, он продолжал процветать в замаскированном виде в Португалии – вплоть до девятнадцатого века. История Ордена Тамплиеров и история Португалии взаимосвязаны и тесно переплетены друг с другом.

    Ордену Тамплиеров суждено было стать самым богатым институтом западного мира – богаче, чем любая монархия, чем сама Католическая Церковь, которой он номинально подчинялся. Но в момент зарождения ордена его основатели были настолько бедны, что на его гербе были изображены два рыцаря верхом на одной кобыле – предположительно, Гуго и Годфруа.

    изображения не найдены

    Гуго прибыл в Бургундию, которая на тот момент была самым процветающим из королевств западного мира. Бургундия находилась на пересечении коммерческих и интеллектуальных дорог Европы. Если верить хроникам цистерцианцев, Гуго преследовал конкретную цель, которая заключалась в том, чтобы подать прошение некому монаху Бернарду – аббату монастыря в Клерво. У Бернарда была репутация человека, способного влиять на исход выборов римских пап и по сути управлявшего понтификами. Будучи двоюродным братом герцогов бургундских, Бернард страдал хронической анемией, язвой желудка, гипертонией и мигренями. В возрасте двадцати пяти лет ему удалось убедить четырех из пяти своих братьев и семнадцать кузенов-аристократов принять обет бедности. В эту эпоху аскеза вышла из моды в монастырях Бургундии. Монахи-бенедиктинцы в главном из них – аббатстве Клюни – питались изысканными яствами и потребляли тончайшие вина. Большую часть года они проводили в своих роскошных домах в Париже. Настоятель монастыря, намекая на необходимость пожертвований монастырю в форме земельных наделов, драгоценностей, произведений искусства и наличных средств, любил повторять: «Для Бога нет ничего слишком роскошного».

    изображения не найдены

    В монастыре, который построил Бернард, братья ночевали в нетопленных общих спальнях на соломе без одеял. Их сон продолжался всего шесть часов, а днем у монахов не было ни единой свободной минуты: их время было полностью поделено между молитвами и физическим трудом. Бернард, который потерял способность различать вкусы в результате одного из своих заболеваний, заставил всю общину питаться исключительно вареными овощами, которыми питался сам. Он обитал в хибаре отшельника на территории монастыря, где его навещал травник. Из этой лачуги Бернард слал в мир поток писем, проповедей, наставлений и инструкций.

    В них он клеймил моральное разложение епископов и священников. Подобно Святому Иакову Бернард защищал права крестьян, угнетаемых тем классом, к которому сам принадлежал. Бернард запретил дискриминацию евреев – народа, из которого вышел Иисус. Он требовал, чтобы христиане уважали женщин, поклоняясь Деве Марии, служившей небесным прообразом женского сострадания.

    изображения не найдены

    Неизвестно, кому первому пришла в голову идея создать государство Португалия и направить усилия рыцарей Храма на решение этой задачи. Из монастырских хроник Бургундии и авторитетной биографии Бернарда, написанной Братом Иринеем Валлери-Радо, мы знаем, что первоначально существовало намерение основать новое эталонное христианское государство на западном фланге Ислама. Оно должно было простираться от реки Миньо на севере Иберии до той территории, где сегодня находится город Агадир в Южном Марокко – чуть севернее пустыни Сахара. Спустя три столетия, когда Португалия превратилась в богатейшую из стран Европы, именно упорное стремление выполнить план Святого Бернарда и завоевать Марокко привело к самой пагубной из катастроф в истории Португалии и ее двухвековому подчинению власти испанской короны.

    Семья Святого Бернарда активно интересовалась Иберией, начиная с конца XI века. Его дядя – Герцог Генрих Бургундский – побывал там со своей частной армией и помог Альфонсо, королю Леона и Кастилии (за которого сражался и отдал жизнь Эль Сид)[1], вступить в войну с арабами. За это он получил в жены вторую дочь Альфонсо Принцессу Терезу. В качестве приданного Альфонсо подарил молодоженам полоску атлантического побережья между реками Миньо и Дору, известную как «Портукалия».

    изображения не найдены

    К 1126 году, когда Гуго де Пейн прибыл в Бургундию, уже 14 лет как не стало Герцога Генриха. Принцесса Тереза осталась одна с единственным не умершим в детстве сыном. Его назвали Афонсу в честь дедушки и Энрикиш[2] по отцу. На тот момент Афонсу Энрикишу было 15 лет. В период регентства мать Афонсу Энрикиша принесла от его имени присягу своему племяннику – новому Королю Леона и Кастилии. По достижении совершеннолетия Афонсу немедленно заключил мать в крепость. Он женился на кузине Герцога Бургундского – Мафальде, которая была дочкой короля Амадея II Савойского. Затем Афонсу объявил себя королем. Неизвестно, где и как он это сделал. Официальная хроника Афонсу гласит, что его солдаты стихийно провозгласили его королем после триумфальной победы над берберами и арабами при Оурике. Но не имеется ни письменных, ни археологических свидетельств того, что такая битва в действительности имела место, как и подтверждений существования самого места под названием Оурике.

    изображения не найдены

    Из других источников следует, что регионом к югу от реки Дору по-прежнему правили мусульмане и что охранявшие его берберские солдаты из Северной Африки восстали из-за нехватки провианта, вступив в борьбу со своими арабскими командирами. Известия об этом мятеже достигли Бургундии. Там и родился план отправить в Иберию элитные воинские подразделения, чтобы вычистить враждующих между собою мусульман и застолбить эти земли за христианским миром.

    В Труа прошел церковный собор, в котором участвовал Папа Римский и короли Франции и Германии. Они обсуждали возможность крестового похода. Бернард отказался участвовать в этом соборе. Папа Римский призывал его председательствовать на нем. Бернард сослался на плохое самочувствие. Папа отправил за монахом паланкин с носильщиками, которые донесли его до Труа.

