Метка: Копенгаген

Не спать – бояться!Ночь в опере

Оперы всегда побаивался. Этот жанр казался мне таким же ненатуральным, театрализованным, как металлический рок. Грим, маски, костюмы, прически. Которые, впрочем, не скрывают возраст и тучную зобастость исполнителей, в опере изображающих юных возлюбленных, а в роке ювенильных бунтарей. Ни возраст, ни складки на животе сами по себе не проблема: сам грешу. Но может стоит отказаться от дресс кода? Менее формализовано подходить к жанру? Вить паутинки чарующего образа не костюмом, а вокалом?

изображения не найдены

изображения не найдены

Зрителю в оперу тоже надлежит являться «ряженым»: в удушающем галстуке-костюме, с задрапированной дамой в вечернем платье. Это само по себе травмирует, но меня в опере еще подстерегает опасность заснуть, сладко похрапывая, на пике очередной вокальной нетленки. В Копенгагене эта опасность меня подстерегла и настигла на какой-то особо замысловатой опере с античными страстями: кричащие люди действуют на меня снотворно. Я заснул, а когда проснулся, было стыдно перед соседями. Поэтому моя любимая ария всех времен и народов – это «Nessun dorma» (никому не спасть!) из оперы «Турандот» Пуччини.

[su_spacer][su_youtube url=»https://www.youtube.com/watch?v=wKC-U2F3Wvk»]

Не спать – актуально в условиях громкого и технически совершенного, но душу не рвущего оперного вокала, наложенного на несусветные завитушки выпиленного ржавым лобзиком сюжета. В той же «Турандотихе» татарский (!) принц Калаф предлагает китайской принцессе (монгольского происхождения, но с персидским именем!) «Турандот» разгадать его имя. Принцесса велит всем не спать – «nessun dorma», а ёйные министры Пинг, Понг и, кажется, Панг решают пытками вырвать имя Калафа у очаровашки Лю – рабыни отца Тимура, который каким-то чудом тоже оказался в Китае. Лю совершает харакири, Тимуру рассказывают о ее кончине, ибо он слеп, как крот, и прямо на фоне всей этой «расчленёнки» разворачивается финальная любовная сцена между Калафом и Турандотихой.

изображения не найдены

Я читал, что Пуччини умер, не завершив «Турандот», отчего в ее финале громоздится столько неправдоподобных действий, достойных бандитского сериала по сценарию Вагнеровича-Пуччиняна. Имеются даже различные варианты финала. Это свежо в памяти, потому что только что посмотрел «Турандот» в миланской Ла Скале.

Пока чистил башмаки и вязал галстук, готовясь к встрече с прекрасным, в башке крутилась «Богемская рапсодия»: «Oh mama mia mama mia mama mia let me go!» – бессильно попискиваю я, а гурии, великие моголы и прочие Тангейзеры и Таннлайкнеры (по-исландски «таннлайкнир» значит «зубной лекарь», из чего я ошибочно заключил, что нашумевшая в России опера Вагнера повествует о зубоврачебном кабинете!) мотают меня скотчем к плюшевым сидениями Ла Скалы. «Bismi-llah no, we will not let you go!» – «Во имя Аллаха, мы тебя не отпустим!». И всем не спать! – разумеется.

[su_spacer][su_youtube url=»https://www.youtube.com/watch?v=tgbNymZ7vqY»]

Вопреки моим опасениям, в Ла Скалу я не только вошел, но и вышел. И опера понравилась. Плюшевого кресла, впрочем, не достались. Дядя в длиннополом сюртуке с фирменной цепурой служителя Ла Скалы провел меня в ложу, где мне выделили плюшевую табуретку в третьем ряду у двери. В первом ряду восседали две статных немецких дамы. Чтобы лучше наблюдать передвижения Калафа, они периодически свешивались с перил ложи, перекрывая перспективу миниатюрным китаянкам на табуретах второго ряда. Табуреты во втором ряду были чуть выше, чем в первом, но это не перекрывало разницы в размерах немок и китаянок, каждая из которых могла бы более убедительно выступить в роли Турандот, чем европейская солистка на сцене.

изображения не найдены

«Китаянка», сидевшая передо мной (она оказалась американкой, работающей в Цюрихе) обреченно вздыхала, но ничего не предпринимала, когда немки перекрывали телесами амбразуру ложи. Настоящая китайская китаянка из Китая правее от меня подрыгивала, чтобы увидеть сцену, потом вообще вскарабкалась на табурет. Я неплохо обозревал обширные участки сцены, стоя на цыпочках, и мог читать бегущую строку перевода, когда сидел. В целом я был доволен информативностью – пусть ограниченной – своего места. Хуже, если бы в ложе передо мною сидели женщины Востока в черных балахонах, как занавесом отсекающих сцену. Но арабы, насколько мне известно, больше тяготеют к магазинам, а оперу не слишком жалуют.

изображения не найдены

Табуретка не давала заснуть, а ёрзания спин впереди стимулировали слежение за сценой. В результате опера понравилась. Особенно полюбилась «массовка» в разноцветных масках, символизировавшая китайские ширнармассы. Они появлялись на платформе из-под земли, махали в унисон ножами и выполняли иные тоталитарно унифицированные действия. Мне пришло в голову, что можно было актуализировать повествование, поместив на сцене портрет северокорейского диктатора или еще какого лидера. Тем более, что через арию Турандот красной нитью проштопано, что одна китайская царевна «чисто конкретно слила патрию», выскочив за иностранца. Но стилистика оперного жанра такова, что она наследственно заточена под гламур, а не актуальность.

изображения не найдены

изображения не найдены

Хороши были и Пинг-Понг-Панг, вместо свитков развернувшие на сцене «пин-ап»: эротичный плакат кококольной девицы эпохи послевоенного американского гламура. И солисты, разумеется. Но я не претендую на то, чтобы выступать в роли оперного критика: лишь констатирую, что посмотрел, и не умер. Напротив, духовно обогатился, и охотно пойду снова.

изображения не найдены

С китайской темой встретился еще раз в Вероне, где отправился навестить могилку Джульетты, а попал на закрытое «на переучет» кладбище. Кладбище не работало, но перед входом стоял китайский памятник китайским влюбленным. Памятник красивый – спору нет, но как-то это все немного… навязчиво, и не к месту. Или я не прав? Надо бы спросить у коренных веронцев.

