Метка: Лаутрабйарг

  • 1Вязка5Продолжение

    1Вязка5Продолжение

    Моя любимица Альда Сигмундсдоттир написала новую книгу – «Unravelled», что в рабочем варианте я перевел как «развязка». Она повествует о нелегкой судьбе несгибаемой исландки, вышедшей замуж за дипломатического (и дипломатичного) британца. Предыдущая глава лежит здесь, а самая первая глава тут.

    изображения не найдены

    «Так или иначе, – продолжил Бальдюр, – ты и представить себе не можешь, как я счастлив, что больше не живу в их мире. Рад, что вернулся сюда: помогать делать что-то реальное, ощутимое – как мой проект рыбных ферм. И туризм, чтоб попытаться привлечь людей в регион. Западные Фьорды – фантастическое место, только жить здесь становится все труднее и труднее. Чем больше народу отсюда уезжает, тем меньше денег тратится на инфраструктуру. Уезжают работники здравоохранения, разрушаются дороги, в результате регион покидает еще больше людей. Если ничего не сделать, чтобы повернуть этот тренд вспять, через несколько лет здесь не останется никого: как в Хорнстрандир – на крайнем западе Западных Фьордов».

    «А что, Хорнстрандир действительно остался без населения?» – спросил Фрида, смущаясь собственного невежества.

    Бальдюр улыбнулся – впервые с того момента, как они начали обсуждать экономическую ситуацию: «Много лет, как опустел. Когда-то это был процветающий рыбацкий край. Теперь там нет ничего: только птицы да лисицы, а летом еще множество пеших туристов».

    Лицо Бальдюра зажглось эмоциями, когда он заговорил о Западных Фьордах. Фрида поняла, что он страстно любит этот край и стремиться сделать все, чтобы помочь своему региону. Но это тяжелая работа: как валун на гору катить.

    «Тебе удалось познакомиться с нашим краем?» – спросил Бальдюр, когда они заканчивали работу и укладывали кисточки в полиэтиленовые мешки, чтобы их можно было использовать повторно для нанесения нового слоя краски.

    изображения не найдены

    «Не удалось. Кроме пикников с бабушкой и дедушкой в детстве, да вчерашней поездки на Лаутрабйарг и Рёйдасандюр, которая, кстати, была потрясающей, я мало что здесь видела. На самом деле это позор. Даже в Исафьёрдюре не была! Хотя… – тут к Фриде пришло воспоминание, – Помнится, много лет назад мы ездили в место с множеством странных скульптур – львов и всякого разного».

    – Селаурдалюр.

    – Человек, который создал эти статуи – наш дальний родственник, если я правильно помню. Только когда мы там были, его уже не было в живых.

    – Самуэль Йоунссон.

    – Да, точно. Странное было место. Скульптуры такие гротескные и не очень искусные, но что-то в них было такое, что… меня тронуло. А может дело в биографии этого человека. Насколько я помню, он никогда не бывал заграницей, но делал всяческие копии разных скульптур. Правильно?

    – Да, так. Его называли «художником с детским сердцем», – Бальдюр «завелся», и глаза его снова засияли ярко и живо. – Кстати, дом отреставрировали: теперь в нем музей.

    изображения не найдены

    – Правда? И далеко до него?

    – Нет, не очень. Если хочешь, могу тебя отвезти.

    Похоже, Бальдюр предложил это, не задумываясь. Их глаза встретились. Слова повисли в воздухе – сильные, но при этом хрупкие, одновременно на что-то намекающие и безобидные. Бальдюр казался робким и немного напуганным; он улыбался неуверенной улыбкой. «Но только если ты хочешь», – добавил он.

    В голове Фриды пронеслись разные мысли. Предупреждения, опасения: я не должна соглашаться, не могу согласится…

    «С удовольствием», – ответила она.

    изображения не найдены

    ***

    Бальдюр сказал, что заедет в два, но приехал в десять минут третьего. Фрида сидела на крыльце, ожидая Бальдюра и наслаждаясь последним солнцем лета, которое несколько дней светило, не переставая, хотя в воздухе уже витали холода.

    «Извини, задержался, – сказал Бальдюр, выпрыгнув из машины со своей фирменной улыбкой на все лицо, – на заправке была ОЧЕРЕДЬ».

    Фрида удивленно подняла бровь: «ОЧЕРЕДЬ? На заправке?».

    «Клянусь! Передо мною стояло целых три машины – честно! Очень странно…»

    Когда они садились в голубой «Чероки», Фрида снова ощутила внезапный укол опасения. Что если увидят вместе?

    «Люди не станут рядить, что мы делаем вместе?» – спросила Фрида, когда они достигли окраин деревни.

    Бальдюр пожал плечами: «Мы друзья. Я везу тебя, чтобы показать Селаурдалюр. Остальное меня не колышет».

    Фрида взглянула на него. Его взгляд был устремлен вперед, руки твердо держали баранку. Несмотря на раскованную манеру Бальдюра, Фрида не могла не видеть, что он в напряжении.

    изображения не найдены

    Как только они выехали из деревни и свернули на главную дорогу, Фрида почувствовала, как они оба расслабились. Она опустила окно и вдохнула свежий воздух. Дорога вилась через горный перевал, потом спускалась вниз по побережью фьорда. Слева от них простирался склон высокой горы, а прямо перед ними мерцала в лучах солнца безбрежная Атлантика.

    – Мы могли бы пройти пешком через перевал, – сказал Бальдюр. – Тропа, по которой раньше ходили люди, сохранилась. Она отмечена пирамидками, кое-где указателями.

    – Было бы здорово!

    – Только на это ушло бы часов девять.

    – А ягоды по дороге попадаются? В Исландии сентябрь – время сбора ягод.

    Бальдюр бросил на нее взгляд, улыбнувшись: «Разумеется: тонны ягод!»

    изображения не найдены

    – Тогда для меня надо добавить еще пять часов: с учетом остановок на сбор ягод, – Фрида откинулась на сидение и огляделась по сторонам. – Хотела бы как-нибудь попробовать. Ходить пешком трудно?

    – Не для тебя или того, кто в нормальной физической форме, – Бальдюр бросил это как бы невзначай. – Только не воображай, что сможешь пройти весь маршрут в одиночку. Ни в коем случае не выходи, не сообщив кому-нибудь, когда стартуешь и когда возвращаешься. Исландская природа непредсказуема. Даже опасна!

    – То, что ты сейчас говоришь, это «официальный пресс-релиз» Исландского Совета по туризму.

    – Да, извини: забыл, что не иностранку вожу по Исландии. Хотя… Ты по-своему тоже типа иностранка, – Бальдюр бросил на нее еще один взгляд, улыбнувшись. Фрида почувствовала, как внутри нее спал какой-то груз. Какой же он все-таки милый!

    изображения не найдены

    Они продолжили движение. Довольно скоро вдали перед ними предстало три серых здания. Подъехав, они увидели скульптуры, раскиданные как бы невпопад, но при этом в некотором подобии порядка. Бальдюр остановил джип перед зданиями, и они вышли. Фрида остановилась, позволив волне ностальгии накрыть себя с головой. Да – именно сюда они ездили с дедушкой – она, Эйиль и Лоуа.

    Вот тут низковатое двухэтажное здание из бетона, которое когда-то служило домом, а теперь медленно разрушалось. Ржавчина разъела крышу из профилированного листа в единообразный рыжий цвет, а зияющие дыры – там, где раньше были окна, – смотрели как пустые и безжизненные глаза. Другое двухэтажное здание неподалеку выглядело чуть более величественным и целым: с причудливой крышей-аркой над входом, которую поддерживали две колонны из цемента. Перед домом был установлен отдельный сводчатый проем: как часть отсутствующего забора или ворот. Сводчатый проем крепился к колоннам двумя закругленными цементными балками. Здание было обнесено лесами – как будто здесь кто-то делал ремонт, но поспешно скрылся.

    изображения не найдены

    Между двумя зданиями было понатыкано скульптур: совершенно наивных объектов… искусства, похожих на то, что мог бы «наваять» девятилетний ребенок, владей этот ребенок навыками создания фигур из жидкого цемента. Вот фигура человека, который стоит, защищая ладонью глаза от солнца, и смотрит прямо на шесть львов, расставленных вокруг чего-то, напоминающего невысокую колонну, на вершине которой расположился резервуар с водой. Другой мужчина стоял перед тюленем, при этом голову и рот тюленя скульптор расположил под довольно двусмысленным углом, если учесть порнографические ассоциации, которые навевала скульптура. Фрида украдкой глянула на Бальдюра, размышляя, стоит ли что-то говорить, но решила помолчать. Рядом лежал другой игривый тюлень, а еще были скульптуры морского конька и лебедя.

    изображения не найдены

    Скульптуры были выполнены совсем примитивно. Лапы у львов – как плоские ладони с толстыми пальцами, головы тяжеловесные, а в телах ничего четко сформулированного. То же самое можно было сказать об остальных скульптурах. Ни одна из них не попала бы в респектабельную художественную галерею. В сущности, они совсем никуда не годились. Но при этом в них что-то было: что-то в той убежденности, с которой они были сделаны, что делало их уникальными.

    изображения не найдены

    Фрида достала фотоаппарат и начала фотографировать. «А кто занимается реставрацией?» – спросила она, обходя скульптурную композицию кругами.

    «Мужик из Германии, которые приехал сюда и был очарован этими статуями. Он работает с Ассоциацией добровольцев – группой молодых людей из разных стран. Может, ты слышала об этих ребятах. Они выкладывают тропинки и тому подобное».

    «Эти скульптуры такие… даже не знаю. На самом деле они мне не нравятся. Красивыми их не назовешь. Но есть в них что-то… искреннее. Как будто бы тот, кто ваял эти скульптуры, был абсолютно не связан никакими общественными нормами, он просто… отдался тому, что любил».

    изображения не найдены

    «Именно так и было. Хотя я до конца не уверен, насколько он не был связан никакими общественными нормами. Он написал алтарную доску для церкви в этом районе, но прихожане отвергли его работу. В ответ Самуэль построил собственную церковь, где и установил свою алтарную картину: вот там».

    Бальдюр указал на третье здание – церковь, которая из всех трех сооружений была в наименее разрушенном состоянии. Как и другие здания, она была построена из бетона, с тремя окнами в каждой из сторон и с маленьким окошком высоко на фронтоне над входом в церковь. Башенка была изготовлена из двух квадратных блоков, поставленных один на другой, круглой секции с окошками, на которые был водружен перевернутый турнепс. У Фриды он ассоциировался с Красной Площадью в Москве. Крошечные окошки были обрамлены красным, верхушка шпиля – красным с белым.

    изображения не найдены

    «Ты хочешь сказать, что он все это построил от обиды и всем назло?»

    Бальдюр пожал плечами: «Не знаю точно, что им двигало, но мне кажется немного странным, что он взял и построил собственную церковь после того, как соседи отвергли его иконостас. Похоже на: Да и валите все… не нужны вы мне! Я построю себе собственную гребанную церковь!».

    Фрида засмеялась: «Скажем так: нельзя не восхищаться его дерзостью».

    – Точно. Просто спрашиваешь себя, насколько он был счастлив: разосравшись со всеми соседями, ишачил, не покладая рук, в своем крошечном мирке, возводя церкви и ваяя скульптуры, которых, кроме него самого, не видел никто.

    – Ясно, что непризнанный гений.

    – Что-то вроде того.

    изображения не найдены

    Фрида ходила вокруг, фотографируя. Бальдюр молча шел по ее стопам.

    «Спасибо, что притащил меня сюда», – сказала Фрида.

    Их глаза встретились. Сердце Фриды забилось сильнее, она видела, что Бальдюр тоже волнуется: это проступало на его лице, которое стало неожиданно серьезным.

    – Хочешь посмотреть алтарную доску, с которой все началось? – спросил Бальдюр.

    – Мы сможем зайти внутрь?

    – У меня есть ключ.

    – Смотри-ка: парень со связями!

    Фридина небрежная ремарка прозвучала не к месту: некая торжественность теперь овладела их общим настроением, как будто бы они оба осознали какое-то новое измерение в своих отношениях.

    – Это одна из местных достопримечательностей. У меня есть ключи от всех.

    изображения не найдены

    Изнутри церковь походила скорее на выставочный зал, чем на кирху. В ней не было скамеек, а стены были украшены картинами в стиле наивной живописи. У торцевой стены стоял кустарный деревянный алтарь, над которым висели алтарные картины. На среднем полотне был изображен Христос, поднявший руки, чтобы благословить мир. Алтарные доски по бокам от центральной изображали ангелов. Картины были выполнены в том же наивном стиле, что скульптуры снаружи.

    «Это и есть та самая роковая алтарная доска?» – спросил Фрида.

    Бальдюр стоял прямо за ней: «Да, та самая».

    – И это было недостаточно хорошо для местной деревенщины, – отметила Фрида, подойдя на шаг ближе к алтарю, чтобы изучить картины.

    – Очевидно, нет. Но справедливости ради надо сказать, что у них была своя алтарная доска, выполненная для их собственной церкви.

    изображения не найдены

    Они бродили по помещению, рассматривая выставленные на обозрение картины и модели. Бальдюр держался близко от Фриды. Несмотря на отсутствие официальной святости в кирхе, в ней царило некое тихое умиротворение, ощутимое благоговение.

    – Можешь себе представить, каково это – жить здесь в полном одиночестве, на краю света, и целыми днями творить вот такое искусство ни для кого – только для самого себя? – спросила Фрида, завершая обход выставки.

    – Могу.

    Ответ Бальдюра озадачил Фриду. Она ожидала, что он скажет «нет».

    – В самом деле?

    Бальдюр внимательно оглядел ее, его взгляд где-то далеко и одновременно рядом: «Наверное, не смог бы заниматься искусством, но точно вижу себя отшельником».

    – На отшельника ты не похож.

    – У тебя много предвзятых идей о том, какой я.

    – Действительно – прости. Ты прав.

    – Тебе никогда не хотелось просто убежать от мира?

    Они говорили тихо, стоя друг напротив друга.

    – А чем, ты думаешь, я здесь сейчас занимаюсь? – спросила в ответ Фрида.

    изображения не найдены

    Он нагнулся и поцеловал ее в губы: сначала легонько клюнул, затем более уверенно, когда почувствовал, как она откликается. Фрида приподнялась, и Бальдюр прижал ее губы к своим. Кончики их язычков встретились. Момент блаженства, но вот она оторвалась свои губы от его губ.

    изображения не найдены

  • 1Вязка IIIПродолжение

    1Вязка IIIПродолжение

    изображения не найдены

    Моя любимица Альда Сигмундсдоттир написала новую книгу – «Unravelled», что в рабочем варианте я перевел как «развязка». Она повествует о нелегкой судьбе несгибаемой исландки, вышедшей замуж за дипломатического (и дипломатичного) британца. Ранее я выкладывал главу о посещении героиней утеса Лаутрабйарг – самого высокого в Европе. Этот утес входит в маршрут интереснейшего тура «Исландия – гигантский национальный парк», предлагаемого фирмой «Джаз». Потом повествовал о лежбище тюленей. И вот еще небольшой кусочек.

    Предыдущая глава лежит здесь.

    изображения не найдены

    Пока они шли обратно в автобус, внимание Бальдюра монополизировала немецкая пара и парочка французов, которым хотелось побольше узнать об истории этих мест. Фрида в автобус не спешила: она упивалась красотой природы, подставляя лицо поцелуям солнца, которые согревали его вопреки леденящему бризу. Она испытывала умиротворение.

    изображения не найдены

    Но оно продолжалось ненадолго. Когда Фрида входила в автобус, в ее кармане зазвонил телефон. Она достала его и посмотрела на дисплей. Звонил Дэмиен. Не задумываясь, Фрида кинула взгляд в сторону Бальдюра. Тот смотрел на нее. Непроизвольным – практически спазматическим движением – Фрида нажала на кнопку сброса входящего вызова.