    изображения не найдены

    Первым вопросом на повестке дня было создание Ордена рыцарей Храма. Никто больше не притворялся, что он будет защищать паломников: орден создавался для разгрома мусульман. Бернарда попросили прочитать проповедь, призывая желающих вступить в новый орден. Он наотрез отказался, заявив, что любой человек – ему сосед. А убийство соседа, будь он даже мусульманином, противоречит христианскому учению. Ни Иисус, ни его апостолы не проповедовали священной войны, на пропаганду которой сейчас толкали самого Бернарда, и сегодня выступили бы не на стороне «христианских» агрессоров, а на стороне их жертв.

    Ослабленный болезнью, Бернард все-таки уступил. Он выступил с проповедью, которая, вероятно, была отвратительна ему самому. В ней он указал на то, что хотя Иисус и велел Святому Петру спрятать меч в ножны, есть и другой случай, когда Иоанн Креститель крестил солдат, не требуя, чтобы те сначала сложили оружие. Иоанн потребовал от воинов только не нападать на тех, кто не лжесвидетельствовал (Лука 3:14). Бернард отметил также, что сам Святой Августин утверждал, что временами войны случаются по божьему промыслу и совершаются с праведными намерениями, а потому бывают справедливыми.

    изображения не найдены

    Папа объявил о создании Ордена рыцарей Храма на соборе в Труа в январе 1128 года. Афонсу Энрикиш отправил клятву верности Ордену от своего имени и имени своей страны в аббатство Бернарда в Клево. Через шесть недель – в марте 1128 года – Гуго де Пейн с группой недавно присягнувших рыцарей достиг Портукалии. Часто отмечают, что им удалось сделать это невероятно быстро, поскольку предполагалось, что они ехали верхом. Но Бургундия находится в центре сети водных сообщений, которые тянутся во все стороны света. Когда Папа прибыл в Клерво, чтобы посовещаться со святым Бернардом в его хижине на территории монастыря, он плыл на корабле, который начал путь на средиземноморском побережье Италии и поднимался по Роне от Марселя. Гуго с рыцарями плыли в обратную сторону – вниз по реке Рона в Атлантику. Там их движение ускорили течения и преобладающие ветра. В дельте реки Соре – недалеко от того места, где сегодня находится город Лейрия, они захватили у берберов замок, в котором поселились.

    изображения не найдены

    Тенденцию идеализировать эту страницу португальской истории, преобладавшую среди авторов периода диктатуры Салазара, скорректировал популярный современный историк Жозе Эрману Сарайва. Он указал на то, что долгое время Афонсу Энрикиш и его рыцари вели себя не как армия освободителей, а как банда грабителей. Они совершали набеги на вражескую территорию, где занимались мародерством и похищением мирных жителей, которых превращали в рабов.

    Самым известным из рыцарей был Жиральдо Бесстрашный (Geraldo Sem Pavor), который отбирал добро у мусульман и раздавал его христианам. Он обладал способностью незамеченным перелезать по ночам через стены мусульманских городов. Перед самым рассветом Жиральдо, «поднимая жуткий шум, от которого казалось, будто на город на них напал целый полк солдат», хватал все, что попадалось под руку, и скрывался с награбленным.

    Бесстрашного Жиральдо в конце концом поймали не мавры, а кастильцы, когда тот совершал набег на Бадахоз – сегодня испанский город на границе с Португалией. Во главе отряда, который должен был вызволить Афонсу из плена, стоял сам Афонсу Энрикиш. Когда король проезжал через городские ворота, на него сбросили опускающуюся решетку. Она раздробила его левую ногу, и король попал в плен. Семья заплатила за освобождение Афонсу огромный выкуп, но его нога не восстановилась от многочисленных переломов, и он никогда больше не ездил верхом. Бесстрашный Жиральдо тем временем скрылся. На этот раз он вступил в ряды мусульман и грабил христианские города с таким усердием, что по выходе на «пенсию» мусульмане наградили его вотчиной в Северной Африке.

    изображения не найдены

    В ознаменование сорокалетия короля Афонсу Энрикиша была запущена новая военная кампания. Инициатива снова пришла из Бургундии, а задачей нового наступления было выйти из патовой ситуации, которая сложилась в войне между христианами и мусульманами. Христианский мир находился не в лучшем положении. С востока мусульмане теснили христиан все дальше от Черного моря. Славянский мир также представлял угрозу. Святой Бернард Клервосский и его ученик, которого он принял в монахи – Папа Евгений III, – призвали к началу Второго крестового похода.

    Сохранилось письмо Святого Бернарда к его племяннику – Афонсу Энрикишу – в котором монах называет его «прославленным Королем Португалии», а также представляет тех рыцарей, с которыми были послано письмо, хвалебно отзываясь о них. Когда рыцари достигли Португалии, Афонсу Энрикиш и Гуго де Пейн возглавили поход в Сантарем – город, занимавший стратегически важную позицию на реке Тежу. Рыцари отправили гонца к мусульманскому правителю города, давая ему три дня на то, чтобы сдаться, либо вкусить их гнев, но рыцарей было так мало, что мусульмане игнорировали ультиматум.

    На заре четвертого дня рыцари прислонили штурмовую лестницу к городской стене. Только трем из них удалось взобраться на стену, прежде чем лестница рухнула. Эти трое убили двух часовых и с боем прошли по главной улице, ведущей к воротам города. Они смогли открыть ворота, и в город ворвались другие рыцари. Все рыцари дали Бернарду обет отказаться от личной выгоды и воевать исключительно за Христа. В Сантареме они атаковали безоружных горожан, большинство из которых были христианами, устроив кровавую бойню. Пока рыцари выносили из города награбленное, выжившие мирные жители бежали на юг, чтобы найти убежище в Лиссабоне.

    изображения не найдены

    Афонсу Энрикиш даровал рыцарям все церкви в Сантареме. На огромном панно из керамической плитки в монастыре Алкобаса изображено, как Афонсу Энрикиш после захвата Сантарема сочиняет благодарственное письмо Святому Бернарду за то, что тот послал ему военную помощь.