изображения не найдены

17.05.2015
Too Much HopeРейкьявик разбитых фонарей

изображения не найдены

Иногда мне кажется, что Рейкьявик – это самое одинокое место на земле, а иногда – что он вздымается вечнозелеными возможностями, как грудь миловидной валькирии. Мое восприятие зависит от времени года и погоды, а также от того, насколько удачно я устроился в этом очаровательно нелепом городишке. Сто евро в сутки в платяном шкафу с беспокойными соседями по вешалке, и динамика воспоминаний срывает меня в состояние бесправной нищеты на «острове невезения». Комната с видом, причем в таком месте, где ветер с градом не лупит в окно, а соседи не «гуляют» каждую ночь – и в душе набухает исландская мантра «Þetta er allt að koma»: все сложится.

изображения не найдены

Уже складывается. Я убежден, что причина баснословного исландского долголетия кроется именно в убеждении, что беспощадный шторм неминуемо закончится, а осколки нелегкой судьбы, снесенной с подоконника очередным шквалом, сложатся в изысканный орнамент счастья – личное к профессиональному, духовное к материальному, кармическое к механическому. Для исландца каждый день – новая точка отсчета, и начинать заново никогда не поздно.

изображения не найдены

Надежда на острове не струится жалким ручейком, а низвергается бушующим водопадом, либо накрывает штормовой волной. Если бы меня попросили написать эпитафию к Исландии, как я ее помню до кризиса, я бы перефразировал известную песню Брайана Мэя, посвященную Фредди Меркьюри: «Too much hope will kill you». Избыток надежды убивает.

изображения не найдены

«Þetta er allt að koma» – не только жизнеутверждающий исландский афоризм, но еще и название одного из романов исландского писателя Халлгримура Хельгасона. Всемирную известность последнему принесла книга «101 Рейкьявик», успешно экранизированная и переведенная на русский язык. Прогуливаясь недавно по зимнему Рейкьявику, я вдруг вспомнил прочитанное еще год назад обращение Халлгримура к скандинавским архитекторам в датском центре современного искусства «Луизиана». Вначале я хотел взять у автора лишь пару цитат, дабы придать вес собственным рассуждениям, но увлекся и перевел всю речь целиком. Перевел весьма вольно. Вот, что получилось.

изображения не найдены

«Архитектура – это кожа общества. Люди склонны забывать об этом. И это неудивительно. Ведь есть части тела поважнее, – скажите вы – такие как сердце, мозг, гениталии. Но без кожи далеко не уйдешь. К тому же кожа – наш самый большой орган, и большинству из нас хотелось бы, чтобы она была здоровой.

изображения не найдены

1.

В молодости у меня были проблемы с кожей. Лицо покрывали угри. Схожая проблема была у моей страны. Исландия страдала кожным заболеванием, которое называется «ужасная архитектура» или «архитектурно-угревая сыпь». Мы привыкли жить с этой болезнью. Настолько свыклись с ней, что когда я впервые отправился за рубеж выгулять свои прыщи в Норвегию, я испытал дискомфорт: все дома в Норвегии, как один, были такими красивыми. В самом глухом лесу вдали от цивилизации норвежский фермерский дом выглядел по-скандинавски великолепно. Смотришь – и сердце поет: классический деревянный дом с высокой псевдо-соломенной крышей, красными стенами и белыми окнами.

изображения не найдены

И бог мой, какими окнами! Все одинаковой формы, с деревянными рамами, окна поделены на равные квадраты в соответствии с принципом золотого сечения – «det gyldne snit». Все в золотой традиции скандинавской фермы. Открывая Скандинавское Окно с Большой Буквы, я чувствовал себя так, как будто попал внутрь полотна Эдварда Мунка. Всунул голову в картину, и меня обрамило красотой.

изображения не найдены

У себя в Исландии я мог открыть лишь крошечную форточку в современном прямоугольном окне, при этом приходилось бороться с ветром. Жизнь в Исландии научила нас, что открывать все окно целиком – все равно, что распахивать дверь автомобиля на скорости 90 километров в час. Это знают даже наши архитекторы. Но они до сих пор не поняли многого другого. Исландская архитектура была ОК, пока ею занимались датчане. Они построили центр Рейкьявика в девятнадцатом веке и в начале двадцатого. Самые живописные из наших деревушек пестрят чудными «норвежскими домиками». Первые поколения исландских архитекторов обучались своему ремеслу в Дании, и лишь после Второй мировой войны направились учиться в Испанию, Соединенные Штаты, в Мексику… на Луну. Вот тут-то и начались наши проблемы. Наши города поразило заболевание – архитекутрно-угревая сыпь.

изображения не найдены

2.

Вначале появились плоские крыши. Они неплохо смотрятся в Гвадалахаре, но в гипер-дождливом Рейкьявике в каждом из таких домов образовалось по бесплатному бассейну – на крыше. Мое детство полно воспоминаний о том, как мои родители и их друзья решали проблему вечных протечек с крыш.

Затем в моду вошли похожие на бункер пригородные виллы. Их строили одноэтажными и прятали за живые изгороди. В стране невероятно красивых ландшафтов наши архитекторы вдруг начали проектировать дома, похожие на гаражи со стеклянными воротами: все, что мы видели из гостиной, это кусты, да заднюю стенку следующего «гаража».

Я вырос в сверхсовременном микрорайоне: когда мы переехали, цемент еще не просох. Я так и не смог полюбить нашу стерильно-белую четырехэтажную многоквартирку. Здание выглядело морозно – как холодильник с окнами. Будто в Исландии мало холода! А офисный блок через дорогу напоминал горку музыкального оборудования. Вот такое у меня было детство – «за плинтусом» между холодильником «Danfrost» и стереосистемой «Marantz»».

изображения не найдены

3.

Еще одним симптомом болезни стал некрашеный цемент, вошедший в моду в семидесятых. Как будто у нас не хватает некрашеного камня! Весь наш остров подобен одному большому некрашеному камню. Мы до сих пор не совладали с этим симптомом поразившей нас архитектурной болезни. В последние годы мы построили множество черных зданий. Черные здания в самом темном уголке планеты? Скажем прямо: не лучшая из идей.

изображения не найдены

изображения не найдены

изображения не найдены

Еще одна проблема – это отражение авторского «я» в архитектуре. Поймите меня правильно: отражение авторского «я», безусловно, хорошая штука, если это «я» зовут, скажем, Алвар Аальто. А вот если архитектора зовут Гудбрандюр Сигфинссон, да к тому же он вовсе не архитектор, а «технолог», то хочется пожелать, чтобы он как можно меньше отражал свое «я» в своих творениях.