    изображения не найдены

    Телефон зазвонил снова, когда Фрида уже расположилась на своем месте в автобусе, который отправлялся в путь. В этот раз Фрида вовсе выключила мобильник. Оглянувшись по сторонам, она увидела, что Бальдюр, сидящий рядом с водителем на сидении для гида, обернулся и смотрит на пассажиров. Он улыбнулся ей, и Фрида улыбнулась в ответ. Один из французских туристов, сидевших впереди автобуса, перехватил улыбку Бальдюра и повернул голову, чтобы выяснить, кому она предназначалась. Фрида немедленно уставилась в пол, покраснев от смущения.

    изображения не найдены

    На обратном пути Фрида испытывала странный внутренний конфликт. С одной стороны, она чувствовала такой подъем, что с трудом сдерживала улыбку, которая не желала слезать с ее лица, с другой Фриду не покидало чувство тревоги. Как будто бы в ней отмирала какая-то старая часть и одновременно рождалась новая. И происходило это одновременно. Неожиданно для себя Фрида осознала, что как-то слишком обостренно ощущает присутствие Бальдюра впереди автобуса – будто бы тот пронизывал ее сознание магнитным излучением, а его малейшие движения отражались на ее радаре, отзываясь в  теле миниатюрными взрывными волнами. Фрида попыталась заставить себя сконцентрироваться на других вещах, но без особого успеха. Она чувствовала себя страшно неудобно, и чтобы хоть как-то защититься погрузилась в изучение снимков на своем цифровом фотоаппарате. Фрида жалела, что не сфотографировала Бальдюра, но это было бы так неуместно, к тому же выдало бы ее с головой.

    Выдало бы с головой что?

    изображения не найдены

    Когда автобус докатился обратно в исходную точку маршрута, Фриде отчаянно захотелось убежать, побыть одной, разобраться в собственных чувствах. Оны вышла из автобуса, украдкой поглядывая на Бальдюра, спешно помахала ему, когда увидела, что тот смотрит в ее сторону, и стремительно ретировалась. На гравии остались следы от резкого старта машины, которая уже мчала Фриду в сторону дома.

    ***

    изображения не найдены

    Вернувшись домой, Фрида не могла сосредоточиться. Ее мысли порхали, а внутреннее равновесие было нарушено. Внутри Фриды беспрестанно крутился хоровод мыслей и чувств, которые состязались друг с другом за ее внимание. Она загрузила фотографии в свой лэптоп и начала их обработку, но почувствовала себя слишком возбужденной, чтобы оставаться на месте. В конце концов Фрида сдалась и, одев штормовку и какие-то подвернувшиеся ботинки, отправилась на прогулку вдоль океана.

    изображения не найдены

    Прогулка по берегу успокоила Фриду. Она вдыхала свежий холодный воздух, подчиняя сознание вновь и вновь накатывающемуся шуму прибоя – такому ласковому, и в то же время мощному, способному убаюкать либо, наоборот, разорвать на части. Постепенно ее ум начал приходить в состояние покоя, и Фрида вернула себе способность размышлять более четко о том, что именно повергло ее в такое смятение.

    изображения не найдены

    Это был Бальдюр и то, как она на него реагировала. Фриде это не нравилось, она винила себя за это, но она обязана была смотреть в лицо фактам. Хотя не менее вероятным могло быть и то, что это чувство по отношению к Бальдюру было лишь иллюзией, фальшью, родившейся из тоски по чему-то, что отсутствовало в ее собственном браке. Древняя, как мир история: одинокая домохозяйка увлеклась более молодым мужчиной. И не просто более молодым, а еще и женатым.

    изображения не найдены

    Разумеется, главным был вопрос, что ей делать с собственным браком. Не скрываться же в деревне вечно. Пришло время повзрослеть и взять на себя ответственность за свою жизнь. А она убежала со всех ног от этой ответственности в сравнительную безопасность Западных Фьордов, где, зажатая между высокими горами и мерцающим океаном, почти смогла поверить, что ее настоящая жизнь была миражем, а здешняя – реальностью.

    изображения не найдены

    Но была ли ее совместная жизнь с Дэмиеном такой уж ужасной? Спору нет, они охладели друг к другу, и, разумеется, он – нет, давайте не судить, пока вина не доказана – возможно, он с кем-то крутил романчик. Фриде не удалось найти подходящий момент, чтобы расспросить Кристин о сережке, но ей казалось маловероятным, что та могла принадлежать Кристин или кому-то другому из девушек, которые убирали их дом. Очень маловероятным! Но в то же время Дэмиен твердо отрицал что-то подобное, и у Фриды в прошлом не было оснований сомневаться в его супружеской верности.

    изображения не найдены

    В любом случае дело тут не только в Дэмиене и сережке. Дело в ней самой и ее чувствах по отношению к нему.

    Фрида остановилась и стояла с закрытыми глазами среди побережья из черного песка. Она пыталась прислушаться. К собственным чувствам. Но ничего не выходило. Фрида стояла на берегу, а на глаза наворачивались слезы – не грусти или скорби, а слезы от того, что она ровным счетом ничего не испытывала по отношению к человеку, который был ее мужем. Нет, Фрида волновалась за Дэмиена, тревожилась о его благополучии и безопасности, но в целом испытывала такое безразличие по отношению к Дэмиену, что ей самой становилось страшно. Даже история с найденной сережкой была для Фриды скорее вопросом принципа, чем манифестацией гнева по поводу предполагаемой измены Дэмиена.

    изображения не найдены

    И, если подходить к делу с бескомпромиссной прямотой, приходится признать… и тут Фрида едва не споткнулась… приходится признать, что она любит свою жизнь с Дэмиеном больше, чем его самого. Фрида любила деньги и статус, любила свою серебряную «Ауди А4», любила путешествовать, даже то, что была окружена слугами – хотя и испытывала неизлечимое смущение, когда те открывали дверь ее машины.

    изображения не найдены

    Возможно, им удастся снова растопить огонь страсти. Может стоит сходить к семейному терапевту, хотя внутри себя Фрида понимала, что Дэмиен ни за что на это не согласится. Он слишком озабочен тем, каким он представляется окружающим. А может Фриде нужно просто согласится на этот фарс – как многим знакомый женам: купить себе маленькое укромное местечко и проводить там большую часть времени, периодически возвращаясь,чтобы сыграть роль в той пьеске, из которой состояла вся жизнь Дэмиена. Фрида вошла во взрослую жизнь, пытаясь стать актрисой: возможно, ее планы наконец-то сбываются, хотя и не совсем так, как она ожидала.

    Продолжение последовало здесь.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

  • РазВязка IIПродолжение

    РазВязка IIПродолжение

    изображения не найдены

    Моя любимица Альда Сигмундсдоттир написала новую книгу – «Unravelled», что в рабочем варианте я перевел как «развязка». Она повествует о нелегкой судьбе несгибаемой исландки, вышедшей замуж за дипломатического (и дипломатичного) британца. Ранее я выкладывал главу о посещении героиней утеса Лаутрабйарг – самого высокого в Европе. Этот утес входит в маршрут интереснейшего тура «Исландия – гигантский национальный парк», предлагаемого фирмой «Джаз». Как и знакомство с миром тюленей. А вот фотографии тюленей в этом посту все как одна сделаны на полуострове Снайфедльснес, куда фирма «Джаз» возит однодневные туры из Рейкьявика.   

    Первая часть повествования лежит здесь.

    изображения не найдены

    Напротив места, где они лежали, находился выступ скалы, открывавший взору ее отвесную часть. Утес напоминал многоквартирный дом, населенный сотнями пронзительно кричащих птиц – чаек той или иной породы, обосновавшихся на всех доступных жердочках.

    – Что это за птицы? – крикнула Фрида. Ветер был таким сильным, что они почти не слышали друг друга.

    – Глупыши. И немного моевок.

    Фрида потянулась к своей поясной сумке, чтобы достать объектив с переменным фокусным расстоянием: ей страшно захотелось пофотографировать птиц. Она вынула зум-объектив и сняла тот, что стоял на фотоаппарате. Бальдюр протянул руку, чтобы подержать снятый объектив, пока Фрида устанавливала новый. Закрепив объектив, Фрида начала фотографировать, фокусируясь на различных птицах, некоторые из которых восседали на уступах в гордом одиночестве, в то время как другие жердились в дружеской или семейной компании.

    изображения не найдены

    – Тебе это не надоедает? – крикнула Фрида.

    Бальдюр осторожно подполз поближе к Фриде, чтобы иметь возможность разговаривать, не перекрывая рев ветра: «Никогда. Это не может надоесть».

    – Приезжаешь сюда каждую неделю?

    – Не каждую. Но бываю часто.

    – И какое туризм имеет отношение к проекту рыбное хозяйство?

    – Мне все равно, какой проект – лишь бы помогать региону. Не хотелось бы, чтобы отсюда все уехали. Но дело не только в этом: я просто люблю заниматься туризмом.

    изображения не найдены

    Фрида кивнула и сделал еще пару снимков.

    – Ты еще долго здесь пробудешь? – спросил Бальдюр.

    – Где? Здесь?

    – Нет. Я хотел спросить, сколько ты собираешься оставаться в городке?

    Фрида опустила фотоаппарат. «Не уверена, – сказала она. – но мне здесь очень нравится».

    изображения не найдены

    – Милый городок.

    – Точно.

    – Расслабляет.

    – Ага.

    – У меня с этим местом связаны чудные детские воспоминания.

    – ?

    изображения не найдены

    Взгляд Бальдюра стремительно переместился с Фриды на некую точку за ней. Он явно приглядывал за группой, за которую отвечал. Что-то привлекло его внимание: Бальдюр кивнул кому-то, стоящему за Фридой, и медленно отполз от края обрыва. «Извини: похоже, я там нужен».

    Фрида сделал еще несколько фотографий, затем оглянулась в поисках своего приятеля тупика, но тут улетел. Она осторожно отползла назад от края утеса и встала, стряхивая траву, прилипшую к одежде. Группа разошлась в разные стороны; несколько человек прогуливалось по утесу, поднимаясь на небольшой склон. Фрида отошла в сторону и изучила табличку, повествовавшую о бесстрашных местных жителях, спасших экипаж британского траулера. Затем она сделала еще несколько снимков, но вскоре увидела, что группа снова собирается у автобуса.

    изображения не найдены

    Следующей остановкой был Рёйдасандюр. По дороге туда немецкий сосед Фриды пришел в чуть более разговорчивое состояние, чем по дороге на Лаутрабйарг. Его явно возбудила близость верной смерти на краю утеса, и немец начал восторженно щебетать о бесчисленных прелестях Исландии. «Мы с женой были в Исландии уже четыре раза, – рассказывал он. – А это пятый! Все наши друзья отдыхают в Испании, в Португалии, на греческих островах… Они думают, что мы сбрендили постоянно ездить в Исландию». Его супруга, смотревшая со стороны, улыбнулась и закивнула. «Но мы обожаем Исландию. При этом мы заметили, что кое-что здесь изменилось за последние годы. К нашему огромному сожалению». Она помрачнела: «Исландцы попались на крючок материализма. И люди здесь сейчас нервознее, чем когда-либо».

    «Ну и что: исландцы всегда были падки на материальные вещи», – рассеянно отозвалась Фрида. Бальдюр протискивался по коридору автобуса с машинкой для оплаты кредитными картами; Фрида потянулась в сумочку за кошельком.

    изображения не найдены

    – Может оно и так, но так плохо, как сейчас, еще не было, – продолжил немец. – Я начинаю побаиваться за Исландию. Сейчас я на пенсии, но раньше работал финансовым аналитиком. Надвигается финансовая гроза, и я боюсь, что ваши банкиры и бизнесмены – в особенности те, кто скупал все эти магазины в Англии – вели себя немного опрометчиво.

    Фрида почувствовала раздражение и желание, чтобы ее немецкий сосед немного помолчал. Она изрядно устала от иностранцев, убежденных, что они знают об Исландии все – больше, чем сами исландцы. Особенно этим грешат немцы.

    изображения не найдены

    Бальдюр высился над ними, пока немец продолжал свою проповедь. Фрида заметила, что тот не стал прерывать немца, встряв в разговор, как сделало бы большинство исландцев, а вежливо подождал, пока тот завершит свою речь. Бальдюр кивнул немцу, затем улыбнулся Фриде: «Осталось только собрать у вас деньги за экскурсию».

    – Потому, что я, как типичный исландец, явилась в последний момент, – сухо парировала Фрида, протягивая Бальдюру кредитку.

    – Я этого не говорил: ваши слова, не мои.

    изображения не найдены

    Фрида заметила, что Бальдюр изучал ее кредитку чуть дольше, чем было необходимо. Он явно читал ее имя. На кредитке была указана фамилия ее мужа, и Фрида испытала необъяснимое раздражение. Обычно ей было приятно, когда окружающие узнавали, что она принадлежит к дипломатическому корпусу и что ее муж занимает весьма высокий пост. Сейчас – по непонятной причине – этот факт захотелось скрыть.

    «Спасибо», – сказал Бальдюр, протягивая назад карточку с квитанцией. Он снова взглянул на нее, и их взгляды пересеклись. Что-то полыхнуло между ними – какое-то родство, связь. Фрида поспешно опустила глаза.

    изображения не найдены

    Мини автобус трясся и гремел на тропе, которая была значительно хуже предыдущей. Бальдюр рассказывал в микрофон о местах, где они ехали. Совсем недавно Рёйдасандюр был процветающей общиной, но сегодня здесь остались лишь дачи. Название «Рёйдасандюр» означало «красный песок» и происходило от широкой полосы песка, красный цвет которому придавали перемолотые волнами ракушки. Неподалеку находились останки фермы – продолжал Бальдюр – на которой было совершено одно из самых знаменитых убийств в исландской истории, когда мужчина и его любовница, жившие на соседних фермах, прикончили своих спутников, за что были приговорены к смерти.

    «За что я обожаю Исландию, – заявил Фриде немецкий сосед по автобусу, нагнувшись поближе к ней, – так это за обилие историй. Здесь каждое место, почти каждый камень и холмик, имеют свою историю».

    С этим Фрида не могла не согласиться. Пусть Исландия не может похвастаться богатыми памятниками, архитектурой или художественным наследием, но она неизмеримо богата историями.

    изображения не найдены

    Совсем скоро они свернули на предательскую горную дорогу, которая сейчас несла их куда-то вниз – к ошеломляюще красивому виду, который открылся перед их глазами: впечатляюще красные пески – ровные, бескрайние, покрытые волнообразными наносами, изрезанные ленточками мерцающей воды, которые змейками проникали на сушу из сверкающего бирюзового океана. Прямо под ними простиралась поросшая травою низменность, на которой группка домиков – милых и живописных – сгруппировались с компактную деревушку. Между домиками играли дети; на веревках перед некоторыми домами сушилось, трепеща на ветру, белье. В автобусе все ахнули от восторга и сразу же потянулись за фотоаппаратами.

    Автобус спустился со склона, проехал немного и остановился. Бальдюр объявил остановку на полчаса, и пассажиры гуськом вышли из автобуса. Последней спустилась Фрида. Бальдюр ожидал ее у выхода из автобуса. Фрида почувствовала странное трепетание в нижней части живота, но быстро взяла себя руки: разумеется, он останется ожидать последнего пассажира, выходящего из автобуса. В конце концов, он гид.

    изображения не найдены

    – Ну и как тебе? – сказал Бальдюр, подвинувшись так, чтобы стоять рядом с ней.

    – Увидев такое, как не загордиться своей родиной!

    – Заметил, что ты говоришь по-немецки.

    – Ага.

    – Бегло?

    – Более ни менее. Прожила там четыре года.

    – Где?

    – В Берлине.

    – Неплохо. Училась?

    – Нет, – Фрида замялась. – Туда послали работать моего мужа, – добавила она, направив взор от Бальдюра куда-то в дюны.

    изображения не найдены

    Несколько туристов ушли ходить по берегу. Не сказав друг другу ни слова, и Бальдюр, и Фрида одновременно двинулись за ними.

    – Я тоже никогда не устаю от этого места, сколько бы раз здесь не бывал, – сказал Бальдюр.

    – Понимаю, почему.

    – Если у тебя когда-нибудь будет время, отсюда вверх ведет красивейший маршрут – мимо Сьёундау – фермы, где совершились убийства – и до Скора, где раньше была рыбная станция, а сейчас одна из самых удаленных ферм в Исландии. Только не пробуй пройти по маршруту, если боишься высот. Там тропинка становится совсем узкой, а по бокам отвесные склоны. В чем, собственно, и часть кайфа. – Бальдюр глянул на нее. – Ты пешим туризмом занимаешься?