    Окрыленные успехом, бургундцы начали кампанию по набору рыцарей по всей Франции, Германии, Нижним странам (Нидерланды, Бельгия, Люксембург) и Англии. В это время Англией правили нормандцы, которым удалось оккупировать ее после двух неудачных попыток взять под свой контроль Португалию. Всего в крестоносцы записалось 3000 рыцарей. Чтобы перевезти их, был собран флот из 164 судов. Они плыли по Рейну и Сене, а также по рекам вокруг южного побережья Англии, чтобы встретиться в Дартмуте в графстве Девон.

    изображения не найдены

    Британские историки, рассуждавшие об историческом долге португальцев англичанам, нередко утверждали, что в сущности это была английская экспедиция, которую разбавило небольшое число воинов с континента. Не подвергалось сомнению и то, что изначально перед войском стояла задача совершить крестовый поход в Святую Землю. Попав в страшный шторм в Бискайском заливе, корабли бросили якоря в Порту, где встали на ремонт и взяли на борт свежие запасы воды и провианта. Дальше обычно рассказывают, как португальский епископ, щедро накормив рыцарей роскошным обедом, зачитал им через переводчиков просьбу Афонсу Энрикиша отложить дальнейшее путешествие и помочь ему взять Лиссабон штурмом.

    Свидетельства в хрониках Бургундии говорят совсем о другом. Они доказывают, что с момента зарождения идеи похода, он был направлен на завоевание Португалии. Суда собрались в Дартмуте и отправились оттуда потому, что с ветхозаветных времен было известно, что именно здесь находится защищенная гавань, из которой удобно пересекать Бискайский залив. По этому маршруту корабли из стран Северной Европы будут ходить на юг еще не одно столетие после крестового похода.

    Это рискованное предприятие стало единственным успешным эпизодом в остальных отношениях провального Второго крестового похода, который покрыл позором Святого Бернарда и его протеже – Римского Папу.

    изображения не найдены

    То, что нам известно об осаде и успешном взятии Лиссабона в 1147 году, описано очевидцем, который писал на латыни и, как считается, был норманнским священником, выполнявшим при рыцарях роль капеллана. Его отчет хранится в библиотеке Колледжа Тела Христова в Кембридже.

    изображения не найдены

    Для жителей Северной Европы Лиссабон был фактически закрыт на протяжении четырех тысячелетий. Капеллан пишет, что этот город находился за пределами известного мира на самом юге Атлантического океана. Лиссабон имел репутацию «самого богатого из торговых городов Африки – более богатого, чем большинство европейских городов».

    изображения не найдены

    Когда крестоносцы подошли к стенам Лиссабона, город уже трещал от притока беженцев из Сантарема. Его население достигло 150000 мужчин, плюс никем не сосчитанных жен и детей. Для сравнения, население Парижа на тот момент составляло 50000, а Лондона 30000 человек. В число жителей Лиссабона входили, по словам капеллана, «все аристократы Синтры, Алмады и Памелы, а также множество купцов из всех регионов Испании и Африки». Город высился на вершине холма, а «его стены, постепенно спускаясь вниз, тянулись до самого берега Тежу, окруженного только одной стеной». За стенами на западе простирались городские предместья. Богатство этой земли изумило завоевателей-северян. «Ей нет равных, – писал капеллан, – по богатству плодов земли, будь то фрукты или виноград. Она изобилует всем: от дорогостоящих предметов роскоши до необходимых продуктов потребления. Здесь имеется золото и серебро, и никогда не было нехватки железных руд. Прекрасно растут оливки. Нет ничего, что бы не воспроизводилось или было бесплодно: ни единого растения, которое не дает урожая. Местные жители не варят соль, а копают ее. Здесь так много фиговых деревьев, что жители не съедают и доли всех их плодов. Регион славится разными видами охоты. Воздух полезен для здоровья. На лужайках резвятся и размножаются на редкость плодовитые кони». Река Тежу была настолько щедрой, что она, как утверждали, на две трети состоит из воды и на одну треть из рыбы и моллюсков.

    изображения не найдены

    Не успел крестовый поход подойти к стенам города, как англичане и нормандцы объявили забастовку. Они заявили, что отказываются брать город штурмом, если им не дадут разграбить его целиком, не делясь с португальскими воинами. Афонсу Энрикиш пошел на благородные уступки в своем лагере на севере города: «Поскольку нам постоянно докучают мусульмане, нам, очевидно, не суждено накопить сокровищ. Чтобы бы вы ни нашли в наших землях, считайте вашим».

    изображения не найдены

    Была составлена официальная грамота, в которой Афонсу Энрикиш пообещал тем рыцарям, «которые останутся осаждать Лиссабон, право взять в свое распоряжение и собственность и хранить в качестве таковой любую собственность неприятеля. Я и мои люди не возьмем из этого ни крохи. Если богу будет угодно, чтобы они взяли Лиссабон штурмом, то город будет принадлежать им и находиться в их руках до тех пор, пока они не перевернут в нем каждый камень и не разграбят его. После того, как они обшарят и разграбят город до собственного удовлетворения, они передадут его мне». Городки и земли вокруг Лиссабона решено было поделить между завоевателями по рангу. Они и их наследники освобождались от португальских таможенных сборов и налогов.

    изображения не найдены

    Рыцарями командовал Лорд Сахер Арчеллский[3]. Он приказал им установить шатры на холме, обращенном лицом к городу, «на расстоянии примерно в один бросок палки» от него. Лорд Сахер поставил здесь свой шатер, а рядом с ним установил свой командный пункт нормандец Эрби де Гланвиль. Их воины вернулись на корабли, где провели ночь.

    Примерно в девять утра рыцари начали обстрел города камнями из пращей. По другую сторону городских стен мусульмане и мосарабы взобрались на крыши и начали метать камни в крестоносцев. Другая группа рыцарей, которая пыталась прорваться через городские предместья с боем, столкнулась с яростным сопротивлением. Они позвали подкрепление. Когда оно подошло, защитники встретили его градом стрел и камней, выпущенных из катапульт. Обе стороны несли тяжелые потери. Перед закатом мусульмане и мосарабы отступили, а с наступлением тьмы пригороды перешли под контроль рыцарей.