В нашей стране авторское «я», слава Богу, отразилось в основном при сооружении церквей. В добрые старые времена в Исландии была всего одна разновидность церкви. Сегодня на острове насчитывается 167 типов церквей, при этом многие из них вообще не похожи на храм божий. В Исландии имеются церкви типа «Вигвам индейца», «Полбулки хлеба», «Лыжный трамплин», «Дача с крестом на крыше и витражами» и «Мобильная взлетная площадка НАСА, упавшая на бок в ходе пуска космического челнока и выкрашенная в белый цвет».

Как будто наши архитекторы решили испытать любовь к нам Господа. «Ребята, построим Богу самые уродливые храмы на земле, чтобы проверить, любит ли он исландцев». Если Вы поклонник странной архитектуры, приезжайте в Исландию и купите тур по современным исландским церквям. Это самый дорогой бал уродов на земле, причем оплаченный исландским государством».

4.

Но худшим симптомом нашего кожного заболевания стало то, как мы спланировали единственный большой город на острове. Всего за пятьдесят лет Рейкьявик прошел нелегкий путь от милого портового городка до бетонного монстра, опоясанного автобанами, как матрос с «Авроры» пулеметными лентами. Копенгаген планировался под Париж, и по-прежнему выглядит, как Париж, выполненный в красном кирпиче, в то время как Рейкьявик похож на Рённе на острове Борнхольм (Rönne på Bornholm), который со всех сторон обступил невесть откуда взявшийся Лос-Анджелес. Я не шучу. Рейкьявик – самый раскиданный по территории город на планете. Одно из главных достижений современного городского планирования – это заставить жителя города с населением всего в сто тысяч человек проводить в среднем по часу в день в автомобиле.

изображения не найдены

Это случилось потому, что во второй половине двадцатого века мы приняли правило: между домами должно быть не меньше 30 метров, от двери до улицы – 30 метров, каждая квартира должна иметь 30 парковочных мест, а каждый новый микрорайон должен быть окружен автобаном. Самые счастливые жители Рейкьявика – это азиаты со странными фамилиями: Тойота, Хендай, Киа и Митсубиси. Раньше они нам нравились, но сегодня половина наших зарплат уходит на то, чтобы покупать им выпивку. И каждый мечтает сменить автомобиль на велосипед. Но если Рейкьявику суждено действительно стать раем для велосипедистов, то в нем должно стать немного теплее. Именно поэтому мы не вылезаем из автомобилей, чтобы ускорить глобальное потепление и помочь велосипедистам будущего.

изображения не найдены

5.

Подобно другим народам, мы пережили «атаку гипермаркетов». Гипермаркеты ничем не отличаются от черепашек-ниндзя из космоса. Они удобны для тех, кто находится внутри них, но для всех остальных они просто… гигантские космические черепахи. Гипермаркетам, кстати, пошло бы на пользу, если бы в ходе их проектирования хоть кто-нибудь выразил хоть какое-нибудь «я». Но те архитекторы, которые их создают, так заняты интерьерами, что вообще не думают, как эти монстры выглядят снаружи. Наверное, потому, что творят во славу Слепого Бога, известного как Мамон.

6.

Пережили мы и нашу долю международного архитектурного психоза, именуемого «вестибюлизмом». Вестибюлизм расцвел пышным цветом в восьмидесятые и девяностые, и вы по-прежнему можете наблюдать его плоды в любом городе. Вестибюлизм рождается в тот момент, когда появляется необходимость в реконструкции старой библиотеки или музея изобразительных искусств, либо когда принимается решение о превращении отслужившей свое рыбной фабрики в краеведческий музей. Старое здание в целом недурно, но нуждается в ремонте, вот только вход в него совсем никудышный. Нужно только встроить новый парадный подъезд, вестибюль, раздевалку, магазинчик или кафетерий. Я уж не знаю, в чем тут дело, но в наше время самое важное – это вход: то, как вы входите, какое первое впечатление производите. Итак: вы ремонтируете одряхлевшую рыбную фабрику и встраиваете новый вестибюль, сооруженный из стекла, стали и мрамора. В любом городе мира можно найти старое сооружение с недавно наросшей стеклянной коробкой на фасаде. Можно набраться смелости и утверждать, что расцвет вестибюлизма в архитектуре идет параллельным курсом с триумфальным маршем пластической хирургии. Реконструированные старые здания с «навороченными» входами напоминают пожилых дам с обколотыми силиконом губами: обновленный вход в подгнившее тело.

Национальная Галерея Исландии – классический пример вестибюлизма. В 1987 году она переехала в рыбную фабрику. Газеты того времени жаловались на дороговизну проекта. Сам выставочный зал довольно прост, но его лобби являет собою фиесту из белого мрамора, стекла и позолоченных перил. Лифт оказался самым роскошным на острове. Мне кажется, что это объясняется творческой завистью. Архитектор завидует художнику – чертовому иждивенцу, которому не нужно вставать каждое утро на работу, но которому достается внимание и обожание масс. Проектируя музей изобразительных искусств, архитектор делает все в своих силах, чтобы отвлечь внимание посетителя от художественных работ и привлечь к собственному творению. Примеров тому немало: если Вам приходилось бывать в Музее Гуггенхайма в Нью-Йорке или Бильбао, либо в Кунстхаусе в Граце, известном как «Дружественный Инопланетянин», Вы поймете, о чем я говорю. Я был во всех этих музеях, но мне не запомнился ни единый экспонат – только сами здания.

7.

Здесь в Луизиане как раз обратная картина: в памяти остаются выставки, но не здание. Тут даже не продается открыток с видами здания! Не удивительно, что сам музей непросто отыскать, когда приезжаешь в Хюмлебек. Когда думаешь о Центре Луизиана, возникает лишь умственная картина длинных стеклянных коридоров и кирпичной стены. Замечательно, но у меня – исландца – проблема с кирпичным стенками. Если честно, то я их не перевариваю. Почему – спросите Вы? Да потому, что кирпичные стены выкладываются с такой заботой и терпением – кирпич к кирпичу. При этом предполагается, что они простоят тысячелетия. Это так не по-исландски: у себя на острове мы привыкли строить дома за ночь и сносить на следующий день. Швейцарский художник Дитер Рот так высказался о Рейкьявике, в котором прожил некоторое время: «Он напоминает временное поселение. Выглядит так, как будто жители не собираются в нем оставаться дольше, чем на пару лет!». Дитер Рот попал в яблочко. Исландцы всегда готовы к тому, чтобы переехать. Именно поэтому мы не любим красивых и завершенных городов, основательных строений и кирпичных стен.