    изображения не найдены

    Они шли неспешно, и разрыв между ними и туристами все увеличивался. Фрида ощутила какое-то внутренне тепло. Что-то в том, как Бальдюр разговаривал с ней – как будто он уделял ей все свое внимание целиком, то, как он интересовался ею, странным образом откликалось во Фриде. «Нет, много мне ходить не приходилось, – ответила она. – хотелось бы больше. Я заново открываю для себя Исландию. Не была дома уже много лет».

    «Лучший способ увидеть Исландию – это пешком. Ну и после этого в седле. Тогда можно попасть в такие места, в которые иначе не доберешься. Там много скрытых сокровищ».

    Они прошли некоторое расстояние, не обмениваясь ни словом. Фрида полной грудью вдыхала соленый воздух. Он наполнял ее энергией.

    изображения не найдены

    – Ты всегда жил в Фагрифьёрдюре? – спросила Фрида.

    – Нет, – ответил Бальдюр. – Моя семья переехала сюда, когда мне было восемь лет, а в шестнадцать я уехал в Рейкьявик, чтобы пойти там в ментаскоули.

    – Потому что здесь нет ментаскоули, – отметила Фрида. Ментаскоули – это что-то вроде высшей средней школы или колледжа, которую исландские подростки посещают в возрасте от шестнадцати до двадцати лет. В сельских районах таких школ мало, потому молодежи приходится уезжать учиться в города.

    ­– В Исафьёрдюре есть одна ментаскоули, но мне хотелось в Рейкьявик – большой город! – сказал Бальдюр, иронично хмыкнув.

    – Тогда зачем ты вернулся сюда?

    изображения не найдены

    Бальдюр перевел с нее взгляд, устремив его куда-то вдаль: «Здесь живет семья моей жены. Кроме того, я хотел помочь развивать регион».

    Жены. Фрида глянула не его руку. Обручального кольца он не носил.

    Значит, его жена – та бледная женщина, с которой она его видела. Упоминание жены выбило Фриду из колеи. Она схватилась за фотоаппарат, чтобы скрыть свое смущение, злясь на себя за собственную дурость. Бальдюр терпеливо ждал.

    изображения не найдены

    – Ты сказала, что жила в деревне в детстве, – продолжил разговор Бальдюр, когда она перестала возиться с фотоаппаратом. – Мы не могли встретиться в те годы?

    Фрида взглянула не него. Взъерошенные волны его волос приобрели оттенок золота от солнца, а на коже проступили легкие веснушки. У Бульдюра были такие бирюзовые глаза, и Фрида подумала, что нет ничего естественнее этого вопроса – встречались ли они раньше – потому что она чувствовала, что обязательно должны были. Казалось, что она его знает. Может быть, они играли в детстве – в деревне, либо где-то берегу, хотя ничего конкретного она припомнить не могла.

    – Я бывала здесь почти каждое лето, пока мне не исполнилось десять. Сколько тебе лет?

    – Я родился в 1980-ом. Мне двадцать восемь.

    Значит, он настолько моложе ее – на целых шесть лет.

    изображения не найдены

    Фрида улыбнулась, щурясь на солнце: «В таком случае, нет. В мое последнее лето здесь тебе было всего четыре. И твоя семья еще не переехала сюда».

    – Почему ты перестала приезжать в деревню? – спросил Бальдюр.

    – Дом принадлежал дедушке и бабушке. Дедушка умер. После этого дом продали.

    – Подожди, это белый дом с красной крышей, да? Тот, что сразу за деревней?

    – Да.

    – Эйиль – вот кому сейчас принадлежит дом. Я думал, что дом принадлежал его дедушке.

    – Эйиль – мой двоюродный брат.

    изображения не найдены

    – Тогда ясно.

    – Он купил этот дом несколько лет назад у той семьи, которой его продали.

    –  У него тоже нежные воспоминания об этом месте.

    – Думаю, что да – как и у меня. Мои лучшие воспоминания – отсюда.

    изображения не найдены

    Бальдюр улыбнулся Фриде, и между ними снова вспыхнула искорка нежности. Фрида дважды моргнула и направила взор в сторону. Возникла неловкая пауза.

    – Какой сегодня денек хороший! – отметил Бальдюр.

    – Да, действительно, – откликнулась Фрида.

    Они снова улыбнулись друг другу – как будто у них была общая тайна, ну или по крайней мере общее понимание того, что обмен наблюдениями о погоде неизменно помогает вернуться на нейтральную почву. Как кнопка перезагрузки беседы.

    Внезапно Бальдюр остановился и потрогал ее за плечо. «Смотри – сказал он, показывая пальцем. – там».

    – Где?

    – Парочка тюленей – прямо там.

    изображения не найдены

    И впрямь! Пара серых тюленей с черными бисерными глазами нежилась на участке каменистого побережья всего в сотне метров от них. Фрида взяла в руки фотоаппарат, чтобы зафиксировать этот момент, и осторожно пошла к ним. Тюленей это, похоже, не беспокоило: они подняли головы и смотрели на нее, разглядывая с любопытством.

    – Они такие любопытные: им всегда все надо проверить, – тихим голосом заметил Бальдюр, стоявший рядом с ней.

    – Милашки, правда? Немцы называют их «seehunde» – морские собаки.

    Немецкая пара, незаметно появившаяся за ними, услышала произнесенное Фридой немецкое слово. Женщина повторила его и засмеялась. И вот вся группа приблизилась к тюленям. Внезапно оба ластногих сманеврировали свои тяжелые туши на край занимаемых ими камней и плавно соскользнули в воды залива.

    изображения не найдены

    (Продолжение последовало и лежит здесь…)

    изображения не найдены

     

    изображения не найдены

  • РазВязкаРомантический роман

    РазВязкаРомантический роман

    Моя любимица Альда Сигмундсдоттир написала новую книгу – «Unravelled», что в рабочем варианте я перевел как «развязка». Книга повествует об исландке, вышедшей замуж за дипломатического британца, которая оказывается на Острове с Большой Буквы (в Исландии) в пик финансового кризиса и просто не может не остаться. Книга женская, но достойная. Прочел с интересом – в том числе и приводимою ниже в моем переводе главу о посещении Фридой утеса Лаутрабйарг – самого высокого в Европе. Мне доводилось разглядывать его с борта судна. Величественное зрелище. Правда, было настолько туманно, что вершина утеса терялась в облаках. А тут выпало съездить на западные фьорды на дребезжащем автобусе. Вернувшись, стал разбирать фотографии тупиков, и вспомнил этот эпизод из альдиной книжки. Хорошо бы ее всю перевести, да руки не дойдут. А кусочек ниже послужит, на мой взгляд, достойным «сэмплером».

    изображения не найдены

    Глава шесть

    «Лаутрабйарг и Рёйдасандюр. Последний тур сезона».

    С этой мыслью Фрида проснулась в субботу утром.

    Она никогда не бывала на Лаутрабйарге, и ей, вероятно, следовало бы воспользоваться этой возможностью до отъезда. Все в один голос твердят, что это поразительное место. Фрида понятия не имела, какая туда ведет дорога: скорее всего, не достаточно хорошая для ее машины. А потому съездить на экскурсию на специально оборудованном автобусе – верное решение, если она вообще намерена туда попасть.

    изображения не найдены

    Фрида встала с постели, раздвинула шторы и посмотрела в окно. Было солнечно и чуть ветрено. Белоголовые барашки волн наперегонки бежали к берегу. Вдалеке вздымалась гряда белоснежных пушистых облаков. Денек выдался что надо для путешествия – если учесть, что на дворе уже сентябрь. Другого такого может и не выпасть до отъезда.

    Фрида быстро оделась, затем спустилась вниз и собрала кое-какие вещи, пока готовился утренний кофе. В одном из кухонных шкафов ей попался маленький термос – как раз то, что нужно. Там же она обнаружила коллекцию коробочек «тапервер». В одну из них прекрасно поместится ее ланч.

    Фрида приехала поздно: когда она подъехала на парковку у бассейна, в мини-автобус уже садились туристы. Фрида припарковалась и выскочила из машины. Еще разворачивая машину, Фрида заметила, кто стоял у дверей мини-автобуса, ожидая, пока туристы рассядутся по местам. Это был мужчина из голубого «чероки», на которого она уже натыкалась. Как же его зовут? Бальдюр, что ли?

    Да, Бальдюр.

    Фрида нервничала, подходя к автобусу. Как-то это дьявольски неудобно. Все эти компрометирующие ситуации, в которых они застали друг друга.

    – Привет, — сказала Фрида, стараясь звучать как можно более обыденно. – Это отсюда идет тур на Лаутрабйарг?

    Он повернулся и кивнул. Ей показалось, что она различила в нем тот огонек близости, который заметила в импровизированной лавке, но не была уверена. Тем более, что он ничем не показал, что узнает ее. «Да, — сказал он, – садитесь. Осталась еще пара мест».

    – А билет нужен?

    – Билет можете купить у меня после того, как отправимся.

    – У меня только кредитка.

    – Не вопрос: мы берем кредитки.

    Он улыбнулся. Что-то в нем располагало. Фрида сразу почувствовала, что он хороший человек. Ей внезапно подумалось, что трудно сыскать вот таких людей – искренних, без тайных планов или стремления приспосабливать все вокруг к своим потребностям.

    И тут она вспомнила разговор, который на днях услышала в лавке.

    «Нет: похоже, у всех есть свои тайные планы» – подумала Фрида.

    В мини-автобусе почти не осталось мест. Фрида села в последнем ряду рядом с пожилой парой, которая тихо беседовала между собой на немецком. Бальдюр сел рядом с водителем, и, как только автобус тронулся, кратко поприветствовал туристов через интерком. И вот они уже в пути.

    изображения не найдены

    Фрида разглядывала проплывавший за окном ландшафт, когда ее внезапно охватила патриотическая горячка. Она любила эту страну от всего сердца – ее величественную красоту, крепко стоящий на земле народ, традиции, истории и легенды, нетронутые человеком просторы, магнетизм. Она свернулась сюда… и больше не хотела уезжать. Никогда.

    Фрида представила те последствия, которые ее решение имело для ее брака – суровые и необратимые. Но когда Фрида начала размышлять о них, к ней обратился мужчина на соседнем сидении.

    – Вы здесь впервые?

    Он выглядел доброжелательно и говорил по-английски с сильным акцентом.

    – Йа, — Фрида ответила по-немецки – это мой первый раз.

    – Ah! Sie sprechen Deutsch.

    – Йа.

    – Вы из дипломатического контингента?

    Вопрос удивил Фриду. Потом она вспомнила: «Гребаный дипломатический номер машины!»

    – Нет, что вы. – В какой-то момент Фриде захотелось рассказать о дипломатических номерах, но она решила этого не делать. – Нет.

    – Вы исландка?

    – Да.

    Мужчина смотрел на нее с любопытством: «Вы очень хорошо говорите по-немецки».

    — Спасибо! – А теперь меняем тему: «Вы здесь впервые?»

    Пока немец готовился ответить, в акустической системе автобуса зазвучал голос Бальдюра, который говорил по-английски. «Здравствуйте! Как Вы знаете, мы направляемся на Лаутрабйарг – самую западную точку Исландии, а потому и крайне западную точку Европы. Лайтрабйарг означает просто «скала Лаутрара», где Лаутрар – название района. На самом деле Лаутрабйарг состоит из трех скал, но обычно их всех называют одним именем – в единственном числе. В высшей точке скала поднимается на высоту четыреста сорок один метр – почти полкилометра – над уровнем моря».

    изображения не найдены

    Бальдюр продолжил рассказ, излагая различную информацию о скале и ее птичьих обитателях, а также взывая к туристам, чтобы они не приближались слишком близко к краю скалы. «Там, куда мы сейчас едем, ветер не такой сильный, но на вершине всегда страшно дует. Любой неверный шаг может закончиться трагедией. К тому же не забывайте, что тупики гнездятся вдоль вершины скалы, роя гнезда в земле по ее кромке. А значит, земля по кромке пористая, хотя и кажется твердой. Не подходите слишком близко краю!»

    изображения не найдены

    По мере того, как они приближались к точке назначения, автобус сошел с основной дороги и направился к морю по гравийной. В наиболее сложных точках его качало с борта на борт, и немецкая пара схватилась за ручки на передних сидениях, явно обеспокоенная. Периодически мужчина смотрел на Фриду и вежливо кивал, либо улыбался, но больше не пытался продолжить беседу. Фрида вздохнула с облегчением.

    Они добрались до места меньше чем за полчаса – быстрее, чем Фрида ожидала. Группа выбралась из автобуса. Открытый океан тянулся бесконечно до горизонта – темно-синего цвета, с белыми кружевными чепчиками танцующих волн. И, конечно, ветер! Он был таким сильным, что когда Фрида вышла из автобуса, у нее в буквальном смысле захватило дух, а ветер раскидал ей волосы во все стороны. Фрида изо всех сила пыталась привести в порядок прическу с помощью резинки для волос, которую догадалась обмотать вокруг кисти, повернувшись спиною к остальной группе, чтобы лучше справится с этой задачей. Когда Фрида снова взглянула в сторону группы, она увидела, что Бальдюр задержался, чтобы подождать ее.

    – Привет, – сказал он, как будто бы только что узнал Фриду.

    – Так ты не узнал меня там на парковке?

    – Конечно узнал.

    – Нет, не узнал.

    Бальдюр поднял бровь.

    – Будем считать, что мы квиты, – сказал он.

    – Ты имеешь ввиду те неудобные ситуации, который мы оба по случайности увидели?

    – Да.

    – Я твои секреты не выдам.

    Бальдюр ухмыльнулся.

    – Ты здесь впервые? – спросил он, когда они подошли ближе к уступу.

    – Да. А ты явно не впервые.

    изображения не найдены

    Он покачал головой. Ветер рвал его волосы не меньше, чем ее, и Бальдюр накинул капюшон.

    Тут они увидели, как пожилой немец приближается рискованно близко к краю утеса. Он орудовал фотоаппаратом, пытаясь сфотографировать тупиков, жердящихся на кромке непосредственно под краем утеса.

    изображения не найдены

    – Да чтоб тебя! – Бальдюр кинулся к туристу.

    изображения не найдены

    Было действительно холодно. Фрида порылась в карманах, разыскивая перчатки. Она благодарила бога за то, что светило солнце: по крайней мере оно частично компенсировало холод. Слева от нее было исландское семейство – пара с двумя мальчишками: они улеглись на животы и ползли к краю, чтобы сделать фотографии. Фрида последовала их примеру и по-пластунски проследовала к кромке утеса, держа фотоаппарат в одной руке. Это было цифровое устройство «Canon EOS» – рождественский подарок от Дэмиена из ее прошлогоднего списка.

    изображения не найдены

    Доползя до края, Фрида со страхом взглянула вниз, чувствую спазм в животе. Скала действительно отвесная, ничего на скажешь. Сорвешься – верная смерть. И тут внезапно прямо под ней появилась причудливая маленькая голова: тупик с ярким клювом и очаровательной мордашкой. «Привет!» – еле слышно прошептала Фрида, маневрирую фотоаппаратом так, чтобы сфотографировать тупика. «Здравствуй, красавчик…», щелк … и еще раз щелк.

    изображения не найдены

    Фрида лежала на краю, полностью поглощенная и умиленная опытом настолько близкого общения с птицей. Внезапно тупик спрыгнул с края утеса и повис в воздухе, паря в воздушных потоках, комично скосолапив ножки за спиной. Фриде это показалось настолько забавным, что она рассмеялась вслух. И почувствовала, что рядом с ней кто-то есть. Это был Бальдюр, который улыбался до ушей.

    изображения не найдены

    – Ты посмотри на этого красавчика! Обожаю, когда они вот так парят в воздухе. – восторженно сказала Фрида.

    – Знаю: это здорово!

    – Они такие забавные.

    – Да, и напоминают мне профессоров.

    – Точно.

    (Продолжение последовало: вот здесь. А вот здесь можно почитать про тупиков и не только).