    Следующие дни были посвящены мелким стычкам и обмену оскорблениями. Христиане кричали, что Мухаммед был сыном проститутки. Мусульмане отвечали взаимностью, плюя и мочась на кресты, которые затем кидали в крестоносцев. К этому моменту нормандцы и англичане заняли позиции к западу от городской стены. Бретонцы охраняли берег реки. Немцы, французы и фламандцы стояли на востоке. Немцы по собственной инициативе пять раз пытались прорыть тоннели под стенами, но защитники отбрасывали их назад. Англичане и нормандцы соорудили деревянную башню на колесах высотою в тридцать метров. Они начали толкать ее к городской стене, но башня застряла в песке. Там она «днем и ночью без передышки подвергалась обстрелу, пока на пятый день, когда мы уже потратили массу усилий и понесли тяжелый потери, напрасно защищая башню, не сгорела. Наши войны пали духом на целую неделю». Капеллан из Бристоля (не рассказчик, а другой) призвал рыцарей поднять мятеж. Отношения между англичанами и нормандцами с одной стороны и остальными крестоносцами с другой становились все более натянутыми. Ходили слухи о том, что в лагере немцев хлеб причастия превратился в окровавленную плоть во время утренней мессы. Нормандцы и англичане решили, что Бог карает их, демонстрируя свое омерзение их кровожадным поведением.

    Однажды вечером, когда шла уже шестая неделя осады, десять мусульман сели в небольшую лодку и погребли на противоположный берег Тежу. Их заметили бретонцы и погнались за ними на гребных судах. Мусульмане выпрыгнули из лодки и поплыли назад в сторону города. Они оставили в лодке мешок писем, адресованных мусульманским правителям Палмелы, Эворы и других городов к югу от Тежу. Письма молили о помощи в «освобождении города от варваров». В них рассказывалось о гибели многих знатных мусульман и об отчаянной нехватке хлеба и провианта. Затем крестоносцы перехватили гонца с письмом от правителя Эворы губернатору Лиссабона: «Поскольку мы уже давно заключили перемирие с королем португальцев, я не в силах нарушить обещание и пойти на него войной. Купите себе безопасность, заплатив им деньги».

    Капеллан нормандских рыцарей написал в своем повествовании: «Это сильно подняло боевой дух воинов, которые снова были готовы идти в бой с неприятелем». Группа рыцарей, отправившихся с набегом на Синтру, вернулась в лагерь крестоносцев с трофеями.

    Когда бретонцы рыбачили с южного берега Тежу, их атаковала группа мусульман и убила нескольких рыцарей, взяв пятерых в плен. Англичане и нормандцы совершили карательный набег на городок Алмада, который находится на южном берегу Тежу. В тот же вечер они вернулись с двумя сотнями арабских и мосарабских пленников и с восьмьюдесятью отрубленными головами. Они утверждали, что сами потеряли всего одного бойца. Рыцари насадили головы на копья и стали размахивать ими под стенами Лиссабона.

    изображения не найдены

    «Они пришли к нашим людям как просители, умоляя вернуть им головы, которые мы отрубили», – пишет в своей хронике капеллан. «Получив головы, они отнесли их за стены с криками скорби и причитаниями. Всю ночь горестные голоса и крики отчаяния слышались из всех уголков города. Дерзость этой геройской вылазки вселила великий страх в сердца неприятеля».

    Несколько рыцарей, принимавших пищу под открытым небом недалеко от городской стены, оставили на месте пикника несколько недоеденных фиг. Они заметили, что люди тайком выползают из города, чтобы забрать фиги. Следующие несколько дней они оставляли пищу на том же месте. Затем они спрятали капканы и громко смеялись над агонией тех, кто попал в ловушки. Лиссабон был построен тесно – стена к стене, а внутри городских стен не имелось кладбища. Трупный смрад начал проникать повсюду. Бедняки все больше перебегали в лагерь крестоносцев. Они умоляли накормить их, а в обмен на еду делились с рыцарями ценной информацией о положении в осажденном городе.

    Через пятнадцать недель немцам удалось-таки вырыть туннель под восточной стеной. Они забили туннель горючим материалом и подожгли его. «Когда запели петухи, обвалился кусок стены длиной около тридцати локтей (порядка шестидесяти пяти метров). Они слышали, как мусульмане, охранявшие стены, мучительно заголосили, что, похоже, настал конец их долгим земным трудам и наступил последний день, и что придется им принять смерть, что само по себе уже великое утешение… Мусульмане стянулись со всех концов обороняемой территории к пробоине в стене. Когда жители Колона и фламандцы попытались прорваться через брешь, их отбросили назад… Рыцарям не удалось одолеть защитников в контактном бою, и тогда они так яростно атаковали их стрелами, что те стали похожи на ежей. Неподвижные, они держали оборону, будто живые».

    Изнуренные ратным трудом немцы вернулись в лагерь. Нормандцы и англичане пошли занимать их место, но немцы остановили их и предложили сделать собственную брешь, а не лезть в чужую. Нормандцы и англичане построили новую башню, которую покрыли бычьими шкурами, чтобы защитить от горящих метательных снарядов и камней. Ее освятил Архиепископ Браги, окропив священной водой. Башню начали толкать вверх по склону к городским стенам, и мусульмане бросили на этот участок весь гарнизон. Рыцарям удалось протолкать башню десять метров на запад, а норманнские и английские арбалетчики и лучники открыли безжалостный огонь по защитникам. Наступила ночь, и битва постепенно затихла, а затем и вовсе прекратилась.

    На следующее утро рыцарей отрезал от башни прилив. Мусульмане рискнули атаковать башню. «Но море стремительно отступило, и изможденный неприятель отказался от борьбы», – повествует капеллан. Рыцари собрались на песке и протолкнули башню ближе, чем на метр от стены. «Когда мусульмане услышали шум перебрасываемого на стену мостика, они завопили во весь голос и сложили оружие на наших глазах, протягивая руки, как просители, и моля о перемирии».