Мы в Исландии настолько привязались к уродливым зданиям, что когда встречаемся с абсолютной гармонией, нас начинает тошнить. Меня всегда тянет домой после прогулки по пряничным городкам Стокгольмского архипелага, а на Фарерских островах я чувствую себя так, как будто меня заперли в одном большом музее архитектуры! В Торсхавне все дома сооружены в традиционном стиле – и те, что построены в 1955 году, и те, что появились в 2005. Подобное окружение навевает депрессию на исландца: нам не нравится, когда что-то чересчур красиво. Мы чувствуем себя недостойными красоты. Нам становится не по себе, если в ландшафте не наблюдается хотя бы один угол уродливого стадиона, либо кусочек безобразного разгрузочного дока магазина строительных товаров, построенного так неряшливо, что ему не простоять и пару недель. Всего неделя пребывания в прекрасном Осло-фьорде, и любой исландец становится похожим на картину «Крик» Эдварда Мунка!

изображения не найдены

8.

Давным-давно наша архитектура знавала лучшие времена. Но мое поколение росло, ненавидя каждое новое здание, которое появлялось в городе. Они все выглядели как стереосистемы, снабженные окнами. И хотя подобные здания еще строят (несколько лет назад в Рейкьявике соорудили высотное здание, похожее на мой старый усилитель «Bang & Olufsen», поставленный «на попá»), возникают и здания, которые в целом нравятся людям – например, концертный зал «Харпа», Мэрия Рейкьявика или здание Верховного Суда. Сегодня у нас есть неплохие архитекторы, но всех наших проблем это не решает. Плохие архитекторы никуда не денутся, и их неминуемо будет больше, чем хороших. Но мы хотя бы научились обращаться с материалом. Потратив полвека на баловство со стеклом и бетоном, мы стали обращать внимание на мелкие детали. И хотя мы по-прежнему строим плоские крыши, они хотя бы больше не протекают.

изображения не найдены

Думаю, что за это надо поблагодарить скандинавское влияние. В мои молодые годы скандинавские иконы – такие как «Fjällräven», «Fleksnes» или Ким Ларсен – не пользовались популярностью в Исландии. В то время считалось, что все скандинавское – для «ботаников». Мы не хотели испытывать на себе влияния наших скандинавских родственников. Но потом все скандинавское начало входить в моду. И теперь мы смотрим сериал «Borgen» и ходим в ресторан «Noma», следим за карьерами Хенрика Ларссона и Лорин. Мы прошли немалый путь горами и лесами, оказавшись, наконец, в городе, где научились понимать городской шик. Если вы много летаете по миру, то согласитесь со мною, что самый стильный аэропорт в мире – это Гардемоен в Норвегии, где воплощены наиболее новаторские решения и установлено современнейшее оборудование. Когда-то скандинавы ощущали себя деревенщиной в большом мире, но сегодня все иначе. И пусть порой мы еще слышим старые голоса, которые утверждают, что мы – всего лишь горстка бесполезных маленьких стран, до которых никому нет дела. Те, кто так говорят, забывают о том, что в нашем мире размер по-прежнему имеет значение, только наоборот: сегодня чем Вы меньше, тем лучше для Вас. Четыре малых народа и четверка микроскопических стран – это именно то, что нужно для будущего, полного айпадов и нанотехнологий. Маленькой стране легче получить признание. В этом смысле крошечная Исландия всегда будет шустрее гигантского Китая.

изображения не найдены

9.

Новый тип скандинавской «крутизны» уже народился. Остается только вытащить ее из коробки и поставить на прилавок. Вовсе не обязательно, чтобы крыша была плоской: она может быть обтекаемой! Похоже, что органические и гнутые линии – это «писк» завтрашней архитектурной моды. Когда скорость течения нашей жизни ускоряется до 90 километров в час, нужны именно такие линии. В будущем все дома будут похожими на автомашины! И тогда настанет ваша очередь, господа, поучиться у исландцев: ведь никто лучше нас не знает, как создать город для машин, как строить одноразовые дома и как открывать двери на скорости 90 километров в час».

Я согласен с «предыдущим оратором» практически во всем, только не разделяю его энтузиазма по поводу «айпадов». Не могу найти ничего прекрасного в будущем, где все, не переставая, возюкают грязными пальцами по засаленным экранам этих бесполезных устройств. Мне всегда казалось, что чем беднее страна, чем хуже в ней экология и качество жизни, тем выше число «айпадов» на душу населения и людей, страдающих цифровой зависимостью. Если не верите, взгляните на индийцев или китайцев, либо проедьтесь в московском метро.

В остальном разделяю убеждение автора, что жизнь устроена лучше в компактных странах, чем в крупных. Эпоха неповоротливых больших держав закончилась в прошлом веке. Настало время маленьких, ловких и проворных. Юрких футболистов-латиносов среди рослых североамериканских хоккеистов. Щуплых гибких каратистов среди накачанных амбалов. Разделяю, но с осторожным оптимизмом. Потому что оптимизм исландца, как правило, неуемен и чуть самоубийственен. Может быть, именно неуемный исландский оптимизм и привел к тому, что Рейкьявик вырос в этакий Доусон Сити – городок золотоискателей, готовых сорваться и ломануть на новый прииск?

изображения не найдены

Я прогуливался по Рейкьявику январским вечером с фотоаппаратом, который, кажется, научился ставить на ночной режим съемки. Мне пришло в голову, что последним «трендом», поразившим исландскую столицу, стал «дизайнеризм». Еще до кризиса в ней появились дизайнерские монстры, вроде отеля «101 Рейкьявик». Ванная посреди комнаты, установленная под кривым углом, стеклянные стены душевой кабинки, черно-белый интерьер, кран душа, выполненный так хитроумно, что на его открытие уходит не менее получаса – вот обязательные атрибуты дизайн-отеля не только в Исландии, но и в других странах. Не всегда удобно, но дорого, жаль только, что недешевая дизайнерская сантехника бесстыдно соседствует с грошовым бумажным плафоном из «Икеи».

изображения не найдены

При сегодняшнем артистичном мэре в Рейкьявике расцвели менее дорогостоящие и нередко остроумные проявления нового хипового «дизайнерризма» «а ля Вольный город Христиания»: художественное граффити, покрывающее стены домов, вазоны и скамейки из перекрашенных строительных поддонов, разноцветный кубизм из каких-то подручных досок и огрызков, голографическая пленка, покрывающая изъяны фасадов старых домов. Предпринимаются, наконец, и робкие попытки «пешеходизировать» и «велосипедизировать» построенный для автомобилей город, которые обрекают на неудачу стабильно скверная погода и огромная площадь Рейкьявика – 1060 квадратных километров.