    изображения не найдены

    изображения не найдены

  • Полет панка и шаломничество шмеляСаги

    Полет панка и шаломничество шмеляСаги

    изображения не найдены

    Не оскорбляй ты дочь пророка; не оскверняй религией панк рока! Я это придумал, когда все зашелестели по поводу панк-молебна и уголовного наказания за то, что я в потемках своего квази-исландского сознания не счел особо предосудительным. Что дурного в том, чтобы спеть в храме? Как сейчас помню веселые песни и танцы в кирхе Филадельфия в Рейкьявике (это, по-моему, церковь пятидесятников), выдавшиеся… на похоронах. Впрочем, это не совсем одно и то же, ибо танцы случились внутри их экзотической конгрегации и по обоюдному согласию… Не знаю, только, кого с кем – бога с этим приходом, уходящей души с душами провожающими? Но мне понравилось, хотя, признаюсь, в обрядовых таинствах я не силен и к вере не склонен: нет у меня гена мистики, начисто отсутствует. Мой воцерковленный друг указал мне на неприемлемость таких кричалок именно с позиций православной обрядности: амвон, с которого исполнялся молебен, по праву принадлежит батюшке или дьякону, и никому другому. Спасибо, разъяснил: теперь я понимаю технический аспект проблемы и вижу, что девушки могли действительно оскорбить верующих, а не только чересчур обидчивые власти. И к тому же познакомился со словом «амвон»…

    К чему я это все объясняю? Смотрите: когда мне был лет четырнадцать,  я – исправный комсомолец – в православном храме еще не бывал. В популярном тогда Спасо-Преображенском Соборе в андроповские времена специально обученные дружины отлавливали школьников, которых здоровое детское любопытство влекло в «грязные лапы клерикалов». Отлавливали и строго наказывали, тащили в Большой Дом, ставили на учет. Уверен, что этим занимались те же люди, которые сегодня готовы «порвать» за православие. Но речь не о них, а о том, что разные там «Полисы» и «Клэши» к тому времени на кассетах у меня уже водились, причем их употребление было куда менее порицаемо и рискованно, чем употребление религии. То есть в моей системе ценностей панк-рок существовал РАНЬШЕ религии! А значит, я вправе занять консервативно-оскорбленную позицию, объявить примат панк-рока над религией и осудить «пусек» за то, что они «осквернили» протестную энергию рока вязким конформизмом религии. Писать гневные письма осуждения, требовать расплаты, привлекать в свидетели разных там авторитетов: «Мы отстояли свое «право на рок», «дожили до седин – чтоб «послушать Дип Пёпл и ццццц… Цепелин», а они, понимаш, оскверняют…». Причем с позиций исторической достоверности и жизненного опыта это не было бы абсурдом: ведь я не единственный, в чьей жизни электрогитара прогремела раньше, чем «Отче наш».

    Можно выступить с осуждением с какой-либо иной позиции. Например: мы – лыжники, носящие в ветреную погоду лыжные маски – требуем вернуть нам наш символ идентичности, экспроприированный разного рода террористами и радикалами. Верните балаклаву властелинам лыжни: без нее скулы мерзнут, а в ней менты шмонают! Либо: коллектив изготовителей электрогитар «Фендер Стратакастер» гневно осуждает происки эрзац-феминсток за пресловутый перформанс, подло исказивших гендерную сущность этого священного, храмового можно сказать, инструмента. Ибо любой культуролог знает, что округлая с осиной талией дека электрогитары символизирует женское тело, нежно терзаемое и беспощадно укрощаемое чувствительными пальцами мужественного гитарного героя. Само электрическое соло, у нас известное как «запил» (с ударением на второй слог, хотя ударение на первый слог с гитарными героями тоже нередко случается) является достоверным музыкальным образом волнообразного мужского оргазма. Наконец, самый «мачо» гитарный герой всех времен и народов Джимми Хендрикс не только метафорически повествовал в своих «запилах» о примате активного звукоизвлекающего мужского начала над смиренным звукоизвлекаемым женским, но также утверждал торжество африканской расы над кавказской (в смысле белой) в вопросах творчества и сексуальности. Короче, рок – дело мужчин (так и хочется добавить: «лекарство против морщин»), а бабы с электрогитарами – это как ОМОН в кружевных лифтах с йоркширскими терьерами.

    Мне тут подсказывают, что, поступок девушек можно интерпретировать, как манифестацию «guitar envy» (зависти к гитаре), трансформировавшейся в эпоху медиа-технологий из классической фрейдистской «penis envy» (зависти к пенису), то есть на эту палочку можно навертеть еще такую сахарную вату суждений и осуждений, что сам Пелевин чисто отдохнет. Надеюсь всем понятно, что я не занимаю ничью сторону, а играю роль «адвоката дьявола»,  размышляя о механизме осуждения.

    Работает он примерно следующим образом. Помните, когда вы в детстве впервые солгали родителям, или что-то украли, либо у вас появилась маленькая, но постыдная тайна, которую нужно было хранить? Это момент утери невинности, когда вы начали отбрасывать тень. Дальше, если этой тайной ни с кем не делиться, тень будет расти. В груди будет нарастать этакое пофигистическое чувство свободы и безответственности, вызванное тем, что в момент совершения детского греха вы уже обрекли себя на муки ада, вынув пальчик из плотины, отделяющей ваш островок невинности от селевых потоков порока. При этом степень вины и степень ответственности (или безответственности) не соразмерны друг с другом, масштаб и перспектива явлений причудливо искажаются. Человек мыслит примерно следующим образом: «В детстве я тайно перешел улицу на красный свет. Это страшный грех, и гореть мне за него в огне, а потому буду летать по городу на машине с мигалкой, сбивая встречных и поперечных: все равно семь бед – один ответ!».

    Есть еще механизм проекции: мне за что-то стыдно, и я проецирую вину на других, порицая их за собственный грех. Чем яростнее осуждение, тем пушистее собственное рыльце. Если мне стыдно за то, что в моей стране нет ни сантиметра нерастрескавшегося и незаплеванного асфальта, я буду проецировать вину на универсально пригодных злоносителей-американцев, которые с помощью космического оружия или вездесущих агентов влияния льют помойку на безбрежные просторы наших рубежей. Если наши депутаты законодательных собраний так пристально увлечены проблемами гомосексуализма и педофилии, значит, у них самих что-то не в порядке с сексуальной моралью и ориентацией…

    Ну и так далее. Как в поговорке: плохому танцору всегда американцы мешают. А теперь несколько историй о порицании и прощении, начиная, по традиции, с исландских.

    1. Велосипедных дел мастер

    Почему-то принято считать, что «крейзá» косит стройные ряды граждан в местах плотного проживания сумасшедших – столицах, мегаполисах, разного рода царь-градах. Оно, конечно, так, но на самом деле в больших городах право на сумасшествие строго регламентировано, распилено, раскатано и внесено в реестр прибыльных предприятий, контролируемых синдикатами политиков, клерикалов и бандитов. Оно применяется – зачастую с масштабно губительными последствиями – в ходе хорошо организованных акций безумия, а вот для индивидуального «творчества» сумасшедших в большом городе остается удручающе мало места. В отличие от тихих омутов, в которых, как известно, водятся черти. И где к приходу чертей, как правило, не готовы. Именно в тихих заводях и случаются самые ужасные преступления ненависти – разные там брейвики, мухаммады мера и прочие безумцы. Случаются под недоуменное бормотание граждан вне «заводи»: да как же так – у них ведь там ТАК СПОКОЙНО!

    Пока я жил в Исландии, меня не покидала мысль: а может именно от этого «спокойно» людей здесь «клинит» куда более причудливым образом, чем жителей мегаполисов, у которых жизненного тонуса хватает только на «коммьютинг» между домом и работой? Ведь человеку свойственно искать стимулы, то есть приключения на свою задницу, и именно в тихих и удобных для жизни заводях у него есть возможность вдоволь обмусолить любую идиотскую затею и воплотить ее в жизнь.

    В столице Исландии Рейкьявик имеется главная магазинная улица – Лёйгарвегур (ручейковый путь) – и теневая улица «разбитых фонарей», бегущая параллельно главной – Квервисгата. Вдоль Квервисгаты расположены социальные квартиры для безработных, центры кормежки бездомных, детоксы для наркоманов, а в последнее время еще и секс-шопы и стрип-клубы! На этой улице, разумеется, ОЧЕНЬ ОПАСНО, как не преминут указать местные жители – в отличие от главной магистрали десятикратно переоцененных «дольче и габан», где царит тишь, гладь, да божья благодать.

    Именно на этой «опасной» улице почти 30 лет назад открыл свою велосипедную мастерскую… Рунар. Будем называть его так, хотя на самом деле имя и фотография героя нашего повествования уже несколько лет гуляют по интернету так же интенсивно, как письма «юристов» из Нигерии, призывающих вас востребовать многомиллионное наследство вашего нигерийского дядюшки (у кого сегодня нет дядюшки в Нигерии?). В то время Исландия еще пережевывала американскую мечту, воплощенную в гамбургерах, ковбойских сапогах и плывущих над лавовыми полями несуразно больших «бьюиках», «шевиках» и прочих «генеральских моторах». Вéлик в эту картину мира не вписывался; он пришел в Исландию чуть позже из обкуренной датской Христиании вместе с экотуристами, привыкшими передвигаться на арендованных бисеклетах. Единственными обладателями велосипедов на весь город в этот период были я (из бедности) и Хрингур (по болезни) – странный человек с деформированным черепом и прической «ирокез», затянутый в черную кожу мотоциклиста. Выражение лица Хрингура, не блиставшего психологическим здоровьем, красноречиво свидетельствовало о том, что шансов получить водительские права у него не больше, чем увидеть собственный затылок под ирокезом. Но мужик он был отличный – и настоящий панк! Хрингур любил пугать своим видоном туристов, а еще кружить на вéлике вокруг «взрослых пацанов» на «харлеях», великодушно принимавших его в свой суровый мужской круг.

    изображения не найдены

    Возможно, доходов от обслуживания наших с Хрингуром велосипедов Рунару вполне хватало, а может он уже тогда пестовал какую-нибудь горькую думку о судьбах планеты и насчет денег особо не парился, но его байк-шоп жил и развивался. Рунар всегда был мужественно симпатичен, по-мужицки безотказен и сумрачно молчалив. Замечательные, на мой взгляд, качества настоящего викинга – как мне их не хватает среди моих сограждан, склонных к эмоциональному шахидизму и шахеризадизму по любому поводу и без. К 2009 году бизнес Рунара разросся и уже включал в себя аренду велосипедов для туристов, обширные продажи и обслуживание. В городе появились велосипедные дорожки, а СМИ начали прокачивать идею велополиса – чтобы все было как у «взрослых» в Копенгагене, Стокгольме и Амстердаме. Казалось бы, чего человеку не хватает – пошел, наконец, в гору вытянутый на горбу бизнес, но именно в этом момент Рунара «торкнуо», пассианарно «воткнуло», он ощутил всепланетную сопричастность и занял свое место среди «воинов света», вооружившись ксенофобской лексикой и цепью от велосипеда «Scott USA».

    Если говорить проще, то Рунар, протестуя против какого-то очередного израильского безобразия – кажется, оккупации Газы, вывесил на дверях своего магазина аккуратную надпись «Júðar ekki velkomnir» (Жиды не приветствуются). Вот как об эпохальном для судеб современности событии поведала исландская газета «DV» (имя героя я изменил): « ЕВРЕЯМ НЕ МЕСТО В МАГАЗИНЕ НА КВЕРВИСГАТЕ. Рунар утверждает, что будет обслуживать евреев, если они придут к нему в магазин, но даст им понять, что они здесь не приветствуются . Рунар – владелец магазина «Боргархьёл» на Квервисгате – вывесил в своем магазине табличку, в которой клиентам указывается на то, что он не приветствует «жидов». «Я не хотел бы, что сюда приходили евреи, потому что мне они не нравятся, и я не люблю их уже много лет» – утверждает Рунар. Рунар, который владеет этим бизнесом 25 лет, заявил, что действует по политическим соображениям. Торхаллюр Хеимиссон, пастор из города Хапнарфьёрдюр, находит заявление владельца магазина небезобидным, так как в нем используется термин «жиды» как короткое название евреев. «Мне представляется это весьма предосудительным. Слово «жид» – древнее; раньше оно применялось как сокращенное название для обозначения евреев, но сегодня имеет негативно окрашенную нацистскую коннотацию» – утверждает пастор. Конституция Исландии запрещает дискриминацию людей по религиозным и расовым признакам» [перевод автора].

    Я бы возмутился всеми фибрами своей анти-ксенофобской души, если бы не одно досадное «но»: откуда в Рейкьявике взяться евреям [1]? Где Рунар мог наблюдать тех самых евреев, которых он столько лет так страстно недолюбливает? Какие к чертям в Рейкьявике еврейские клиенты, которым ему бы так хотелось бы указать на дверь своего вело-салона?! Он вообще хоть одного еврея живьем в своей Исландии видел?! Собственных евреев в Исландии практически нет и не было, а в туристической области потенциально еврейские страны находятся на последних местах по посещаемости острова. Можно подумать, что в Рейкьявик самолетами устремляются еврейские туристы, чтобы досадить Рунару: «Шломо, таки полетели в Рейкьявик велосипеды починим: там у Рунара дешевле, чем в Яффе». А дальше – как на полотнах Шагала: над разноцветными крышами Рейкьявика косяками парят евреи в лапсердаках, широкополых шляпах и ермолках, только обнимают они не еврейских невест, а нуждающиеся в техническом обслуживании велосипеды. Очередь из евреев к Рунару зловещим питоном многократно обвила компактный центр исландской столицы. Стоят хасиды, раввины, кабалисты, сионисты, коммунисты, гомосексуалисты – все как один с велосипедами. А Рунар без устали позвякивает гаечными ключами да все подтягивает цепочки на велосипедах, закручивает тросики, зыркая на посетителей наливающимися кровью глазами безеркера, пока вдруг как не затопает ногами и не заорет как викинг на стероидах: «Как вы меня достали! Ну не люблю я вас – и сколько лет уже не люблю! И откуда вы все прилетели? В общем так: слушайте, пацаны, велики чинить буду, но вы, блин, нот велкам!»

    И воспылала праведным гневом прогрессивная еврейская и нееврейская общественность, в интернете поднялся едкий пепел дискуссии вперемешку с угарными газами – как от пресловутого исландского вулкана. «Всмотритесь в лицо исландского нациста. Правда он выглядит как юдофоб? – написал кто-то ушлый в письме президенту велосипедной фирмы «Scott» в США, франшизой которой является магазин Рунара – Я, правда, по-исландски не читаю, но вот статья» (Источник: http://atlasshrugs2000.typepad.com/atlas_shrugs/2009/02/bike-store-in-iceland-no-bikes-for-jews.html ).

    Пришла в движение отлаженная машина осуждения. Президент американской велосипедной корпорации «Scott» выступил с официальным заявлением, в котором указал на то, что не несет ответственности за «художества» Рунара в Исландии, подчеркнув, что многонациональный коллектив его фирмы единодушно «осуждамс» Рунара за антисемитизм и ксенофобию. Можно подумать, им там всем в Америке заняться нечем, кроме как читать исландскую газетёнку «DV»! Кто-то связал Рунара с Аль-Каидой и исламскими фундаменталистами. Кто-то объявил национальным героем – борцом с еврейскими банкирами. Еврейско-британские братья Винсент и Роберт Чингиз действительно были задержаны в Лондоне по подозрению в крупном мошенничестве, приведшем к банкротству острова (см. http://www.kommersant.ru/doc/1597845 ), что дало повод для широкого обсуждения еврейского «следа» в проблемах исландской экономики. Для полноты демократического обмена мнениями не хватало требований разбомбить магазин Рунара, одновременно служащий штаб-квартирой исландского отделения «Хамаса».