    Из крепости вышли пятеро, чтобы обсудить с королем Афонсо Энрикишем условия сдачи города. Группа рыцарей бросилась убивать парламентариев, но португальцы остановили их. Нормандцы и англичане с одной стороны, и немцы с фламандцами с другой вступили в яростный спор о том, как поделить трофеи. Мусульмане и португальцы следили за их грызней с обоюдным отвращением.

    Наконец, удалось достичь соглашения об условиях сдачи Лиссабона. В город должна была войти одна группа из 150 нормандцев и англичан и другая из 150 немцев и фламандцев. Они должны были взять главную башню. Туда жителям Лиссабона надлежало снести все свое имущество. Затем рыцари обыщут дома, склады и магазины. Любой мусульманин, которого уличат в сокрытии пожитков, будет обезглавлен. Всем остальным дозволялось покинуть город с миром. К недовольству некоторых рыцарей, мусульманскому правителю Лиссабона разрешили сохранить всю собственность за исключением арабской кобылы, владеть которой пожелал Лорд Сахер Арчеллский.

    изображения не найдены

    Мусульмане растворили ворота. В город потекла река из рыцарей, которые немедленно устроили оргию из убийств, изнасилований и мародерства. Они не ограничивались нападением на мусульман, но перерезали глотку Епископу Лиссабонскому. Многие христиане держали распятия и образы Богородицы, моля о пощаде. Рыцари резали их, как скот, считая их мусульманами, прибегшими к святотатству, дабы спасти свои шкуры.

    «О, как все ликовали!» – пишет капеллан. «Какая во всех была особая гордость! Какие потоки радостных благочестивых слез пролились, когда – во славу Господа и Пресвятой Девы – спасительный крест был воздвигнут на самой высокой башне в знак покорения города, а наш Архиепископ и Епископ вместе со священниками и всеми людьми нараспев произнесли в слезах, но с великим ликованием: «Te Deum Laudamus»[4].

    изображения не найдены

    Продолжение здесь.

    изображения не найдены

    [1] Речь идет о короле Альфонсе VI, а также о национальном герое Испании Эль Сиде Кампеадоре (El Cid Campeador), который погиб от отравленной стрелы в 1099 году. «Сид» происходит от арабского «сеййиди» или «сиди» – «мой господин» [примечание переводчика].

    [2] Что следует понимать как «Афонсу сын Генриха» [примечание переводчика].

    [3] Прославивший себя в битве за Лиссабон «Lord Saher of Archelle» среди португальцев был известен как «Saerio de Archelles» или «Arcelis». Аристократ нормандского происхождения из Графства Линкольншир на востоке Англии. После штурма получил от Афонсу Энрикиша в дар город Алмада, который сегодня входит в Лиссабонский регион. Некоторые считают, что именно Лорд Сахер стал основателем влиятельного рода de Almada. Получив Алмаду, Лорд Сахер отказался от претензий на деревушку Асгардби в родной Линкольнширщине, которая служила костью его раздора с находившимся неподалеку аббатством. Интересная семейная история: из викингов Аусгарда через Англию в Португалию, а оттуда в Новый Свет [примечание переводчика].

    [4] Тебя, Господь, мы славим! (латынь) [примечание переводчика].

  • Рим на берегах АтлантикиПортугалия: «Артек» для глобалистов

    Рим на берегах АтлантикиПортугалия: «Артек» для глобалистов

    изображения не найдены

    Предлагаю Вашему вниманию новую главу перевода полюбившейся мне книги по истории Португалии. Вступление и первую главу можно прочитать здесь.

    Глава II
    Рим на берегах Атлантики

    При въезде в деревню Альмусажем в сорока минутах от Лиссабона справа от дороги видны развалины дома. Над участком возведен навес из рифленого металлического листа, а мозаичный пол временно накрыт землей, защищающей его от соленых ветров с Атлантики.  Этот дом – самая западная точка Римской империи. Он возвышается над пастбищем с полевыми травами, которое изобилует уникальными для данного региона дикими лилиями. Узкая тропинка ведет вниз к бухточке с пещерами и гротами, пробитыми незатихающими океанскими волнами. Вначале первого века нашей эры здесь побывала группа римских «туристов», которым посчастливилось понаблюдать в гротах танец морских нимф и богинь. Их так взволновало это зрелище, что они написали императору Тиберию письмо (которое по сей день хранится в Коллекции Гамильтона в Государственном архиве в Эдинбурге) с описанием своих приключений и наняли гонца, чтобы доставить его в Рим.

    У римлян ушло 200 лет незатихающих боевых действий на усмирение территории, которую они назвали Лузитанией. Границы Лузитании ненамного выходили за пределы сегодняшней Португалии. Потом римляне стали мирно наслаждаться тем, что досталось им в тяжелой борьбе. По мере того, как слухи о прелестях Лузитании расползались по империи, сюда прибывали и селились итальянцы, пополняя ряды тех из своих соотечественников, кто добровольно согласился остаться в Лузитании после окончания воинской службы. Не сохранилось записей о числе таких переселенцев, но существующие археологические свидетельства не позволяют усомниться в том, что их было множество. Сегодня фермеры пашут землю плугами, которые врываются в землю гораздо глубже, чем раньше; для них вовсе не редкость извлечь из земли куски мозаики и камни с надписями и орнаментами. Они, как правило, выбрасывают такие находки за пределы своего поля или вмуровывают их в стены.

    При выполнении дорожных работ или иных инфраструктурных проектов нередко открываются руины вилл, храмов и поселений. Из-за них не раз приходилось менять траектории шоссе. В последние годы велись раскопки четырнадцати крупных объектов римского периода. Мосты, построенные римлянами, – в том числе мост по дороге из Синтры в Мафру, – по-прежнему используются, равно как и двухэтажные римские постройки. Приходская церковь в Эжитанье, которая сегодня называется Идалья-Велья, стоит на дороге, построенной римлянами из Мериды в Визеу, и представляет собою перестроенный римский храм.