изображения не найдены

Меняющийся Рейкьявик мне в целом нравится, но за спешно «обдизайненными» фасадами прячутся абсурдные внутренние дворики с замысловатыми деревянными этажерками, бомжеватыми домиками-сараями размером с собачью будку, собачьими будками размером с курятник, неряшливыми горками грязного снега и сломанными детскими игрушками. Похоже, что дети, их разбросавшие, успели вырасти и начать играть в «айпады». Иногда в таком внутреннем дворе увидишь трогательное деревце – как в питерском дворе-колодце. А где-то теснятся странные лестницы, перила и коробы, похожие на голубятни в московском дворике. Вся это живописная разруха находится в разительном диссонансе с огнями магазинов на главной улице или помпезным дизайном многоквартирных башен из черного стекла, которые наступают на старый город из гавани. Раньше сыреющие деревянные дома обшивали рифленым железным листом, сейчас гниющий железный лист красят в яркие цвета или облагораживают дизайнерской пленкой. Рейкьявик, конечно, не Питер, но в ходе прогулки я зарегистрировал ряд досадных потерь, исчезнувших домиков, с которыми у меня были связаны воспоминания.

изображения не найдены
изображения не найдены
изображения не найдены

Из пары дворов меня вежливо шуганули хозяева, напомнив, что здесь у них протекает частная жизнь, которую нельзя фиксировать на фотопленку – виноват, флэшку. Забавно, потому что никакой границы между общественным и личным пространством в городе нет – только «понятия» о том, куда чужаку можно, а куда нельзя.

изображения не найдены

Я шел и фотографировал. Вспомнил одного американского туриста из моего детства, который при посещении нашей в остальном образцовой школы отбился от группы, чтобы сфотографировать в различных ракурсах поразившую его воображение переполненную помойку посреди школьного двора. Мне тоже захотелось увидеть изнанку дворов, подглядеть, как течет быт рейкьявикчан, через поразительно несимметричные окна с никогда не задергиваемыми шторами. Может после кризиса оптимизма и стало меньше, но Рейкьявик сложен из колец оптимизма прошедших эпох, как Человек Мишлена из шин. Оптимизм его красит и, надеюсь, не убьет. Þetta er allt að koma. У Рейкьявика все сложится.

изображения не найдены
изображения не найдены

изображения не найдены

07.02.2014
С днем рождения, Италия!

I.

Захотелось поговорить об Италии – ей только что исполнилось 150 лет. 17 марта 1861 года гарибальдийцы провозгласили новое итальянское королевство под эгидой Сардинии. Это была Италия без Рима и Венето, ей еще предстояла война с Габсбургами, но уже к 1870 году «рисорджименто» завершилось переносом столицы в освобожденный от французов Рим. Какую оценку можно дать этому всемирно-историческому событию? Говорят, там до сих пор то ли ломбардийцы, то ли «пьемонт-чане», то ли «трентинцы» (или «трент-чане»?) склонны потренчать о целесообразности объединения. Что за люди – одно слово, лангобарды, основавшие ломбарды и пересевшие на «Ламборджини»! Насчет ломбардов, кстати, все без дураков: жители средневековой Ломбардии действительно активно занимались ростовщичеством и основали кредитный институт, названный в их честь «ломбардом».

Так или иначе, Европа и мир без Италии были бы совсем другими. Я стараюсь на мир смотреть именно так – как на единый живой организм, в котором маленькие невзрачные органы зачастую важнее больших и толстых мышц. Развивать эту анатомическую метафору, впрочем, не стоит, потому что неминуемо встанет вопрос – где у нас сердце, а кто у нас в заднице. Сами знаете, к чему это ведет… Грешим мы в Европе к дискриминацией по анатомическому признаку – далеко нам до тибетских знахарей. Поэтому давайте полюбовно сойдемся на том, что моя малолюдная Исландия всегда была «умом, честью и совестью» вашей Европы. Это нашим исландским китовым и акульим жиром вы топили ваши уличные фонари в Копенгагене и Амстердаме, освещавшие путь в бордель подгулявшим матросам. Это нашей «бакаляо» (треской) до сих пор давятся по пятницам благочестивые католики от Милана да Лиссабона. Это нашей серой стреляли ваши ружья и пушки, пока вы пилили и укрупняли империи. Это нами – исландцами – написанные саги сохранили для скандинавов и немцев их историю и древнюю веру. Наконец, это наши молитвы веками удерживали Геклу и Эйа-фьядла-сами-знаете-что от припадков вулканического психоза, пока у вас происходили восходы и закаты империй, пока вы пендюрили барокко с элементами рококо, плели маньеризмы с элементами пофигизма, дольчили и габанили ваши модные дома… И еще: исландские бараны все равно круче ваших! Yes!

Любой исландец пылко перечислит вам все вышеуказанные (плюс еще парочку) заслуг своего отечества перед мировой цивилизацией. Итальянцу что-то доказывать иностранцу и в голову не придет: все и так знают, что Италия – колыбель всего-и-вся и чего-ни-попадя. Итальянскому гиду на Капри достаточно один раз ткнуть пальцем в груду камней, многозначительно бросив: «Тиберио». Туристы сами расцветят его лаконичный кивок красочными подробностями того, как, с кем и при каких обстоятельствах придавался в этой груде половым излишествам Император Тиберий. Исландцу, чтобы научить гостей острова хотя бы произносить имя одного из любимых героев своих саг – скажем, Эгиля Скаллагримссона – потребуется недели две читать им курс введения в германскую филологию. А итальянцу что – сыпь себе превосходными степенями – «грандиссимо!», «белиссимо!», и всем все ясно. И лишь душонка в потемках рискнет спросить, что в этом во всем этом такого «охрениссимо!», что надо толпиться под палящим солнцем в полуобморочном состоянии, ожидая, когда покажут, наконец, фрески античного публичного дома или еще какую непристойность. В Италии – ежу понятно – все великолепно априори, и только российскому туристу, бывает, еще нужно объяснять, что древнеримские фрески «круче» кафеля от Армани на его фазенде. Короче, с каких бы позиций Вы не смотрели на Италию, не сравнивайте Вы апельсины с редькой!