    изображения не найдены

    Как водится в подобных случаях, народ обсудил все оттенки антисемитской терминологии. Лично мне вспомнилось, что еврейский район в Севилье и Кордове называется «Juderia», а в Праге еврейское кладбище вообще помечено на указателях как «Starý židovský hřbitov» (очаровательный язык!), что вовсе не отменяет того, что Рунар выразился крайне неизящно – как в гейзер пёрднул! Но ведь в его политических симпатиях (как-то язык не поворачивается назвать их «взглядами») отразилось традиционное исландское осуждение израильской военщины. Оно достигло высшей точки в 2011 году, когда Исландия первой в Европе признала независимость Палестины. Может – это всходы семян борьбы, посаженных Рунаром, тень его одинокого знамени свободы, поднятого в невзрачном подвальчике по ремонту велосипедов? Не думаю, что в этом дело. В свое время Исландия одной из первых приветствовала создание государства Израиль, потом первой признала независимость прибалтийских стран. Просто есть такой здоровый принцип – малые державы поддерживают независимость малых держав: искренне и прагматично.

    изображения не найдены

    Я не психолог и не философ, но думаю, что из этой истории можно извлечь ряд типологических обобщений. Первое: мы постоянно получаем тревожные сигналы из СМИ, но не имеем возможности ничего по этому поводу сделать. Бессилие противоестественно и разрушительно для психологического здоровья человека. Наложенное на личные невзгоды и комплексы, такое бессилие может вызвать непреодолимое желание осуждать или, не приведи господь, действовать. Благополучные, демократичные и честные страны подвержены этой искренней дури не в меньшей, а то и в большей степени чем страны неблагополучные, циничные и рваческие. Во вторых все делается за деньги, в первых – по убеждению, что временами приводит к куда более пагубным последствиям. Сравните, например, «эффективность» искренне безумного Брейвика с этническими погромами на заказ, скажем, в Индии. Второе: не только СМИ, но и интернет сервируют удручающе упрощенную картину мира: «Хорошенько вглядитесь в лицо исландского нациста!» Потребление такой идиотской упрощенки приводит к идиотским действиям. Ну и третье. Грядет эпоха глобальной ответственности за базар: сморозил что-нибудь неполиткорректное в собственном хлеву в обществе внимающих баранов, вышел во двор – а над тобой уже завис вертолет с направленной на тебя камерой «CNN» или боевой ракетой. Высокие, блин, технологии. Поэтому безопаснее никого не осуждать: ни викингов, ни евреев, ни панков, ни православных, ни феминисток, ни гомофобов, ни тем более баранов.

    Ну и последнее: магазин Рунара живет и процветает, хотя, будь я израильским турагентом, я бы не преминул сбросить на его тугодумную голову пару чартерных рейсов веселых еврейских туристов: пусть тренируется различать свет и тьму в реальных людях, а не борется с абстрактным злом низкой голливудской пробы.

    изображения не найдены

    2. Два Епископа

    В далеком девяносто пятом Исландия не входила в Шенген, американская военная база еще функционировала в Кефлавике, а попасть на остров туристу из России было запредельно трудно. «Нам сказали, что Исландия – нетуристическая страна», ведали мне штучные русские визитеры, залетавшие ко мне на остров. Я обзавелся первым в моей жизни мобильным телефоном в кожаной кобуре, размерами и весом напоминавшим стрелковое оружие. По нему и раздался звонок из исландского туристического агентства: «К нам едет БЕЗУМНО БОГАТЫЙ российский турист с семьей. Он почти получил визу и скоро отправится в увлекательное путешествие по ВСЕМ живописным точкам острова – не соблаговолите ли поехать с ним?». Денег у меня не было, к тому же хотелось посмотреть что-то иное, чем мокрую цементную серятину Рейкьявика, и я соблаговолил.

    Вскоре я уже встречал клиента в международном аэропорту Кефлавик. Он прилетел с женой и со взрослым сыном: оба мужчины были одеты в тренировочные костюмы с карманами, до колен оттянутыми какими-то сверточками, пакетиками, холстерами с телефонами и, как мне тогда показалось, личным стрелковым оружием, хотя последнего я воочию не наблюдал. Маршрут был составлен с характерной для Исландии петлявостью, которая в сочетании с географической супер-инклюзивностью и ничем не обоснованными претензиями на «VIP-изну» (или «ви-пиздну» – как правильно?) гарантировала мне веселое времяпровождение на всем его протяжении. Иными словами, я должен был рукотворно создавать по ходу движения клиента VIP сектор там, где баран не какал, таская VIP обслуживание в себе и на себе подобно тому, как узбек таскает ковер, чтобы раскатать под ноги «дорогому гостю». Если мы катались на лошадках, то почему-то не один час – как простые смертные – а все восемь, да еще с купанием в вонючей речушке с илистым кипятком и заболоченными берегами. Попа и ноги после такой «VIP-джигитовки» болели нестерпимо, а элегантное сочетание кипяченой реки с пронизывающим ледяным ветром гарантировало неминуемый чих. В аэропорту городка Хёпн, куда мы перелетели из Рейкьявика, чтобы избежать переездов по земле, нас встретил сам мэр города, который лично доставил нас во вспаханную канаву со строительным вагончиком, внутри которого из растрескавшегося пластмассового шланга едко поплевывал сероводородный пар. В описании тура этот объект значился как «Mývatn Nature Baths» (то есть «природная купальня озера Миватн»), и нас практически насильно в нем искупали, хотя ничего ни природного, ни парообразного в приятном смысле этого слова мы там для себя не обнаружили. Уже позднее на месте этого строительного вагончика действительно был воздвигнут похожий на Голубую Лагуну [2] купальный комплекс – «Mývatn Nature Baths», но на тот момент он существовал только в проекте.

    К чести моих клиентов надо сказать, что они безропотно переносили все тяготы и лишения VIP-эко-туризма. Исландия была для них едва ли не последней неосмотренной страной на глобусе – наряду, если не ошибаюсь, то ли с Бутаном, то ли какими-то островами – кажется, Тимором, где в те годы шла война. Туристы даже указывали мне на незаслуженно оставленные без внимания объекты, скрупулезно перечисленные в толстенном описании их тура, который был изобретательно, но не всегда точно переведен на русский язык. Я про себя называл этот труд «Руководство по тому, как гарантированно отдать богу души в ходе многодневного и ОЧЕНЬ дорогого тура по Исландии, прихватив с собою в сероводородную преисподнюю несчастного гида», но поскольку опыта работы с богатыми клиентами еще не имел, спорить с ними не решался. Не спорил я и с названивавшими мне по ходу маршрута бабёнками из российских турагентств, которые, сами «путешествуя» исключительно в косметическом салоне перед телевизором, приложили наманикюренные руки к составлению нашего убийственно сложного маршрута.

    «Надо обязательно показать им ВСЕ!» – требовали по мобильнику туристические тетеньки из далекой Москвы, что навеивало подозрения, что концепцию тура по Исландии разработали для моих клиентов «специалисты» из конкурирующего с ними банд-формирования. Мне оставалось «увертываться от пуль» и проявлять смекалку. Когда мы добрались до Хусавика – городка к северу от Акюрейри, который сегодня позиционирует себя как «столица мира по осмотру китов» – я понял, что в споре между выполнением программы и выживанием пора выбирать жизнь. Завершив осмотр китов в столь любимых ими серо-ледяных водах, я смог убедить продрогших клиентов, что самое приятное купание происходит в Исландии вовсе не на лоне плюющейся геотермальными секрециями природы, а в цивилизованном бассейне, который имеется в каждой деревушке. Тем более в таком крупном кито-познавательном «наукограде», как Хусавик. На том и порешили.

    При входе в бассейн возникло непредвиденное осложнение. Достав из кармана «треников» затертый полиэтиленовый пакетик, мой клиент сдал его на хранение служащему бассейна. Тот, протянув ему ключи от ящичка в раздевалке, поместил пакетик в специальную ячейку и собрался уходить, чтобы протереть полы или выполнить иную бассейновую работу. Служащего остановил командный рык моего клиента: «Куда пошел, блин? А ДЕНЬГИ охранять КТО будет?!» Хотя данная сентенция и была изречена на некому в Исландии не ведомом русском языке, ее агрессивная интонация не оставляла ни малейших сомнений в недовольстве клиента, и исландец вернулся, чтобы узнать, в чем проблема. Ни о каких деньгах я на тот момент не знал, поэтому просто перевел его вопрос клиенту. Тот в свою очередь поведал, что задрипаный мешочек в недрах его «треников» содержал баснословную сумму в долларах США, которую он передал на хранение служащему бассейна и требует, чтобы тот бессменно его караулил. Я перевел это исландцу, который, не интересуясь обменными курсами, не понял даже порядка чисел. Он резонно указал на то, что никаких долларов никогда не видел и видеть не желает, и что в его обязанности входит подтирание полов, а не стояние истуканом на страже мешочка с неведомой валютой. Я заметил, что содержания этого мешочка с лихвой хватило бы на приобретение нового джипа. Использование джипа в качестве универсального эквивалента сработало: исландец вытаращил глаза и позволил себе полюбопытствовать, зачем русский господин притащил с собой такую крупную сумму наличных средств в бассейн, в котором – в соответствии с нормами экологии и здравого смысла – джипы не продаются.

    – А у вас в Руссланде что, ДЖИПЫ  В БАССЕЙНАХ ПРОДАЮТ?

    «Бывает, что и в бассейнах» – подумал я, но вслух ответил: «Нет, не в бассейнах!»

    – Но если он не собирается покупать джип в нашем бассейне, то зачем тогда он принес в него столько денег?

    – Потому что боится оставить их в отеле!

    – А почему он не держит их на банковском счете, а носит в кармане тренировочных штанов с обвисшими коленками?

    Этого я и сам не мог толком уяснить, поэтому – чтобы сгладить культурный шок – мы сошлись на том, что исландский труженик бассейновой нивы изобразит на лице самурайскую преданность напополам с варяжской свирепостью и просто скажет русскому господину: «Окей, мистер!». На удивление, это сработало, и уверовавший в сохранность своих сбережений клиент удалился отдыхать в недрах джакузи с термальной водой. Вокруг него восседали близкие к нему по возрасту, общественному и физическому весу, темпераменту и положению исландские господа. Поскольку час был вечерним, думаю, что здесь собрались все отцы города, которые по исландскому обыкновению обсуждали новости бизнеса и политики в том, что на острове называют по-простецки «ведром с кипятком», а по-иностранному мудреным словом «джакузи». У них были упитанные животики, груди, поросшие альфа-самцовой шерстью, на пальцах и шеях поблескивали изящные ювелирные изделия, по весу и размеру, впрочем, значительно уступавшие тому «иконостасу» из желтого золота, который таскал на себе мой клиент.

    Неспешную беседу воротил Хусавика прерывали не всегда цензурные, но неизменно громогласные крики моего клиента, адресованные его жене: «Куда поплыла, блин?», «Вернись взад, блин!». Большинство из нас, находясь в чужой языковой среде, испытывает легкое раздражение или страх от звучащей вокруг иностранной речи, и уж совсем немногие рискнут, пребывая в лингвистическом меньшинстве, пронзить чужой язык воплями на собственном. Тут срабатывает инстинкт самосохранения, маячок «свой-чужой», который могут отключить лишь крайне уверенные в себе индивиды, одаренные природой тем, что сегодня называют «мигалкой в голове». К числу последних, безусловно, относился и мой клиент, который своим беспрестанным «кряканием» начал серьезно действовать на нервы окружающим его исландцам. И не удивительно: они находились в сердце родной и с потрохами купленной ими деревни, жители которой привыкли внимать каждому их слову, а этот чужак бесцеремонно топил их элегантную беседу в потоке иноязычной брани. От вопросов деревенской политики разговор плавно перетек к обсуждению того, на каком, собственно, языке изъяснялся сей заезжий нахал, и откуда он вообще здесь взялся. «Может – поляк?» – высказал предположение один, но его коллега опроверг эту гипотезу: «Нет, у меня поляков целая рыбная фабрика. Этот говорит по-другому». «Тогда – югослав?» «Тоже нет, на моем траулере работает человек пять «югов» – совсем не похоже…». Пристально вглядываясь в массивный православный крест на золоченной «цепуре», возлежащий на обильно татуированной груди моего туриста, самый продвинутый из исландцев, наконец, собрал представленные ему лингво-этнографические улики в практически верную гипотезу. «Rússland! – стукнув себя по лбу, воскликнул он – Hann hlýtir að vera Biskup frá Rússlandi!» –  «Да из России он: похоже, это Епископ (Патриарх) из России!»… Я чуть не утонул в джакузи от смеха…

    ***

    Епископы играли важную роль в истории Исландии и пользовались уважением широких народных масс, о чем содержится немало свидетельств в сагах и произведениях исландского фольклора. В поздних исландских сагах даже имеется такой жанр как «biskupasögur» – деяния епископов. Епископы широко фигурируют и в фольклорной традиции, которая воздает им хвалу за щедрость применительно к никогда не переводившимся в Исландии беднякам и за остроумное решение светских и религиозных вопросов. Епископу из местечка Хоулар Гудмундуру Арасону народная молва приписывает, например, практику благословлять все скалы и горные вершины на рельефе, за исключением одной. Согласно легенде, осеняя крестом 14 км махину Лаутрабйарга – самой большой и западной (за исключением Азор, причем не всех из них) скалы в Европе – Гудмундур, вняв мольбе разной языческой нечестии, издавна на ней обитавшей, оставил «некрещеной» одну вершину. Это позволило нехристианскому пантеону троллей и эльфов сохранить свое влияние на обжитой скале. «У всего на свете есть своё предназначение, – заявил епископ – пригодятся и эти дьяволята» – вполне в духе последующей и широко освещенной в путеводителях по Исландии традиции строить дороги в обход больших камней, дабы не тревожить обитающих там эльфов.

    Все епископы, служившие в Скаульхолте и Хоулар, а после учреждения единого епископства в 1801 году и в Рейкьявике, перечислены на стене церкви в Скаульхолте. Единственным епископом, занимавшим обе позиции – епископа Скаухольта и всей Исландиии – был Гейр Видалин, живший с 1761 по 1823 год. Для любителей исландской старины укажу, что мать Гейра Видалина была сестрой первого этнически исландского «Мэра» (Генерал-губернатора) Рейкьявика – Скули Магнуссона, посеявшего робкие семена «Индус-3-Али-за-ции» [3] в Исландии. Сам же Гейр навсегда вошел в исландские анналы как образец расточительной щедрости по отношению к городской бедноте, став, вероятно, первым епископом в истории христианского мира, который спустил на благотворительные нужды целое епископское хозяйство.

    Щедрость Гейра в раздаче собственного и церковного добра беднякам не уступала, пожалуй, только его жадности к приобретению знаний. Гейр был одним из образованнейших исландцев своего времени. Я с интересом прочитал рассказ посетившего Рейкьявик шотландского пастора, который был приятно поражен беглостью исландского епископа в общении на латыни, а также его готовностью сытно кормить не только любого залетного исландца, но и исхудавшего в дороге шотландца. Довольно, на мой взгляд, абсурдная картина – воет ветер, воняет рыбой, ноги тонут в черном вулканическом песке, а два пастора в растопыренных жабó ведут ученую беседу на латыни, неспешно прогуливаясь по Рейкьявику и придерживая срываемые порывами атлантического ветра шляпы…

    Епископ Гейр Видалин был настолько известен своей щедростью, добротой и готовностью отдать последнее, что в народе его величали не иначе как «Гейр Гоуди» (Добряк Гейр). В Резиденции Епископа в Ламбастадир (на полуострове Селтйарнарнесс к западу от Рейкьявика), где он проживал до переезда в центр Рейкьявика по адресу «Austurstræti 10», были рады любому и ни для кого не жалели харчей. Готовили здесь щедро, не упуская возможности накормить последнего оборванца, который в характерно исландской манере возносил хвалу хозяину-епископу лаконичным поэтическим слогом. Множество таких вирш о гостеприимстве Гейра и по сей день живет в народной памяти. Сам Гейр о непрекращающейся стряпне на своей кухне высказывался следующим образом: «Есть всего два места, где никогда не стихает пламя в печи – у меня в дома и в аду». Свирепым гостеприимством отличался не только сам Гейр, но и его супруга, поэтому нет ничего удивительного в том, что к 1806 году, «скормив» свое немалое хозяйство исландской бедноте и армии нахлебников у себя дома, они объявили банкротство.