    В местечке Торре да Пальма на севере провинции Алентежу на старой римской дороге, ведущей на восток в Лиссабон, археологи из Луисвильского Университета США в 1947 году раскопали прекрасно сохранившуюся мраморную мозаику, на которой изображены музы. Эта мозаика – один из лучших образцов, обнаруженных на западе Римской Империи. Американцы оставались на площадке целых двадцать восемь лет, ведя раскопки, которые позволили реконструировать устройство быта маленького городка в Римской Лузитании: жилые кварталы с домами итальянцев, квартал для их лузитанских слуг и рабов, «промышленная зона» с мастерскими и складами.

    На юге провинции Алентежу в местечке Санта Кукуфатэ находится прекрасно сохранившийся особняк богатого римлянина. Времени оказалась неподвластна большая часть его стен, дверных арок и резных колон. Первый владелец отстроил этот особняк настолько основательно, что на протяжении последующей полторы тысячи лет он непрерывно использовался в качестве жилья. На площади в столице Алентежу – городе Эвора – возвышается колоннада римского храма. В местечке Мильреу рядом с Фару, столицей Альгарве, сохранились колонны, стены и мозаики гораздо более крупного храма, который, как считается, служил важным центром паломничества. В Лиссабоне прекрасно сохранился огромный римский театр, раскопки которого полностью не завершены из соображений экономии. В Конинбриге – римском курортном городке к югу от Коимбры, обширные раскопки открыли взору посетителей значительную часть римского города и позволили собрать крупнейшую музейную коллекцию различной утвари и украшений.

    изображения не найдены

    Но царицей всех археологических сокровищ является Мерида. Основанная римским императором Августом как столица Лузитании, она находится в Испании в непосредственной близости от границы с Португалией. К городу ведет мост с шестьюдесятью пролетами, переброшенный через реку Гвадиана в 25 году нашей эры. Здесь перед нами предстает самое впечатляющее из свидетельств могущества Римской Империи в Западной Европе, которое затмевает и Арль и Ним во Франции, и Веруламий в Англии. На арене на пятнадцать тысяч мест когда-то сражались с дикими зверьми и друг с другом гладиаторы. Арена была сконструирована таким образом, что ее можно было заполнять водой и разыгрывать потешные морские бои между враждующими флотилиями миниатюрных галер – римских и карфагенских. Римский театр в Мериде, рассчитанный на 6000 мест и построенный 2000 лет назад, по-прежнему используется по назначению. Над его огромным пространством высятся статуи богов и веранда для прогулок. На тот момент, когда я пишу эти строки, среди прочего идет реставрация трехэтажного Храма Дианы. Тротуары ведут мимо лавок: пекарни, ювелирной – и дальше – к руинам особняков. Музей римских экспонатов Мериды уникален по содержанию экспозиций, которые посвящены, например, устройству пекарни, а также по представительности коллекций мозаики, скульптуры и ювелирных украшений.

    Но как бы ни были уникальны археологические находки, вовсе не они составляют основу римского наследия. Нигде больше на берегах Атлантики – кроме Галисии, испанской провинции, граничащей с Португалией на севере – вы не найдете такой распространенности латинских влияний. Римляне составляют значительную часть генофонда предков современных португальцев, равную, пожалуй, лишь доле их кельтских праотцов. Португальский язык – как и галисийский, от которого он и происходит и на который он больше всего похож – остается более верным римской латыни, чем любой другой язык мира.

    Такие деревушки, как Альмусажем, которые многие португальцы считают сердцем страны, построены по римской модели: в центре располагается форум, где мужчины собираются группами и ведут беседы и где проводятся ярмарки, вокруг форума – храм (церковь), школа, кафе и спортзал, который в наши дни располагается в здании Добровольной пожарной бригады.

    Португальское законодательство основано на римском праве. И это связано с иными причинами, чем в других европейских странах, которые приняли римскую модель вместе с Кодексом Наполеона в начале XIX века. На протяжении уже 2000 лет португальцы последовательно отдают предпочтение римской правовой системе. Попытка визиготов из Германии установить тевтонское право в обмен за то, что они приняли римский католицизм, привела к восстанию местного населения, которое открыло двери вторжению мавров и установлению ими контроля над страной. После изгнания мавров отцы-основатели новой Португалии снова провозгласили римское право.

    Португалия – одна из первых европейских стран, куда пришло христианство. В Западной Европе Португалия остается второй после Ирландии страной по численности католиков: большинство других европейских атлантических стран на протяжении многих веков придерживалось сурового протестантизма. Римская архитектура оказала влияние на архитектуру многих из красивейших церквей в стране. Римское гастрономическое влияние можно найти, например, в рецепте утки, приготовленной с апельсинами или оливками, либо в рецепте блюда «кузида а пуртугеза», которое представляет собою потроха, отваренные с капустой. Когда-то оно служило штатным пайком римского легионера. В адаптированной форме этим блюдом позднее кормили африканских рабов на борту португальских судов, направляющихся в Америку, а само блюдо эволюционировало в «soul food» [1] . Аналогичным образом именно римляне научили португальцев жарить рыбу в яичном тесте – темпуре. Этот рецепт португальцы позднее привезли с собой в Японию. Римляне показали португальцам, как сушить и хранить рыбу в соли: сохраненная таким образом треска, или бакаляу , остается национальной страстью португальского народа. Поскольку португальцы уже давно выловили всю треску в свих прибрежных водах, португальские рыбаки шли все дальше на ее поиски – вплоть до берегов Ньюфаундленда. Переговоры о вступлении Норвегии в Евросоюз потопили именно настойчивые требования португальцев и галисийцев дать им право участвовать в добыче трески в норвежских водах. Сейчас они импортируют огромное количество трески из Скандинавии и Англии.