Сама Италия тоже неоднородная и разная – как тело. Она толстопятая на юге, плоскогрудая в центре, шепелявая на севере (заимствовано из «ножкинизмов», то есть афоризмов Элеоноры Ножкиной). Она состоит из пото-желёзного Винето, мозжечковой Тосканы, сухожильной Апулии, лобковой Калабрии, молочно-сосковой Ломбардии и еще много чего. Она всегда другая. Представьте: звонок от Саркози к Берлускони: «Сильвио, все пропало! Нас с тобой Каддафи обещал сдать с потрохами за коррупцию». Берлускони становится так смешно, что он роняет трубку и, согнувшись в веселых конвульсиях, сползает на ковер. Представьте: плюс тридцать семь жары, а вдоль дороги на белых пластиковых стульях сидят в куцей тени оливковых деревьев иссиня-черные тетки комплекции «Мать Земля». Говорят, что проститутки… прибыли на работу из Сенегала. Мама мия! От одного взгляда на них плавится мозг, тело сжимается в преддверии солнечного удара. Sex appeal – как у печки-тандура, но им ничего, и итальянцы терпят, хотя желающих воспользоваться этими живыми печками не находится.

Представьте дальше: те же плюс тридцать семь. Ферма, рекламирующая себя как «Агротуризмо». Лошадь заботливо припаркована под навесом, итальянский хозяин фермы тоже, а в полях суетливо копошатся немецкие агротуристы, познающие нелегкий труд агрария – и за большие заплаченные ими деньги, доложу я вам. Представить можете еще много чего – главное, что в Италии все пофигистически весело и незлобно. «Голиардически» — как сказала бы выше-процитированная Ножкина – то есть как у бродячих актеров. Хорошо, что артистизм итальянцам никогда не изменяет, как и чувство вкуса. Голиардам – низкий поклон!

II.

изображения не найдены

На размышления об Италии меня подвинула статья из раздела «Макаризмы» в журнале «Story», в которой Андрей Макаревич рассказывает о посещении озера Комо. Я там бывал – уже достаточно давно: приехал из Швейцарии в снятый на самом берегу домик со своим причалом. При этом от замечательного сайта www.lakecomohomes.com, сдавшего мне домик, получил уморительно шпионские инструкции, каким кодом открыть электронный почтовый ящик на заборе, в котором лежал ключ от входной двери, за которой открывался еще один ящичек с еще одни ключиком, и так далее… Чувствовал себя, как «Юстас Алексу», ищущий drop box в неизвестной мне местности, чтобы получить инструкции из центра.

Так или иначе, домик открылся всеми дверьми, оказавшись сырым и не слишком казистым. А вот патио с цветами и причалом было просто великолепным. С патио открывался вид на озеро, напоминающее раскоряченного бегуна (такие уж они, ледниковые озера – длинные и глубокие). Но больше всего поразило не само озеро, а – позвольте процитировать Андрея Владимировича – следующее:

«В зеленоватой прозрачной воде озера Комо (не цветет, собака, – целлюлозного комбината на них нет!) лениво плавали рыбы. Рыбины! Последний раз я видел такое в Африке, но – посреди совершенно дивной саванны. Рыбины очень напоминали нашу озерную форель. Они грелись у самой поверхности. Посетители ресторанчика, нависшего над водой, крошили им булки. Рыбы не спеша с достоинством пробовали.

изображения не найдены

«Ну, все понятно, – смекнул я. – Заповедник. Нельзя ловить. Хотя, что же, заповедник – это основание, чтобы не ловить?» Тут же вспомнил родину. «Да нет, – сказал Джузеппе, – никакой это не заповедник, пожалуйста, ловите». «А что же не ловят?» — изумился я. «А они сейчас не очень вкусные – не сезон».

изображения не найдены

Я попытался представить себе озеро, окруженное городками (ладно, деревнями), в глубине нашей страны, и чтобы по нему так же плавали непуганые рыбы – и не смог. При всем богатстве своего воображения. Нет, озеро с городком могу – скажем, Переславль-Залесский. А с рыбами – нет. Переловят, перетравят, перебьют за полгода. И даже не потому, что жрать нечего (хотя и это тоже), а просто – чего они? Потому что человек преобразует окружающую среду в соответствии со своими представлениями о прекрасном. Поэтому немыслима у нас в глубинке неразбитая автобусная остановка, или свежевыкрашенный забор без слова из трех букв, или свободно плавающие в реке рыбы. Раздражают. Не вписываются.

Господи, сделай что-нибудь с нами со всеми.

Если сможешь».

изображения не найдены

Могучая проза, Андрей Владимирович, и бесспорные наблюдения! С рыбой этой у меня связана собственная итальянская история. То, что рыба, бродившая косяками у нашего причала, – арктический голец, «arctic charr» или по-исландски «bleikja», я понял сразу. Уж больно похоже на Исландию, только так близко к поверхности она там не ходит. Я не рыбак, но день на шестой на озере поехал то ли в Менаджио, то ли в Беладжио – один из двух местных райцентров – за удочкой. Женщина, продававшая снасти, надо мною посмеивалась, говоря, что мне в жизни не поймать ни единой форели. Правильно говорила. Помимо разных попугайских рыб, клюнувших на ослепительно ярких опарышей, купленных там же, одним прекрасным утром я нашел на крючке саламандру. Удочку предыдущей ночью я оставил ночевать с наживкой прямо на улице, вот бедняга и клюнула. Жаль ее было до слез.

изображения не найдены

По ночам над Комо менялся ветер, усиливаясь и дуя со стороны Швейцарии, и наблюдались какие-то странные маневры некой моторки с выключенным мотором и включенным прожектором недалеко от нашего причала. Смысл этого действия я не понял, но сразу узрел в нем нечто тайное и противозаконное. Так продолжалось несколько ночей, пока однажды утром к нашему причалу не пожаловал полицейский катер. Полицейские внимательно осмотрели мою куцую удочку и задали мне какие-то вопросы. Убедившись, что итальянским я не владею, они быстро потеряли ко мне интерес и уплыли восвояси. И почти сразу произошло еще одно событие: нырнув в озеро, моя супруга голыми руками вытащила здоровенную форелину, которая практически не сопротивлялась. Вечером мы ее (форелину) съели. Особо вкусной эта красавица не оказалась – правильно подметил неведомый Джузеппе из статьи Макаревича. Мы тоже подумали, что не сезон.

А потом нам кто-то рассказал, что есть такой вид браконьерства – ослепить рыбу прожектором, а потом долбануть электрошокером. Наша рыбина, вероятно, после электрошокера скрылась от злодеев, но в себя уже не пришла. Не удивительно, что вкусной она не была…

Что сказать? Что браконьерством занялись в Италии наши соотечественники? Или что итальянцы тоже бывают плохими? А может это были, скажем, швейцарцы, заплывшие со своего берега поглушить итальянской рыбки? Они ведь известны своим хищническим отношением к природе, швейцарцы эти — вон, банков понастроили по всем Альпам, так что корове с колокольчиком протиснуться негде среди Базелей этих ихних да Давосов! Думаю, лучше не пальцами тыкать, а вслед за Андреем Владимировичем пожелать, чтобы «господи сделал что-нибудь с нами со всеми – если сможет». А он ведь может и, судя по последним событиям, уже взялся за это дело. И еще хочется процитировать строчку из последнего и совершенно дивного альбома Макаревича и Оркестра Креольского Танго: «И кем бы ты ни был, убавь самооценку – ты просто кидаешь мячик об стенку. Штандер».