    Епископ, спустивший на благотворительность целое хозяйство, был вынужден ходатайствовать об учреждении специальной комиссии, которая взяла бы на себя его содержание. В нее вошли высшие чины датской колониальной элиты в Исландии, в том числе сам «Фоугети» (что-то вроде Генерала-губернатора). Комиссия постановила взять на поруки самоубийственно хлебосольного епископа, дабы не позорить цвет нации его драными портами и клошарными, хотя и изысканно учеными манерами. Из дома Гейра в Ламбастадир выселили 24 постоянно проживавших там нахлебников, а также сотни каких-то темных личностей, околачивавшихся на ферме в поисках даровых харчей. Высочайшая комиссия постановила выделять Епископу Гейру Видалину еженедельное пособие из муки, масла, чернил и табака. От управления собственными финансовыми делами он был отстранен по причине полной некомпетентности.

    «Проблема свободы заключается в том, что никто не умеет ценить ее до тех пор, пока ее не отнимут» – писал приговоренный к финансовой дисциплине епископ. Он умер в 1823 году, отправившись посмотреть на выбросившуюся на берег гринду (черного дельфина). В те годы имущество с потерпевших крушение судов, а также мясо выброшенных на берег китов объявлялось собственностью властей той местности, где это произошло. Гейр наверняка отправился на место «китокрушения», чтобы найти юридическую лазейку и «застолбить» за собой кита, мясо которого он потом бы по-христиански скормил голодным островитянам. На берегу Гейр простудился и умер. История Гейра Видалина интересна для меня тем, что отражает древний, как религия, спор о стяжательстве и благотворительности в церковных кругах, а также резонирует той пронзительной ноткой юродивой любви к ближнему, которую воспевали произведения классической русской литературы.

    3. Фатима

    Церковь, как и любой институт, отражает состояние общества. У нее, на мой взгляд, могут быть лишь две позиции по отношению к обществу: либо преследующей и угнетающей, либо преследуемой и гонимой. Когда церковь институт пребывает «в шоколаде», ее больше всего интересует собственное могущество и богатство. Евангелические «цацки» о милосердии и о «левой щеке» не для церкви, когда она переживает момент силы: нужно цементировать власть, грести деньги, кричать «фас», рвать конкурентов и агентов чужого влияния. Потом начинается раскол, отпочкование новых орденов и братств, реформация: проблемы обездоленных, к которым глуха официальная «блудница», переходят в ведение нового «департамента», который впоследствии выделяется в отдельную конфессию или деноминацию. Либо – как не раз бывало в истории – тем, кому кричат «фас его!», становится все равно, кого «фасать», и они кусают руку, их вскормившую. Те, кого приучили громить – лавки иноземцев, храмы иноверцев, поместья богатеев, парады геев, телестудии безбожников – рано или поздно пойдут жечь собственные храмы. И тогда церковь переходит в положение униженной и гонимой, как во времена апостолов или после «октябрьских беспорядков»: она страдает и прощает, а ее любят и берегут.

    Сам не выношу упрощенных рассуждений о цикличности истории, потому перейду прямо к путешествию, которое – вопреки ожиданиям – оставило в моей душе глубокий след. Откуда взялся туризм? Он произошел от паломничества, а первая в Европе «туристическая тропа» – Сантьяго де Компостелла – находится в Иберии, куда мы сейчас мысленно и перенесемся. Интересное наблюдение сделал Пелевин: на заре христианства паломники еще ходили во святую землю, потом стало хватать локального «туризма» по ближним церквям и расползшимся по миру мощам ‒ читай «Кентерберийские рассказы», а сегодня мы «сдуваемся», повозюкав пальцем по плану кафедрального собора или мышкой по сайтам с описанием святынь. А как хотелось бы заправить густой бульон географических странствий щепоткой паломничества, приправить стручком риска, лаврушкой самопознания и, глядишь, вместо пересчета звезд на отелях откроется звездный небосвод, величие творения, путь к тайне.

    Но вернемся к нашим баранам – исландским и иберийским. Дочь пророка в начале этого повествования появилась именно потому, что мне захотелось рассказать о своем посещении Фатимы (с ударением на «и») – паломничестве панка в местечко в центральной Португалии, где трем пастушкам – Люсии, Франсишку (Франсиско) и Жасинте – шестикратно явилась Богоматерь. Сама история рассказана и пересказана сто крат. Чтобы поведать все трогательные изгибы этой драмы, нужно обладать незаурядным писательским даром, а чтобы ее интерпретировать – владеть не только чудом веры, но и солидной теологической подготовкой. Поэтому лишь намечу тоненьким курсивом основные события.

    Люсия Сантуш 1907 года рождения из деревушки Алжуштрел, а также ее кузены Франсишку Марту 1908 года и Жасинта Марту 1910 года рождения, проживали в окрестностях деревни Фатима, округ Оурем, область Сантарем. В 1916 году перед детьми несколько раз предстал Ангел, представившийся им как «хранитель Португалии», а в мае 1917 в местечке Кова да Ириа, где дети пасли овец, им впервые явилась Богородица. Пастушки увидели на небе двойную вспышку, затем на ветвях дуба появилась «дама, вся в белом, ярче, чем солнце, изливавшая лучи света яснее и сильнее, чем хрустальная чаша, наполненная искристой водой, сквозь которую проникают обжигающие лучи солнца» (перевод взят из Википедии). Дама эта поведала детям, что спустилась с небес, и предложила им принять страдания во искупление грехов этого мира, а также сообщила, что отныне будет являться им на этом месте 13 числа каждого месяца. Дети с жаром приняли предложение о подвижничестве и сразу начали раздумывать, какие бы еще жертвы они могли принести помимо предписанных Богородицей молитв. Вначале они скормили баранам тщательно упакованные их матерями обеды. В дальнейшем обеды было решено отдавать беднякам, а не баранам, а сами юные овцепасы утоляли голод горькими желудями с того самого дуба, на ветвях которого пред ними предстала Богородица. Смысл любой религии – покаяние и жертва – за собственные и чужие грехи. В Фатиме груз и сладость жертвы легли на плечи обычных крестьянских детей. Интенсивность мистического переживания навсегда изменила их жизни. Они выбрали небо или небо выбрало их? Не знаю. Выбирает ли шмель цветок или цветок открывается только строго отобранному шмелю?

    Примечательна топонимика этих мест, где Матерь Божия оставила миру свое последнее предупреждение. Местечко Фатима в Португалии почитается у мусульман уже тысячу лет. Это связано с ЯВЛЕНИЕМ там духа любимой дочери пророка Мухаммaда – Фáтимы (с ударением на первый слог!) – во время завоевания арабами Пиренейского полуострова в IX-X веках. Фáтима бинт Мухаммад считается у мусульман эталоном женской добродетели, и можно было бы смело проводить параллель между ее почитанием у мусульман и культом богоматери у христиан, если бы не опасение обидеть кого-нибудь по конфессиональному принципу, как и вообще неприязнь к такого рода широким обобщениям. Еще примечательно, что трехконсонантный арабский корень «фтм» (с эмфатической «т»), лежащий в основе имени «Фатима», означает то ли «отнять от груди», то ли «защитить от зла и огня ада». Насчет последнего не берусь дискутировать со «стреляными» каббалистами, но в любом случае местечко это еще то – насквозь прошитое мистическим символизмом!

    Вот пара легенд, связанных с происхождением географических названий в этой части страны. Городок, который сегодня называется Алькасер ду Сал, в XII веке был столицей арабской провинции Аль-Касар. Однажды мавританские рыцари с семьями отправились на берег реки Саду, чтобы благочестиво отметить день Иоанна Крестителя, который – как и Иисус – почитается мусульманами в качестве одного из пророков, «печатью» которых, как известно, стал Мухаммед. Как нередко случалось в ходе подобных купаний по всей Иберии, на мусульман внезапно набросился отряд христиан. Во главе его стоял крестоносец, тамплиер и «Пожиратель Мавров» (o Traga-Mouros) Дон Гонсалу Эрмингиш. Битва была короткой, но беспощадной: христиане оперативно «настрогали» груду из тел свежевымытах безоружных мусульман, остальных пленили и передали своему королю Аффонсу Энрикешу. Поскольку различные варианты этой истории я слышу  едва ли не в каждой из португальских деревень, название которой начинается с «аль» (определенного артикля в арабском) – «мусульмане беззаботно плескались в прохладных водах, когда на них набросилась немытая «бригада» христиан, и воды окрасились в багрянец» – напрашиваются некоторые этнографические обобщения. Очевидно, что среди португальцев бытует некий стереотип реконкисты, согласно которому мавры постоянно нежатся в хрустальных водах, в то время как поджарые и аскетичные предки сегодняшних португальцев рыщут по округе, без устали разя этих «пляжных мавров». В том, что они «валят» мусульман по-партизански, когда те отдыхают, да еще в святые праздники, безусловно есть что-то от «дубины народной войны»: для священной цели хороши все средства. «Который год нам нет житья от этих мавров!» От крестоносцев разит конским и мужским потом, им некогда бриться, мыться, малую нужду приходится справлять прямо в седле, но отсутствие элементарных средств личной гигиены только крепит их боевой дух. Среди всадников Чингисхана купание тоже каралось смертью. И викинги, как утверждают, совершали набеги на Константинополь, свирепо почесывая немытые тела, как до них ходили на изнежившихся в термах римлян древние германцы. С тех пор прошло тысячелетие: многие арабы Персидского залива неодобрительно, по моему опыту, относятся к публичным купаниям в бассейнах, реках, прудах и прочих водоемах, что в свете португальского опыта не удивительно. У европейцев же, напротив, необратимо восторжествовала пляжно-банная культура, достигшая своего пика в термально-сточных водах исландской Голубой Лагуны. Выводы напрашиваются сами…

    Но вернемся к нашему Гонсалу-мавроеду. Король спросил его, какую награду он пожелает за свою героическую «зачистку» мавров. «Никакой, кроме разрешения взять в жены красавицу Фатиму – дочь властителя Алькасера». При крещении девушку нарекли Оуреаной, а на свадьбу король подарил Гонсалу деревушку Абдегаш, которую в честь невесты тоже переименовали сначала в Оуреану, а затем в Оурем. Однако, семейное счастье «Грозы Мавров» было недолгим: Оуреану призвал к себе бог, а скорбящий Гонсалу подался в монастырь Алькобаса. Тело Ореаны было погребено к западу от Оурема, где заложили цистерцианский монастырь. Брат Гонсалу – настоятель этого монастыря – закончил свои дни в местечке, которое сегодня зовется Фатúма.

    Еще одна группа географических названий – Кова да Ириа, Оурем, Сантарем и Лейрия – восходит к имени португальской святой – Ирены или Ирии. Поклявшись посвятить себя богу, Ириа отвергла ухаживания некого брутального Бритальду, который обиделся и приказал своим оруженосцам убить ее. Те пронзили девушку мечами и бросили ее тело в реку Набао – приток Тежу. Не думаю, что у Ирины был выбор: если бы она поддалась домогательствам Бритальду, он бы обиделся на второй день после свадьбы с равно плачевным для нее результатом. Дядя Ирины – настоятель монастыря, в котором та получила образование и окрепла в вере – пошел искать тело племянницы в место, открывшееся ему во сне. Там – недалеко от сегодняшнего Сантарема – река Тежу внезапно расступилась, и перед взором аббата предстала ее роскошная гробница. Затем воды снова сомкнулись, не дав аббату извлечь из гробницы нетленное тело племянницы.

    Но вернемся к истории детей-пастушков. Вопреки настояниям Люсии держать пережитое в тайне маленькая Жасинта сразу поведала родителям о явлении Богородицы, и это происшествие стало предметом обсуждения изголодавшейся по новостям деревенской общественности – примерно как появление русского «епископа» в исландском бассейне. Детям с самого начала пришлось нелегко: никто, кроме отца Франсишку и Жасинты, не поверил их рассказу, а мать Люсии даже поколотила ее ручкой от швабры за «фантазерство». Не все знают, что сам участок Кова да Ириа принадлежал семье Люсии, а начавшееся сразу после первого явления Богоматери саранчеобразное нашествие паломников и любопытных уничтожило посевы и лишило семейство одного из средств к существованию. Это стало источником страданий для Люсии, которая чувствовала себя ответственной за обнищание семьи, но была не в силах отказаться от той роли, которую возложила на нее Богородица.

    Через месяц – 13 июня 1917 года – отмечался день Святого Антония (Антония Падуанского – покровителя Лиссабона) с красочными процессиями, ярмарками и угощениями. Родители пастушков не без основания надеялись, что те забудут о своей «ереси», но они, как и обещали Матери Божьей, уверенно направили свои стопы в Кова да Ириа в сопровождении примерно 50 сподвижников и зевак. Там им снова явилась Пресвятая Дева и призвала их молиться, а также установить в мире культ ее Непорочного Сердца, которое Люсия увидела пронзенным шипами. Последнее символизирует страдания Богородицы от греховности людского рода. У католиков «сердце» – центр человеческой жизни, точка, где сходятся разум, воля, темперамент и эмоциональное восприятие. Непорочное сердце – это сердце, которое достигло внутренней гармонии и потому видит Бога. Быть посвященным Непорочному Сердцу Богоматери – значит жить по принципу «Да пребудет воля твоя». Еще Богородица поведала детям, что скоро заберет к себе Франсишку и Жасинту и что Люсии предстоит играть роль ее посланницы еще много лет.

    13 июля в Кова да Ириа стеклись толпы паломников. Они слышали звук, подобный жужжанию пчел, при появлении Богородицы, и мощный звук при ее уходе. Богородица поведала Люсии три тайны, две из которых были опубликованы в 1941 году, а третью раскрыл в 2000 году Папа Иоанн Павел II. В первом послании Богородица показала детям море огня – ад (от пламени которого хранит Фатима), либо видение грядущей мировой войны. Во втором она предсказывает конец первой мировой войны и начало второй в том случае, если Россия не будет посвящена ее Непорочному Сердцу:

    «Вы видели ад, куда отправляются души бедных грешников. Чтобы спасти их, Бог хочет установить в мире почитание Моего Непорочного Сердца. Если то, что я вам скажу, будет исполнено, много душ будет спасено и настанет мирное время. Война скоро закончится. Но если люди не перестанут оскорблять Бога, начнется еще худшая война при  Папе Пии XI. Когда вы увидите ночь, озаренную необычным светом, знайте, что это великий знак Божий того, что Бог готов наказать мир за злодеяния посредством войны, голода, и гонений на Церковь и Святейшего Отца. Чтобы предотвратить это, я пришла просить о посвящении России моему Непорочному Сердцу и о  причащении в возмещение грехов в первую субботу месяца. Если мои просьбы будут услышаны, Россия обратится и настанет мирное время. Если нет, то она распространит свои ошибки по всему миру, вызывая войны и гонения на Церковь. Добрые будут му́чимы, Святейший Отец будет много страдать, некоторые народы будут уничтожены. В конце моё Непорочное Сердце восторжествует. Святейший Отец посвятит Россию мне, и она обратится и некоторое мирное время будет даровано миру».

    Перевод взят из Википедии

    Россия, как известно, не «обратилась», а с головой ушла в «отрицание отрицания», откуда до сих пор не вернулась со своими преследованиями за панк-молебны, проблесковыми маячками и спецпропусками к Богородице. В 1938 году в Европе действительно наблюдали «ночь, озаренную необычным светом» (северное сияние?), предвещавшую начало следующей мировой войны. Папа Пий XI предлагал большевикам купить у них предметы, конфискованные в православных церквях, проводил благотворительные кампании в пользу голодающих в СССР, осуждал Советы за убийства священников, подписывал невыполнимые соглашения с нацистами, безуспешно боролся с национал- и просто социализмом. В 1952 году Папа Пий XII посвятил Россию Непорочному Сердцу Богородицы. Некоторое время было даровано миру, как предсказывала Богородица, но ни примирения, ни умиротворенности среди моих сограждан, на мой взгляд, не наступило. Мир начинается с внутренней силы, уверенности победителя, стремления к гармонии, а мы все время кого-то боимся, что-то кому-то доказываем, рвемся мериться шириной шаровар.