    изображения не найдены

    Португальская концепция национальности отличается от тех, что приняты у соседей Португалии, так как базируется на имперской концепции Древнего Рима. Для испанцев  национальность – это, по сути, родословная: при регистрации в Испании новорожденного в свидетельство о рождении заносятся три поколения его предков. Английская концепция национальности – по крайней мере, в традиционной ее форме – опирается на этничность, а именно на принадлежность к англосаксам. В этом отношении место рождения ребенка всегда играло важную роль при определении национальной принадлежности. Как и в случае с римским гражданством, ощущение себя португальцем – это состояние ума, принятие национальной культуры во всем ее разнообразии, наконец, стиль жизни. Многие из выдающихся римских граждан были вовсе не итальянцами: Сенека и Гадриан, например, происходили из Южной Иберии; нога первого вообще никогда не ступала в имперской столице. Португальцы издавна гордятся сравнительным отсутствием расовой дискриминации в их обществе, а также давней традицией смешанных браков с индийцами, африканцами и китайцами, а также с англичанами и с немцами. Нередко бывает так, что именно супруг или супруга иностранного происхождения, независимо от пола, интегрируется в португальское общество, а не наоборот.

    С первых дней присутствия португальцев в Индии – в противоположность последующей английской политике строгой расовой изоляции – их всячески побуждали вступать в связь – в том числе интимную – с местными женщинами. Там, где такие отношения не приводили к законному браку, что случалось нередко, имперское правительство предписывало португальским мужчинам под страхом наказания признать детей, родившихся в результате таких связей, и взять на себя ответственность за их воспитание.

    Сегодня португальское государство продолжает аналогичную политику. Как и в случае Римской Империи, большое количество граждан Португалии, сегодня имеющих паспорт и права гражданства – это те, чей единственный европейский предок жил в Португалии сто или более лет назад. Такие граждане никогда даже не бывали на своей европейской «родине». Это относится как к евро-китайцам в Макао и Гонг-Конге, так и к «бюргерам» Шри-Ланки, и к индийцам, многие их которых живут в Бомбее, но происходят из Гоа.

    Лузитания манила к себе итальянцев своим золотом. Плиний Старший, который служил Прокуратором Лузитании с 70 по 75 год нашей эры, описывал месторождение золота, тянущееся через Лузитанию и Галисию до Аустуриаса, как «крупнейшее в мире» («мир» на тот момент был всего лишь в пару раз больше Европы). Плиний указывал на то, что решением старого Сената об охране этих месторождений золотодобывающим предприятиям в Иберии запрещалось нанимать больше 5 000 горняков на пласт. Он оценивал добычу золота в шахтах Западной Иберии после снятия этого ограничения на уровне 3 200 000 унций в год. Запасы золота в Португалии настолько велики, что шахта Жалис на северо-востоке недалеко от Вилы Реал, разработку которой начали еще римляне, закрылась только в 1992 году. До этого момента в шахте ежегодно добывалось свыше 100 000 унций золота и в два с лишним раза больше серебра. По оценкам геологов в золотой жиле содержатся запасы на еще один миллиард долларов, но при нынешних технологиях стоимость их добычи слишком высока.

    Плинию была отвратительна алчность его итальянских собратьев к золоту, а также то, на какие крайности они готовы были пойти, чтобы овладеть им. Вот как он описывает метод добычи золота, в то время применявшийся в Северной Португалии: «При свете лампад в склоне горы прорываются длинные туннели. Рабочие трудятся долгими сменами, которые измеряются горением светильников, при этом многие из них месяцами не видят дневного света. Своды таких туннелей легко проламываются под тяжестью породы, погребая под собою горняков. В сравнении с такой работой более безопасным представляется ныряние на дно океана за жемчугом или багрянкой. Какой опасной мы сделали землю!»

    Еще одним методом были открытые горные работы. Один из «шрамов», оставленных римлянами в Северной Португалии после применения этого метода на протяжении 200 лет, имеет длину в 350 метров, ширину в 110 метров и глубину в 100 метров. Здесь трудилось свыше 2 000 горняков. Вот как описывает этот метод Плиний: «Земля разбивается посредством металлических клиньев и молотилок. Самой твердой считается смесь глины и гравия. Тверже ее, пожалуй, только жадность до золота, которая нередко оказывается упрямее любых горных пород».

    В конце концов, после того, как горняки снова и снова атаковали склон горы, открывалась трещина. «Криком или жестом – писал Плиний, – дозорный приказывал отозвать горняков и сам бежал подальше от своего наблюдательного пункта. И вот поверженная гора валится набок с невообразимым грохотом, который сопровождается немыслимым порывом ветра. Подобно взявшим город героям горняки взирают на свой триумф над природой».

    Комья глины и гранита затем дробили на более мелкие куски. Потом открывали шлюзы резервуаров, специально построенных наверху в горах. Потоки воды устремлялись вниз по крутым каналам. Чтобы пробить такие каналы, рабочих спускали с горных вершин на веревках. «Со стороны это напоминало деятельность даже не странных животных, а скорее птиц», – отмечает Плиний. «Большинство из рабочих болталось в подвешенном состоянии, измеряя уровни высоты или намечая, где пройдет такой канал. Вот так человек ведет за собой речные потоки там, где ему и ногу поставить некуда». В потоках воды иногда – крайне редко – открывались самородки весом до 3 000 унций. В любом случае, потоки смывали фрагменты глины и гравия вниз по пролетам ступеней, вырубленных в камне горняками. Такие ступени покрывали кустами утесника, которые задерживали крупинки золота. Утесник затем сушили и сжигали, а из его пепла выделяли золото.

    Римская технология горного дела была настолько продвинутой, что сотни лет спустя – после завоеваний, потрясших Португалию – пришлось закрыть многие шахты, так как больше никто не знал, каким образом римлянам удавалось откачивать из них воду, делая их достаточно сухими для непрерывной добычи. Только в девятнадцатом веке был заново найден успешный метод.

    К югу от реки Тежу, в провинции Алентежу, римляне вступили во владение шахтами для добычи меди, серебра, олова и железа, которые эксплуатировали еще карфагеняне, поставив добычу на еще более широкую ногу. Были также найдены крупные запасы белого свинца – ценной добавки к железу, которая делает сплавы нержавеющими. Два наиболее значительных месторождения меди находятся в Сан Домингуш, открытую добычу в котором вплоть до шестидесятых годов прошлого века вела британская фирма, и в Альжуштрел, где по-прежнему ведется добыча в римских шахтах, многие из которых глубже 200 метров.