изображения не найдены

18.03.2011
2 февраля: День ЁжикаФевральские тезисы

изображения не найдены

Новый Год встретили в Аль-Гарве весело – с ежиком. Маленькое чудо выбежало из кустов и далось нам в руки. Иголки не кололись. Сердце улыбалось. Остается предположить, что выбежало оно из кустов под вредоносным влиянием ветропарка, находящегося в километрах сорока: «там такая вибрация, что червяки наверх вылезают, не говоря уже про всяких кротов». Хорошо, что нам все объяснили, а вот несчастные португальцы так и маются в темном сортире неведения. И потому у них, убогих, возобновляемые источники энергии (гидро, ветро, солнечные, геотермальные и приливные) отвечают за 45% процентов энергетического пирога, а ветряки дают 15% от всей генерации, что статистически ставит их на второе место в мире по роли ветряной энергии – после Дании! Боже, храни несчастных, готовых отказаться от трупной энергии ископаемого топлива! Так и прялку сансары остановить можно, и скандинавское дерево углеводородной жизни – Иггдрасиль – подрубить под корень.

изображения не найдены

Но речь не об этом. Ежик по-английски – hedgehog, что созвучно groundhog – тому самому сурку, воспетому вбессмертной ленте с участием Билла Мюррей и Энди МакДауэлл (The Groundhog Day, в русском прокате «День сурка»). Сегодня знаменитый сурок Phil был разбужен и извлечен из теплой стволообразной норки (сам выходить отказался ввиду пронесшегося над Пенсильванией ледяного дождя). День на Пенсильванщине выдался пасмурным, и сурок собственной тени не узрел к пущей радости собравшихся. Отсутствие тени является верным признаком неотвратимого наступления скорой и ранней весны. «Актриса весна после долгой болезни снова на сцене…» — замурлыкало в сердце. «Ура! – написали мне из Пенсильвании, – хоть что-то приятное на горизонте затеплилось! Достаточно нам всевозможных погодных катаклизмов! Сегодня с утра был просто сплошной каток: на машинах и на всех-всех поверхностях слой льда в сантиметр. На «фольксвагине» лопнуло лобовое стекло – видимо был какой-то удар камешком незаметный, а ото льда оно и треснуло, когда он включил обогрев стекла изнутри. Так что теперь надо менять. Но мы хотя бы со светом, а тысячи людей сидят без света и тепла из-за обледенения».

изображения не найдены

Знаем, было у нас такое. Сидели без света обледеневшие, и еще не раз, боюсь, будем сидеть – обледеневшие или угоревшие. Такой вот Climate Change наступил, который некоторые несознательные граждане продолжают отрицать вместо того, чтобы адаптироваться. Сегодня утром все полученные имейлы были так или иначе связаны с погодой. Просто оперативный штаб Гидрометцентра какой-то, а не «утро помещика». Еще одна знакомая, которой низкий поклон, рулила из Иллинойса в Детройт, но застряла на ночевку в погребенном под снегом Чикаго, о чем прислала фоторепортаж. Перезимовав как-то в скандинавизированной Миннесоте, где деревенские жители сохранили шведскую песенную интонацию в своем гнусоватом диалекте, я стал большим поклонником Среднего Запада, но в Чикаго бывать не довелось. Говорят, весьма европейский город. Когда экранизировали культовый для меня роман Ника Хорнби «High Fidelity», Лондон в киноленте заменили не Сан-Франциско, не Бостоном, а именно Чикаго.

Неизбежность прихода весны навеяла мысли о том, как странный и неполноценный месяц февраль коротают разные народы. У исландцев, например, февраль частично соответствует языческому месяцу Торри, который начинается на тринадцатой неделе зимы – по лунному, разумеется, календарю. В это время совершается приношение то ли самому Громовержцу Тору, то ли Торри – богу, персонифицирующему зиму и снег, в форме Торраблот – поглощения колоссальных объемов остро пахнущей (в том числе аммиаком) пищи. Среди яств – овечьи яйца, кровяные колбаски, распиленная пополам овечья голова с мелкими зубами и щурящимся мутным глазом (и это на вас смотрит с тарелки — представляете?), наконец, ферментизированная или попросту тухлая акула, которая и истощает нежные флюиды аммиака. Как шутит Хильдибрандур – фермер, заготавливающий значительные объемы этого продукта для исландских столов: «Кушайте, гости дорогие, я на Ваше кушанье сам лично только что пописал». Не все понимают шутку, уж больно реалистично отдает упомянутым ранее сортиром.

изображения не найдены

Никакого извращенного влечения к подгнившей пище у исландцев, впрочем, нет. Просто раньше на острове не умели вываривать соль, а зимы и сейчас недостаточно суровые, чтобы морозить продукты в погребах, вот и сформировалась практика заготовки припасов в кисломолочном растворе. А может еще раньше это было, ведь викинги перли с собой на ладьях тоже какую-то кисло-моченую тухлятину в бочках. Во второй половине зимы срок годности таких припасов истекал, и их надо было уничтожать, воздав хвалы то ли Тору, то ли Торри. После принятия христианства Торраблот вообще отменили, и лишь в конце XIX века патриотически настроенная исландская интеллигенция, проживавшая (естественно!) в Копенгагене, решила этот праздник возродить. Сегодня þorrablót играет на острове важную функцию: он позволяет коварным островитянам, к аммиачным яствам в большинстве своем относящимся с холодком, вдоволь поиздеваться над иностранцами, набивающим ими животы – то ли по наивности, то ли из чувства ложной признательности хозяевам. Слово “blót” в названии праздника, кстати, близко по смыслу современному английскому “bloat, bloated” – кушать от пуза так, что «пучит не по-детски». Так что не говорите, что Вас не предупреждали.

А теперь вернемся к нашим ежикам: в древнем Риме 2 февраля отмечался День Ежа. Последний формировал прогноз погоды тем же способом, что Сурок Фил – увидев (или не увидев) собственную тень. У других европейцев ежика заменили различные иные зимне-спящие – от медведей (рискованная, согласитесь, идея — разбудить гибернирующего медведя, чтобы получить от него прогноз погоды!) до барсуков. В Германии, откуда и прибыла на Пенсильванщину большая часть переселенцев, погоду предсказывали как раз барсуки. А на новой родине за отсутствием барсуков немцы стали устраивать побудки суркам. Но головой всему остался все-таки тот самый милый ежик, с которого так удачно и начался мой год. Хорошей всем погоды!