    В третьем послании Матери Божьей речь шла, скорее всего, о грядущем покушении на Иоанна Павла II, которое произошло в 1981 году. Понтифик в последний момент увернулся от пули, увидев в руках девочки из толпы образ Фатимской Богоматери, которая спасла ему жизнь, но не избавила от тяжелого ранения. Этому событию посвящена экспозиция в Церкви Пресвятой Троицы – четвертому по величине католическому храму в мире. Признаюсь, я не люблю золоченые иконостасы, а пухлых ангелочков в барочных рюшечках, населяющих католические храмы, жалую еще меньше. Аскетизмом и простота убранства Собора Пресвятой Троицы, больше похожего на памятник героям Великой Отечественной или лютеранскую кирху, чем на католический храм, произвели на меня сильнейшее впечатление. Думаю, что я не первый посетитель из России, о которой так много сказано в контексте Фатимы, кто отметил сходство скуластого по-воробьиному нахохлившегося Христа на распятии с Владимиром Высоцким: «Я не люблю насилия и бессилия, Вот только жаль распятого Христа».

    13 августа в условленном месте собралось уже около двадцати тысяч человек, но дети не явились. Их в буквальном смысле похитил местный мэр – Артур Сантуш – известный в округе как «Жестянщик». Это действительно была его профессия до того, как он бросил лудить и пошел вверх по административной линии. Вначале Сантуш запер детей в своем доме, а потом, когда Люсия наотрез отказалась раскрывать тайны Богородицы, поместил их в тюремную камеру вместе с кадровыми преступниками. Последним он также наказал выведать у детей, что сказала им Богородица. Интересно, зачем атеисту и борцу с религиозным мракобесием интересоваться тайнами Божьей Матери? «Жестянщик» сказал пастушкам, что для них готовится чан с раскаленным маслом, в котором их заживо и поштучно сварят. Дети поверили его угрозе: они молились, прощаясь с жизнью и друг с дружкой, но терпели и ничего не говорили. От стойкости маленьких храбрецов не могло не дрогнуть сердце даже самого отпетого из негодяев, и сокамерники пастушков решили развлечь их игрой на гармошке и танцами. Когда танцеобильная Жасинта, наконец, вспомнила наставление деревенского падре Ферреира, что танцы не угодны Богу, дети перешли к молитвам. К их истовой молитве присоединились вся камера, причем девятилетний Франсишку бесстрашно заставил взрослого «бугая» снять перед образом Девы Марии шляпу. Думаю, что к тому моменту психологическое состояние пастушков было весьма плачевным: их замучили издевками, обвинениями, инсинуациями, расспросами, допросами, расследованиями, угрозами, попытками выведать тайну, мольбами замолвить слово перед Богородицей. На несформировавшуюся детскую психику обрушилась вся тяжесть грехов взрослого мира, усугубленная обостренностью политической ситуации в Португалии. Сами того не осознавая, маленькие провидцы оказались в центре идеологического цунами, грозившего смыть многовековой фундамент католичества в Португалии, при этом Католическая Церковь – самая могущественная организация в мире – не спешила прийти им на помощь.

    Вот как Джон Де Марчи [4] , католический священник и автор популярной книги «Фатима: с самого начала» описывает ситуацию в Португалии на момент появления Матери Божьей (De Marchi, 29):

    «Это был трагический час темноты и страдания». Так Святой Отец [Папа Римский] в своем знаменитом обращении от 31 октября 1942 года описывает тот исторический момент, когда в Португалии произошли явления Пресвятой Девы на высотах Серра де Аире.

    Революция следовала за революцией. Продолжались бесконечные распри между партиями, преследования религии, общее недовольство, трусость и добровольная слепота людей. С момента провозглашения Республики страна постоянно жила в состоянии тревоги. Казалось, что различными правительствами, непрерывно сменявшими друг друга, двигало одно желание – помочь силам тьмы. В период с 1910 по 1926 год, когда военный путч 28 мая под предводительством Маршала Гомеса да Кошта провозгласил начало периода стабильности и мира, в стране случилось 16 революций, причем это были настоящие восстания, а не мелкие стычки. Самая опасная и страшная из них произошла в октябре 1921 года и вошла в историю как восстание «Белых муравьев» – коммунистической анархисткой партии, выбравшей бомбу в качестве излюбленного довода в спорах.

    Законодательные акты Маркиза де Помбала [5] снова вошли в силу 8 октября 1910 года, а одним из первых актов новой республики стало подавление всех религиозных общин и изгнание иезуитов. Любой член ордена, препятствующий выполнению данного указа, объявлялся врагом государства. 18 октября того же годы был принят указ, упразднявший религиозную клятву в суде, а 25 октября была отменена традиционная клятва профессоров и студентов, посредством которой они на протяжении более чем двух веков клялись защищать догму Непорочного Зачатия.

    Три дня спустя был принят указ, который превращал религиозные праздники в рабочие дни. 3 ноября 1910 года впервые в истории португальского законодательства был признан акт развода, а 14 ноября был упразднен пост Духовного Судьи в Университете Куимбры. В Рождество брак был объявлен не таинством, а актом гражданского состояния, а в последний день столь памятного 1910 года власти постановили, что тем священникам и клерикалам, которые получили разрешение оставаться в Португалии, под страхом тюремного заключения запрещается носить священническое платье.

    Закон об отделении церкви от государства (20 апреля 1911 года) отнял у Церкви несметные сокровища. Многие церкви были превращены в бараки и конюшни, а монастыри в государственные и иные учреждения – в зависимости от причуд той партии, которая в этот момент находилась у власти. По стране триумфально шествовало масонство. Сеньор Лима, Великий Магистр, открыто объявил, что через несколько лет в Португалии не останется никого, кто хотел бы стать священником. Однако, уже на Втором международном конгрессе масонов в Париже, где он присутствовал в качестве Великого Магистра Лузитанской [6] Ложи, сеньор Лима признался в следующем: «Сегодня вопросы религии волнуют португальский народ больше, чем когда-либо». Со своей стороны, Афонсу Кошта – знаменитый Министр юстиции – с не меньшей помпезностью заявил, что благодаря Закону об отделении церкви от государства католическая вера – основной виновник плачевного положения португальского народа – будет искоренена в стране всего за два поколения…

    Протестантизму, который никогда не находил для себя плодородной почвы на Иберийском полуострове, удалось заручиться расположением республиканских властей по вполне понятным причинам. В январе 1911 года епископ-методист Герцель, остановившись в Лиссабоне, открыто атаковал католичество в ходе публичной лекции. Премьер-министр немедленно пригласил его на банкет, в котором также приняли участие Министр морского транспорта и Министр юстиции.

    После начала Первой мировой войны положение в стране стабильно ухудшалось. … Финансы находились в плачевном состоянии. Португалия накопила чудовищный долг и не справлялась с выплатами. Не выполнялись обязательства, не отдавались займы, царил хронический дефицит. Страна, которая «подарила миру новые миры», скатилась в пропасть морального и материального банкротства. «Португалия забыла Бога, – говорил Святой Отец [Папа Римский] – но Бог не забыл Португалию». [Перевод мой]

    Слова Де Марчи отражают не только хронические нелады между католиками и иезуитами с одной стороны, и евреями, тамплиерами, масонами с другой, но и объективный «наезд» на католическую церковь на момент «апарисоеш» – явлений Богородицы. Возможно, для католических боссов появление трех маленьких «провидцев» грозило ненужным вниманием к церкви в том момент, когда она хотела тихонько пересидеть бурю, а может, нужно было действительно установить подлинность их свидетельств, но только никто из монсеньеров не рвался признать детей «провидцами» – напротив, они горячо предупреждали о потенциально дьявольской природе их видений. Дьявол, насколько мне известно, обычно не призывает молиться Богородице, хотя это не моя отрасль знаний. Заклятые враги иезуитов – масоны – напротив, не щадили сил, чтобы указать на реакционный характер «темного суеверия», разраставшегося вокруг Фатимы. Уже упомянутый «Жестянщик» Артур Сантуш – Мэр административного округа Вила Нова де Оурем – был членом масонской ложи в Леирии. Ощутив масонство как блаженство, он стал основателем собственной ложи в Вила Нова де Оурем. Злые глаголы языкят, что и мэрству он был обязан своим масонским связям, из чего можно заключить, что масонство в тот момент играло роль социального лифта для амбициозных жестянщиков – как «Ленин, Партия, Комсомол» в Советском Союзе. На тот момент Сантушу было всего 26 лет, и он не упускал возможности щегольнуть карьерным ростом перед односельчанами, которые, добродушно посмеивались, рассказывали друг другу, как еще недавно юнца застали за занятием онанизмом за амбаром, а сегодня он уже гарцует по деревне в образе мэра, символизируя торжество революции и прогресса над религиозным обскурантизмом.

    Так или иначе, дети благополучно вернулись домой, а собравшиеся 13 августа наблюдали странные радужные разводы и иные оптические феномены, неизменно сопровождавшие явления Богородицы. 19 августа Богородица неожиданно и неурочно предстала перед пастушками в другом месте – Валиньюш. Она сообщила детям, что 13 октября те смогут увидеть ее в последний раз. Поскольку Люсия была единственной, кто разговаривал с Богородицей (Жасинта слышала ее слова, но ничего не могла сказать ей, а Франсишку видел Богоматерь, но не понимал, что она говорила), именно Люсии выпало многократно повторять петиции к Богородице исцелить недужных, а также всенародно явить чудо, которое подтвердило бы искренность пастушков. Богоматерь обещала показать чудо 13 октября, а также продемонстрировать Иосифа с младенцем Иисусом и предстать в виде Божьей Матери розарий (чёток) и скорби. Кроме того, от нее поступили распоряжения относительно того, что делать со средствами, которые начали поступать от верующих: пустить их на сооружение часовни. Жасинта сорвала ветку, на которой «стояла» Богородица, и отдала скептически настроенным родителям Люсии. Ветка истощала необычный запах и смогла убедить даже их в том, что девочка действительно пережила нечто необычное.

    13 сентября в Кова да Ириа собралось уже порядка 30000 паломников. Они снова увидели небесные знамения, странный светящийся шар, просыпавшийся на землю лепестками, а Люсия еще раз услышала от Богородицы, что та явит чудо 13 октября. По оценкам ученых 13 октября в Кова да Ириа прибыло около 100000 человек, которые стали свидетелем «чуда солнца» – необычных разводов и стремительных движений солнечного диска сразу после проливного дождя, которые сопровождались диковинным запахом и иными пара-нормальными явлениями. В том, что эти явления имели место, не дерзнули усомниться даже самые просвещенные науколюбы из тех, кто стекся в этот день к Фатиме. Перед детьми предстало Святое Семейство, Богоматерь в голубом плаще, Святой Иосиф, который трижды осенил крестом коленопреклоненную толпу, и Христос в красном, благословивший человеческое море.

    Фатима начала превращаться в одну из самых посещаемых святынь в Португалии. Этому немало способствовали происки ее противников. Уже через десять дней после последнего явления Богородицы группа борцов с религиозными мракобесием из Сантарема отправилась ночью в Кова да Ириа, чтобы спилить дуб, на ветвях которого «стояла» Божья Матерь (по ошибке они спилили другое дерево), а также похитить сооруженный там алтарь, деревянную арку, лампады и кресты. Они прошли с богохульным шествием по улицам Сантарема, пьяно размахивая похищенными предметами религиозного культа, затем организовали из них платную выставку. По их замыслу вырученные таким образом средства должны были пойти на благотворительность, но глава местной Мизерекордии (благотворительности) отказался принять выручку от этого мероприятия. Дичайший демарш португальских «комсомольцев» вызвал гневное осуждение не только католиков, но и широких слоев португальской общественности. В конце концов, именно под знаком креста (тамплиерского) ходили в море португальские каравеллы, совершившие великие географические открытия, именно Богоматери возносили молитвы португальские солдаты в окопах первой мировой (хлебнувшие больше горя от дизентерии, чем от вражеских пуль), а значит, атака была направлена не только против католичества, но и против самых что ни на есть устоев португальской жизненной канвы. Этак можно дойти и до того, что обед будет продолжаться всего полчаса вместо санкционированных многовековой традицией двух! Католики возносили молитвы за души убогих идиотов, посягнувших на святыню Фатимы и устои португальской жизни, неразрывно связанной с латинской верой. Росли потоки паломников, продолжались чудеса: земля из Кова да Ириа, разведенная в воде, лечила недуги, открывала глаза незрячим, помогала от бесплодия, исцеляла запойных.

    Через восемнадцать месяцев после последнего явления Богородицы скончался Франсишку. Когда мальчика спрашивали, кем он хочет стать, он отвечал, что никем: ему просто хотелось бы в небо. Затем в одиночестве в больнице в Лиссабоне умерла Жасинта, навсегда простившись с родителями и любимой кузеной Люсией. «Церковь, после первых лет безразличия, если не недоверия к событиям в Кова да Ириа, начала наблюдать за ними более пристально» (De Marchi, 209). В 1920 году Епископ восстановленной Лерийской Епархии предложил откомандировать последнюю из провидцев – Люсию – подальше от Фатимы, чтобы тщательно изучить ее свидетельства, а заодно дать ей отдышаться как от паломников с их назойливыми просьбами, так и от критиков с их насмешками. Люсию отправили учиться в Вилар недалеко от Порту.

    Паломничество в Фатиму продолжалось и в мае 1920 года уже вызвало серьезные опасения у очередного напуганного собственной некомпетентностью португальского правительства: «…нам стало известно, – пишет Министр внутренних дел Жулиу Бенту Ферреира уже известному нам «Жестянщику» – что реакционные элементы в Вашем округе готовятся канонизировать скончавшегося провидца из Фатимы, продолжив отвратительную практику религиозной эксплуатации людей, ими же и организованную. Мы настоятельно просим информировать нас о том, на какой стадии находятся такие маневры, дабы мы, Правительство, а также Вы сами, смогли принять необходимые меры и нейтрализовать этот бесстыдный иезуитский трюк» (de Marchi, 214). Правительство в конце концов приняло «мудрейшее» решение «не пущать»: не допустить религиозного шествия в третью годовщину 13 мая 1920 года! В распоряжение «Жестянщика» поступили вооруженные Гвардейцы Республики, а от организаторов религиозной процессии потребовали отменить ее под страхом штрафов и административных взысканий. Но «марш миллионов» все-таки состоялся. Как обычно, в Фатиму стеклось море повозок, автомашин, упряжек, пеших паломников. Все добродушно посмеивались над «Мэром Жестянщиковым», гарцевавшим под проливным дождем в нелепо выглядевшей соломенной шляпе. Гвардейцы перегородили паломникам дорогу, ведущую из Фатимы к находящейся в трех километрах Кова да Ириа. Многие из паломников прошли полями и огородами, других остановили гвардейцы. «Если бы вы только знали, сеньор, как я ненавижу это задание, – признался один гвардеец Доктору Формижао, одному из свидетелей этого паломничества: я подчиняюсь приказам, потому что должен, но сам будучи верующим, не возьму в толк, почему этим бедным людям нельзя пройти в Кова да Ириа, чтобы помолиться. У меня у самого есть сестра, которой спасла жизнь Фатимская Богоматерь!» (De Marchi, 218). «Респектабельный бизнесмен, по виду сам республиканец, разразился обличительной речью в адрес Мэра Оурема за то, что тот препятствует прогрессивному развитию сельских регионов и процветанию деревенской экономики. «Он полный идиот, этот мэр – объяснял бизнесмен – только представьте себе, сколько денег могли бы сегодня заработать извозчики из Томара и Торрес Новаш!» (De Marchi, 218).

    В 1922 году под скромную часовню, выстроенную на месте Явлений, неизвестные подложили четыре бомбы. Еще одной бомбой снабдили несчастный дуб, на ветвях которого «стояла» Богоматерь. В результате взрыва обрушилась крыша часовни, но бомба под деревом чудесным образом не взорвалась. Дуб этот, впрочем, в конце концов прикончили не бомбы террористов, а истовость паломников, буквально разобравших его на «сувениры». Когда священники устанавливали известную на весь мир статую Фатимской Богоматери, они попытались спасти корневую систему дуба в надежде на то, что она даст новые ростки, и поставили между корнями и пьедесталом решетку, но дуб так и не возродился. Паломники решили, что решетка была поставлена для того, чтобы они могли кидать сквозь нее свои петиции Богородице.