    Все золотые шахты на севере принадлежали государству и эксплуатировались им. В Алентежу концессии продавались частным предпринимателями и группам горняков. По приобретении такой концессии им отводилось двадцать пять дней на то, чтобы начать добычу: иначе шахта снова возвращалась государству. Руда и металлы перед продажей облагались высокими налогами. Дороги и доки по реке Гвадине охранялись и патрулировались римскими солдатами, чтобы не допустить контрабанды. Вероятно, некоторым удавалось тайно вывезти металл под покровом ночи, но тех, кого ловили, ждали суровые наказаниями  в виде исправительных работ.

    Хотя добыча полезных ископаемых и была самым выгодным видом деятельности, она сосредоточилась лишь в считанных районах на севере и на юге. В целом же по Португалии самым важным вкладом римлян в лузитанский быт стало внедрение новых сельскохозяйственных технологий. Здесь уже выращивали оливки, виноград и злаки, но в очень ограниченных масштабах. Итальянские мигранты привезли с собой более совершенные сорта растений. Они занялись скупкой маленьких земельных наделов, из которых они составляли крупные земельные угодья – некоторые площадью свыше 2 000 гектар.

    Пшеница, фрукты (которые хранили в мёде либо сушили) и трава эспарто (из которой плели веревки и паруса) экспортировались в Бельгию, Голландию и Англию, а также в Италию. Премиальные сорта лузитанский оливковых масел считались лучшими в империи и продавались в Риме по самым высоким ценам.

    В конце восьмого десятилетия новой эры в римской империи скопись большие запасы непроданных вин: наподобие «озер» европейских вин в конце двадцатого века. В Лузитании по указу императора Домитиана виноградники, разбитые на землях, пригодных для выращивания других культур – например, хлебных злаков – подлежали уничтожению. По его приказу производство вина сократилось вдвое. Это, вероятно, имело то последствие, что производители сосредоточились на улучшении качества вин, и начал процветать экспорт элитных португальских вин. Почти 2 000 лет спустя вина, производимые на виноградниках, разбитых римлянами к югу от реки Тежу, экспортируются и продаются в Италии – в том числе 3 500 000 бутылок в год вина «Lancer’s Rosé» с винодельни Жозе Марии да Фонсека в Азейтао.

    изображения не найдены

    К 212 году нашей эры, благодаря многим поколениям межрассовых браков, была достигнута высокая степень гомогенности населения. В этом году император Каракалла принял указ, согласно которому любой житель муниципального образования, кроме раба, еще не имевший римского гражданства, автоматически его получал. Такое устранение различий между иммигрантами и коренными жителями было задумано, чтобы укрепить верность последних Риму. Иронично то, что оно в конечном итоге помогло коренным жителям объединиться с иммигрантами против Рима.

    Римские государственные предприятия контролировали добывающую отрасль. Крупные сельскохозяйственные угодия и предприятия находились в частной собственности преимущественно итальянцев, принадлежащих к высшему классу, которые не только не интегрировались в местное общество, но во многих случаях вообще были отсутствующими землевладельцами, проживавшими в Риме. Основная масса частных и государственных доходов отсылалась в Рим, но Риму нужно было все больше и больше средств.

    О том, как Рим стал настолько ненасытным в своей алчной страсти к расточительству и богатству, что по сути сам себя разорил, потеряв волю и средства к защите от стоящих у его стен варваров, написан не один миллион слов. По мере того, как угасала мощь Рима, он требовал все больше средств от своих колоний. Там платой за становившуюся все более сомнительной привилегию римского подданства стала обязанность платить иностранной державе налоги, становившиеся непосильным грузом.

    В период «Пакс Романа» муниципалитеты в Лузитании получили право преобразовываться в демократические и в значительной степени самоуправляющиеся общины. Горожане избирали из своего числа магистратов, которые управляли муниципалитетами. Они собирали налоги, при этом археологические раскопки свидетельствуют о том, что значительная часть этих налогов тратилась на общественные работы, такие как сооружение дорог, мостов, акведуков, храмов, бань и театров. По мере того, как росли потребности Рима в налогах, уменьшались суммы, потраченные на услуги населению и на улучшение инфраструктуры. Чтобы не платить налоги, люди бежали из городов. Рим издал эдикт, объявляющий подобную практику противозаконной, а беглецы из муниципальных образований преследовалась и – в случае поимки – подвергались жесточайшим наказаниям. Многие из тех, кто не имел средств заплатить налоги, продавали себя в рабство, считая его меньшим злом по сравнению с долговой ямой. Когда больше не осталось желающих баллотироваться на посты градоначальников, Рим объявил эту должность наследственной. Лузитанский сын обязан был под страхом смерти сменять лузитанского отца на посту сборщика налогов для Рима.

    Стремясь покинуть Лузитанию, многие молодые люди записывались в римские иностранные легионы, и их отправляли подавлять восстания в других колониях, в том числе в Северной Африке, Галлии и Британии. Некоторые из них присоединились к армии Константина, который вышел, чтобы снять осаду Рима, но обнаружил, что его уже захватили готы.

    Те итальянцы в Лузитании, которые избегали интеграции с местным населением, образовав богатую элиту, сейчас могли выжить лишь с согласия местного большинства. Два из трех легионов, содержавшихся для их защиты, были расформированы из экономии. Затем был брошен вызов власти Рима уже над самой Италией. Итальянская элита в Лузитании, не дружившая с местным населением, с тревогой узнала, что на их родину напали «варвары» из Северной Европы.

    Продолжение можно читать здесь.


    [1] Понятие «Soul food», как и музыка «soul», родилось в шестидесятых годах прошлого века в США, в эпоху культурной самоидентификации афро-американцев, для обозначения их традиционной пищи.  Корни этой пищи, однако, значительно старше и восходят к африканским культурам и в меньшей степени к Европе. Такие распространенные элементы западноафриканской кухни, как рис, сорго и окра попали в Америку вместе с африканскими рабами. В афроамериканской кухне важное место принадлежит также местной кукурузе и маниоке, турнепсу из Марокко, и португальской капусте. Наиболее ярко «soul food» представлена в штатах американского юга [Примечание переводчика].

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    изображения не найдены