02.02.2011
Велодралом по Исландии: дубль дваРассказ об интересном путешествии и не только

С огромным интересом ознакомился с рассказом Владимира Шарлаева о путешествии на велосипеде(!) по Исландии. Заняв надменно-экспертную позицию, я пустился в рассуждения о безрассудности передвижений по острову на вéлике или автостопом. Затем последовали сообщения от опытных товарищей, именно таким образом ее осмотревших. В результате я осознал свое заблуждение и понял, что пал жертвой бытовавших в мое время по меньшей мере двух стереотипов исландского сознания.

Стереотип первый: велосипеды – это для Дании, а по Исландии передвигаться можно только на гипертрофированных джипах-бигфутах. Тут и погода страшная, и горы высоченные, и дороги немощеные, а исландские водители реагируют на велосипедистов так же слабо, как исландские бараны на исландских водителей. Последнее обстоятельство действительно иногда приводило к трагическим для велосипедистов коллизиям со, скажем, грузовиками, везущими в исландскую глубинку жизненно важную для села Кока-Колу, на узких петлявых и холмистых дорогах без обочин. А вот в плоскостопой Дании велосипедист имеет столько же привилегий (сущих и мнимых), сколько мотороллер в Италии. Он и пешеходов подрезает, и автомобили за нарушение разметки лупит мускулистыми ногами, обутыми в «Доки Мортенсы», и собратьев велосипедистов теснит на быстром ходу – и все это делает с зажженной сигаретой и откупоренной бутылочкой «Карлсберга» в руках, вело-руль давно отпустивших. И ведь сходит же им все с рук, паразитам, тогда как за рулем авто – ни телефона, ни сосиски, ни сигареты нельзя! В этой связи мне вспомнился документальный фильм, снятый моим приятелем о первой женщине-президенте в мире – исландке Вигдис Финнбогадоттир, которая перебралась по истечении своих четырех президентских сроков в Копенгаген, чтобы крутить педали изящно-архаичного дамского велика без рамы и передач. Живут же люди в метрополии!

изображения не найдены

Но все это – стереотип девяностого года издания. В этот год я прибыл в Исландию, а Рейкьявик самым удручающим образом напоминал этакий proverbial American cowtown с дорогами без бордюров-поребриков, велосипедных дорожек и признаков не то что велосипедной, но и пешеходной жизни. Сегодня, не смотря на то, что в пятницу и субботу вечером по центру по-прежнему курсирует деревенский «рундтур» (т.е. «езда по кругу» — исл.) – кольцеобразное движение автомашин на первой скорости с гремящей музыкой и улюлюкающими подростками – все изменилось. Есть довольно интересные велосипедные маршруты по городу, один мой знакомый даже водит экскурсии на великах , кольцевая вокруг острова заасфальтирована и стала менее опасна для би-педало-колесников. А главное – изменился менталитет: вéлик больше не для лузеров, а для экологически, экономически и физически продвинутых юзеров, хотя большеколесый джип из пантеона исландской мечты тоже никуда не делся. Когда видишь раздутый джип с широченными обвесами, кенгуринами и прочим нужным и ненужным блудом рядом с крошечной деревянной хибарой исландца, понимаешь, что хозяин, вероятно, использует машину не как средство передвижения, а как место хранения, то есть решает с ее помощью жилищный вопрос.

изображения не найдены

Но вернемся к истории велосипедизма в Исландии. Интересные мысли про велотранспорт вообще и велотранспорт в Исландии я нашел в интервью Мортена Ланге , Директора Исландского Велофонда. Он, к примеру, утверждает, что хотя статистически езда на велосипеде якобы представляет для едущего большую опасность, чем езда на машине, статистика учитывает только данные на КИЛОМЕТР пути. А по километражу велосипед с автомобилем и не соревнуется! А вот если пересчитать фактор риска на время пути или на количество поездок, то оказывается, что велосипед ничуть не опаснее автомобиля для ездока, не говоря уже о том, что ДЛЯ ОКРУЖАЮЩИХ он представляет куда меньшую опасность! И еще одно научно подтвержденное утверждение: чем больше людей участвует в велосипедном движении, тем менее опасным оно становится для каждого отдельно взятого велосипедиста. И наоборот. Сравните героические барахтания среди машин, фур, сирен и членовозок одиночного питерского или московского велобайкера со стройным велодвижением в Амстердаме или Стокгольме! Ну и, наконец, даже для практически беспробочного Рейкьявика замеры показывают, что велосипедист все равно добирается до цели быстрее, чем автомобилист или человек в автобусе.

Теперь несколько слов о стереотипе втором (действовавшем – точно как в России – полностью вопреки здравому смыслу): поскольку различная потребительская хрень, недвижимость, продукты питания в Исландии стоят дороже, чем в большей части остального мира (за автомашину, к примеру, исландец выкладывал вторую в мире цену после Дании), любой исландец должен чувствовать себя богаче любо иностранца. Этот стереотип, кстати, напрямую связан с первым и частично мотивировал неприемлемость для исландца безмашинной жизни. Поэтому голосующих сограждан исландский водитель, как правило, в мое время не подбирал или подбирал неохотно: нечего мол, паразитировать вдоль дороги, купите себе джип и катайтесь себе, как гордые потомки викингов и героев. Но потом начали делать исключение для автостопствующих иностранцев: ведь надо же им, бедолагам, объяснить, что “Icelandic fish is the best”, а ежели они спросят “почему?”, то ответить – “Because it is Icelandic!”. Цитата, ясное дело, из фильма Фридрика Тора Фридрикссона “Cold Fever” , но что-то подобное в моей жизни действительно случалось.

Меняется мир, меняется транспорт, меняются идеи. Или не меняются вообще, если людям интереснее веками пережевывать какой-нибудь средневековый миф – типа, как мы спасли Европу от монгольского ига – вместо того, чтобы жить днем сегодняшним, крутить педали и видеть мир во всей его красе. А я рад, что так долго ошибался и в отношении своих исландских соотечественников, и соотечественников российских – все всё могут, ежели захочут. Еще раз спасибо Владимиру Шарлаеву за то, что раскрыл мне глаза. Кстати, с ним у меня грядет ИНТЕРВЬЮ .

изображения не найдены

изображения не найдены

изображения не найдены

04.11.2010