    Сегодня Фатима впечатляет размахом и величием. Просвященный диктор Салазар прописал португальцам «Три Ф» для цементирования национального самосознания: «Фаду [7] , Фатима и Футбол». Смысл паломничества в Фатиму заключается в принесении жертвы, и, говорят, что здесь еще можно было увидеть людей со стертыми в кровь коленами, ползущими к знаменитой на весь мир Статуе Пресвятой Девы. Мне довелось увидеть таких паломников, но в предусмотрительно одетых наколенниках: благоразумное отношение к собственному здоровью – социально ответственное поведение в Евросоюзе. Рядом со статуей – целый свечной заводик: огромные свечи плавятся инфернальным огнем из специальных горелок, стекают в желоб, воск поступает в коллектор, машины снова формируют его в новые свечи, которые можно тут же купить и снова расплавить. Прямо безотходное производство, полный рисайклинг, не хватает только значка «Der grüne punkt». Впрочем, если верующим надо ставить свечи – пусть ставят, но материал зазря переводить не стоит! Ужасают пластмассовые сувениры, которые продаются в лавках на парковке: в их красочной аляповатости есть что-то от разноцветных индийских божков, которых раньше резали из кости и дерева, а сегодня штампуют поточным методом. Но к Богоматери это не имеет уже никакого отношения: «Вера – писал ранее упомянутый падре Ферреира в одном из своих писем, посвященных фатимскому чуду, – это дар от Бога, а не от священников» (de Marchi, 95).

    ***

    Дописав это повествование, я пошмелил немного вокруг всех ее основных сюжетов, но так и не нашел, как закольцевать все его элементы на одной струне. Рифа не получалось – ни гитарного, ни кораллового. Можно поклоняться гитарным героям, можно чтить дочь пророка, можно молиться Богородице, можно друидить под кронами древнего дуба или общаться с эльфами, обитающими в камнях. Можно родиться панком и стать епископом, а можно из епископа превратиться в барана. Можно спустить все до подрясника на благотворительность, а можно организовать прибыльное мероприятие из скудного местного поверия. Можно считать, что 13 октября 1917 года перед сотней тысяч зрителей предстала Богородица, а можно думать, что в Фатиме состоялся слет летающих тарелок: принципиальной разницы я не вижу – все зависит от системы верований. Главное – не осуждать и не громоздить больших идей, таких как вера, прогресс, держава (за которую почему-то всегда и всем обидно), широкая дорога цивилизации, марш миллионов, вальс цветов. От идей всегда один вред, от безыдейности – польза. В полете шмеля больше веры, чем в любом паломничестве или «шаломничестве» кого бы то ни было – панка или епископа.

    изображения не найдены


    [1] В Исландии не имеется синагог, еврейская культура известна только по фильмам Братьев Коэн, нет и влиятельной еврейской общины. Тем не менее известно, что первого еврея, причалившего к суровым берегам острова в 1625 году, звали Даниэль Саломон. Он был поляком, проживавшим в Дании, который крестился под именем Йоханн Саломон. В 1850 году Король Дании разрешил евреям селиться в своем королевстве, а 1853 году призвал исландский парламент принять аналогичный закон, что исландцы делать наотрез отказались. Через пару лет, когда закон о разрешении евреям селиться в Исландии все-таки удалось протащить через парламент, желающих переехать в субарктику почему-то не нашлось. Не желала Исландия принимать евреев и в годы второй мировой войны, «гостеприимно» захлопывая перед ними двери своих посольствах в Копенгагене и в Вене. Остается добавить, что сегодняшняя Первая Леди Исландии происходит из влиятельного еврейско-британско-азербайджанского рода, что дает повод муссировать теорию еврейского заговора, направленного на уничтожение экономики острова. Но эта теория, как и все теории заговоров, упрощенно и односторонне представляет всю сложность механизмов финансово-экономического господства, которых, впрочем, никто не понимает.

    [2] Голуая Лагуна возникла стихийно в стоках геотермальной электростанции по дороге из аэропорта в Рейкьявик, но благодаря своим целебным свойствам и эффективному маркетингу сегодня вышла на позиции «спа номер один в Европе».

    [3] Альтернативный спеллинг взят у Пелевина.

    [4] John De Marchi Fatima From the Beginning. Translated from the Portuguese by I. M. Kingsbury. ISBN 978-972-8265-12

    [5] Будучи сторонником просвещенного абсолютизма Маркиз изгнал из Португалии иезуитов после того, как они якобы устроили на него покушение.

    [6] Лузитания – римское название Португалии.

    [7] Музыкальный жанр: по идейной нагрузке я бы охарактеризовал его как «латинский блюз», по музыкальной сути отнес к предкам романса. Взят под охрану ЮНЕСКО.

  • Тупикинята учатся летать… под марш гейевОбзор исландской прессы

    Тупикинята учатся летать… под марш гейевОбзор исландской прессы

    Первая страница исландской газеты «Morgunblaðið» сегодня радует взгляд эфирным полетом тýпиков, последняя – где футболисты, плейбойские зайчики и исландские пост-рок-музыканты, готовящиеся к очередному штурму Лондона – радужной фотографией 11-ого по счету шествия гейев по Рейкьявику.

    Фотография на странице 12 повествует о наших пожарищах, но автор статейки вдумчиво вглядывается не в пепелища, а в будущее акций Heineken, Carlsberg и Nestlé, которых (несмотря на заметную даже профану пиво-кофейную разницу) объединяет тот факт, что все они привязаны к зерновому сырью. Оказывается, инвесторы, друг дружку с ног сшибая, бегмя бегут эти акции скидывать: мировые цены на пшеницу и так удвоились за последние два месяца, а тут еще Руссланд со своей небывалой засухой и геенной огненной ввел запрет на экспорт зерна. В целом цинично: что отравленным дымом задыхающимся людям до каких-то акций, но, с другой стороны, что они знают о нашей беде? Кому Геенна (не путать с гиеной и гигиеной!), а кому Гей Энна – так и живем в глобализованном мире: все вместе каждый сам по себе. Грустный каламбур, ибо в жизни нет справедливости, хотя справедливость поэтическая встречается.

    А в вопросах поэтически-романтических в Исландии, безусловно, лидируют тýпики – комические пичужки с красным носом и подведенными, как у мима (или гея?), глазами, о судьбе которых и повествует первая страница «Morgunblaðið». “Тупик, которого иногда величают «деканом» (не в смысле университетского чина, а в смысле настоятеля протестантской церкви), и которого считают самой доброй и верной птицей в мире, романтичен во всем,” – утверждает эта исландская «Правда» – чуток-другой официозное издание, главным редактором которого является ныне опальный, а в прошлом бессменный (как Леонид Ильич), премьер Д. Оддссон.

    Главный аргумент в пользу романтичности тупика, зажеванный гидами в ходе бесчисленных морских круизов по тýпиковым зонам – их склонность к образованию устойчивых семейных пар, хотя и без лебединой till-death-do-us-part верности. “В частной жизни тупик придерживается принципа «от добра добра не ищут»: как правило, он из года в год пользуется одной и той же норой и сохраняет верность однажды избранному партнеру, пока тот жив,” – пишет Борис Жуков в статье «Клоунада желторотых паффинов», опубликованной в журнале «Вокруг света». Мужчина-тупик первым прилетает на сушу – это и островки в заливе Факсафлои прямо напротив Рейкьявика, и Вестманнские острова к югу от Исландии, и острова пролива Брейдарфьёрдюр между Снайфедльснесом и «диким западом» Исландии, и скала Лаутрабйарг длиною в 14 км на Западных Фьордах, наконец, остров Гримзэй, на севере, по которому проходит полярный круг. Самец роет двухкомнатную норку (спальня и санузел), ибо дан ему этот достаточно уникальный для птицы дар – копать ямы глубиной от метра до трех! Вкопавшись, мужетýпик садится в родную нору и ждет суженую. Если суженая не прилетает, тупик выбирает «ряженую» – ну, кого придется: не пропадать же тщательно подготовленному гнездышку! Вот такой мужской прагма-романтизм по-исландски: на тупúчку надейся, но и сам не плошай!

    изображения не найдены

    Из прочих талантов коротышек-паффинов нередко отмечается способность развивать скорость до 80 км в час, причем я убежден, что данные ошеломляющие тактико-технические характеристики применимы скорее к свободному падению с заоблачных высот, чем к траектории взлета. При осмотре тупиков с моря в ходе морских круизов в различных тýпиковых зонах Исландии никакого аэродинамизма в их суетливом беге от парохода не наблюдается: напротив, они разгоняются медленно и неуклюже, как жирные мухи, суетливо бултыхая короткими крылышками (400 ударов в минуту!). Оригинальный способ приземления этой пичуги, впрочем, действительно может способствовать развитию немыслимых скоростей, ибо для совершения посадки тупик просто перестает лететь! На суше это приводит к комичному камнеподобному низвержению с небес с последующим кубарем качением – этакая каскадерская клоунада. А в воду тупики ныряют уже прицельно, оранжевым шнобелем вниз, сгруппировав каждое перышко для достижения бобмово-торпедной динамики. Потому и под водой, говорят, они преодолевают еще метров 60, добывая пропитание – малюток хека, мойвы, сельди и прочую океаническую шелупонь, которую затем несут по воздуху тупикинятам в объемных клювах.

    Грузоподъемность этих клювов  вызывает удивление у орнитологов: до шестидесяти двух сельдей находили там пытливые ученые умы, и все благодаря тому, что тупик наделен шершавым языком для прижатия добычу к нёбу! Пытливым умам не удается объяснить другое – зачем тупику клюв такого яркого цвета, эффектно обрамляющий переносимых в нем серебряных мальков? Эволюционных бонусов в этом явно не наблюдается. Напротив, различные морские чайки ловко перехватывают тупика с его добычей прямо в воздухе, ориентируясь на все тот же призывно-яркий клюв. Сам тупик при этом уподобляется персонажу исландского гей парада на фотографии внизу, который спускается в своем костюмчике в час пик в метро, небрежно сжимая в зубах толстенную пачку купюр достоинством по 500 евро.

    Еще один вопрос, издавна волнующий не только тупиковедов, но и все прогрессивное человечество, можно сформулировать так: «Зачем же столько жрать?». Тупик весит около половины кг, но потребляет в день один кг рыбешки или аж два собственных веса! Мясо тупика – а тут нельзя не указать на то, что исландцы ловят этих птиц сачками, как бабочек, подманив любопытных милашек разноцветными тряпочками на шестах – так вот мясо тупика обладает всеми вкусовыми «прелестями» рыбьего жира, и потому подается в Исландии подкопчёным. Тупики поглощают до 30 ТЫСЯЧ тонн мальков в год у берегов Исландии, как утверждает все та же передовица в «Morgunblaðið», и только на Вестманнские острова ежегодно прилетает гнездиться порядка 860 тысяч верных тупиковых пар (ударение в предпоследнем слове на Ваше усмотрение). Вызывает тревогу то, что этим летом этих пар стало значительно меньше, фермеры рассказывают друг дружке, о странном неприлете тупиков, ибо, гласит передовица исландской газеты, база их питания подорвана. И виной тому не тупиковое обжорство, а полная климатическая ахинея, обычно обозначаемая всеобъемлющим термином «изменение климата».

    Сколько бы ни кушали тупики и как бы мало сардинок ни оставалось у берегов Исландии для их пропитания, сердце греет уже то, что их умильные мордашки красуются на первой странице главной на острове газеты, а государственные мужи теснятся по полям и последующим полосам, а уж шествие гейев «Morgunblaðið» вообще подала на последней странице. Потому и захотелось купить именно эту газету, хотя из этого вовсе не следует делать вывода, что Исландия так далеко отошла от хомо-сапиенсо-центризма, что зверюшки в новостях стали приоритетней политиков, природоохранные акценты перевесили экономические, экологические новости оттеснили на задний план социальные. Вовсе нет – напротив, от исландских политических новостей башка иногда трещит, как от птичьего базара – просто в силу еще не до конца оборванных фермерских корней исландские СМИ иногда делают такие умильные реверансы в сторону лошадок, барашков, птичек и прочих нехомосапиенсовых обитателей острова.

    Что же касается 11-ого по счету марша Gay Pride, то мне он показался слишком разрекламированным, разангажированным и ужасающе безвкусным. Я группу «Village People» считал помпезной бодягой еще в школе, хотя если сравнивать с попсятиной нынешней, то талант налицо. И все равно – почему как шествие гейев, так сразу «YMCA»? Не знаю, что по поводу экспроприации этого музыкального номера сексуальными меньшинствами думает сама YMCA – то есть Молодежная Христианская Ассоциация, но лично мне эта мажорная песенка никогда не нравилась. Все, разумеется, дело вкуса, но планку, на мой взгляд, надо выставлять по лучшим образцам. Когда говорят о великих музыкантах нетрадиционной ориентации, мне почему-то в голову приходит Фредди Меркьюри (не говоря уже о Петре Ильиче), а не Village People, так может от его эстетики плясать, а не от попсового кича?

    Испугавшись собственной категоричности в суждениях, я задумался, почему мне это шествие так не понравилось. Понял, что неискренностью. Одиннадцать лет назад был свидетелем первого такого парада в Рейкьявике. Он прошел с бешеным успехом и с неким надрывом, выкриком, всплеском, который всегда образуется, когда что-то долго не замечают, не признают, не разрешают, а потом выпускают в небо раскрашенным змеем. Лет через несколько мой исландский приятель Рагнар уже язвил по поводу табличек «Homma Tilboð» на гейский праздник во всех питейных заведениях города – типа: «два пива по цене одного, если вы гей». „Интересно – рассуждал он, – гейство каким-то образом надо доказать, причем бармену, или достаточно на момент отпуск пенного напитка помахать радужным знаменем?“ Прошло еще несколько лет. Я наблюдал очередной марш меньшинств со своими туристами: стало похоже на семейный праздник-карнавал, где детишки при виде всего этого попугайского великолепия лопочут счастливым родителям: «Когда я вырасту, я тоже стану гейем». Конечно, малыш, но для этого надо много и хорошо учиться… Наконец, нынешний раз, когда мне все уши прожужжали о том, какой важной международной вехой стал рейкьявикский гей парад. Конечно, но тогда и шоу должно быть феерическим, и организация безукоризненной, и дух Фредди Меркьюри витать и парить над действом, достойным «Цикр дю Солеи», а тут какие-то усталые вихляния с дикой давкой и распродажей сосисок под нелюбимые с детства песни.

    Долго и мучительно думал, как же связать в едино милых тупиков и воинственных гейев. Они никак не сноповались, хоть плачь. Можно, конечно, было предположить, что первых становится меньше по мере того, как растет число последних, но тогда в мои рассуждения грешили бы духом неправедного морализирования. Затем совершенно случайно понял, что тупиков и гейев сближает дух веселого попугайства . Тупиков даже где-то величают «морскими попугаями», хотя ошибочно, потому что они ближе к кайрам и входят в отряд чистикообразных, за их бесшабашную суету и клоунские повадки. Гейские флаги тоже пестрят попугайством, и хотя в Исландии представители секс-меньшинств часто склонны к монохромным и черным нарядам, пусть на их празднике будет по-попугайски весело! В духе стихотворения Олега Ладыженского, которое вынырнуло из недр моего компьютера, либо моего собственного опуса из поздне-исландского периода :

    О ПОПУГАЯХ

    Жили-были попугаи,
    Попугаи-молодцы,
    Крали в стаде попугаи
    Каждый день по три овцы,
    Пили водку попугаи,
    Заедали калачом,
    Как их только не ругали –
    Все им было нипочем.

    Жили-были попугаи
    За углом, где баобаб,
    Всех любили попугаи,
    Что ни день, меняли баб.
    Все играли попугаи
    В преферанс и в домино,
    Чем их только не пугали –
    Не боялись все равно.

    Жили-были попугаи,
    У планеты на виду,
    Это было в Парагвае,
    А быть может, в Катманду,
    Их пилили, их строгали,
    Критик, зол и толстомяс,
    Бушевал: «Они рыгали
    На иконостас регалий!
    Стыд! На исповеди лгали!
    Мудрых старцев избегали!
    Изучали попу Гали!..»

    …Мы стихи о них слагали,
    Черной завистью томясь.