Метка: История Португалии

  • Англичанка гадитО сексуальной экспансии на Экваторе

    Англичанка гадитО сексуальной экспансии на Экваторе

    изображения не найдены

    «Что Англия? Привыкли чуть что: Англия, Англия…»
    — из к/ф «Тот самый Мюнхгаузен»

    Узрев меня в своем ресторане, Дон Мануэль ставит на стойку рюмки. Разливает медрониевку (шнапс из плодов земляничного дерева). Она у него чистая: без сивушной мазутности. «Начинается!» – думаю я, имея ввиду не пьянку, а необходимость подчиниться сногсшибательно-пенному потоку португальской речивости. Когда доходит до «гуверну» (правительстве), Тройки кредиторов страны и других судьбоносных тем, португальский дискурс волочет меня брюхом по песку, как атлантическая волна. Я никудышный сёрфер, на гребнях риторики не держусь: лечу мордой в песок проигранного спора, оглушенный эмфатическими «que» и прочими португальскими «доколь».

    изображения не найдены

    «Нет никакой Португалии и не было: мы провинция Испании!» – ресторатор Мануэль водружает финальную вишенку на многоярусный торт своей полемической конструкции. Вот те на: нестандартный ход! А начиналось вполне конвенционально – про «гуверну», Евросоюз и вечные «что делать, да кто, блин, виноват?»!

    изображения не найдены

    Подобно нам русским, португальцы – народ сказочно-сослагательной ориентации. Гордятся прошлым, а не настоящим.  Любят себя пожалеть. Поискать виновных снаружи. Тройка, Евросоюз: плохому танцору всегда пиндосы мешают, англичанка гадит. У нас в поселке нет нормального интернета и, боюсь, никогда не будет. Летом, когда много отдыхающих, ходим онлайн по очереди с соседями. Полгода, как не работает мобильная связь: ремонтируют водонапорную башню, на которой установлены антенны. Молоденькая кассирша в «Интермарше» пять минут отсчитывает тридцать семь центов сдачи: старшее поколение не умеет читать, младшее – считать. А среднее поголовно занято обсуждением узловых «если-бы-да-кабы» в португальской истории. Это я себя жалею: по-португальски. Или чисто по-русски хаю место, в которое меня никто, собственно, не звал. Но это любя. Место волшебное, но заколдованное. Почти Алентежу. Deep South.

    изображения не найдены

    История Португалии действительно богата судьбоносными бифуркациями, дающими почву для рассуждений в сослагательном наклонении. Что было бы, если бы деньги тамплиеров осели не в Португалии, а в Испании? Если бы король Дон Себастьян не погубил себя и большую часть неиссякаемой португальской знати в бессмысленном походе на Марокко? Если бы португальскую монархию не реставрировали после 60 лет испанского правления? Если бы испанцы не имели неосторожности оттяпать у Португалии Сеуту, где сегодня беженцы штурмуют границу Испании в Африке? Если бы Веллингтон не прогнал французов? Если бы анархисты не убили в 1908 году короля Дона Карлуша и его сына?

    изображения не найдены

    Если бы просвещённый диктатор Салазар вложил несметные богатства, осевшие в стране после войны, в модернизацию, а не лепил лубок традиционного общества (фаду-Фатима-футбол)? Сосед Франко был действительно кровавым диктатором, но рок-н-ролла с кока-колой не запрещал, новых технологий не боялся. И, наконец, главный вопрос от ресторатора Мануэля: была бы вообще Португалия, если бы ее не прикрывала с моря Англия? И чего дружба с Англией стоила Португалии?

    изображения не найдены

    Роман «Экватор» португальского писателя Мигеля Соузы Тавареша – развернутая метафора «love-hate» отношения Португалии к Англии. Герой повествования – блистательный португальский “рыцарь”, которого погубила любовь к Вавилонской Блуднице – Англии. Та, как это принято у англичан, прицельно гадит Португалии вообще и нашему герою в частности. Нас русских собственный классик обозвал страной рабов. О Португалии – не без основания – говорят, что они страна рабовладельцев. Английские авторы утверждают, что португальцы перевезли по миру миллионы невольников и страсти-мордасти рабства в южных штатах США блекнут в сравнении с ужасами на португальских латифундиях.

    изображения не найдены

    Португальцы пожимают плечами: «Самим было не сладко!». Это как нам “предъявлять за голодомор” или зверства сталинизма, от которых наш народ тоже пострадал. Но почему-то хочет их непременно оправдывать. Вот и в Португалии тема рабства – территория изысканных мифологий, неразрешенных вопросов, невынесенных приговоров. При Салазаре в оборот запустили мем об отечески-гуманном отношении португальцев к рабам. Они не только давали работу африканцам и – превозмогая нестерпимый «саудад» по оставленным на родине женам – чисто патриотически занимались любовью с африканками, но и детишек-мулатов не бросали. Этакие расовые дальтоники, ставшие на путь «сексуальной экспансии». Такую формулировку услышал на видео с презентации книги в Питере (внизу).

    Узнав про «сексуальную экспансию», изошел похотливыми слюнями: я тоже хочу! Ведь что же это получается, граждане: наша Родина-Мать требует, чтобы мы за нее умирали (что, согласитесь, не характеризует ее как хорошую родительницу), а португальская Патрия зовет на секс с грациозными африканками и прочими экзотическими японками! Мама, роди меня португальцем!

    изображения не найдены

    Удивительно, но сказка о добрых секс-колонистах еще гуляет по Португалии. В Лагуше табличкой помечено место первого в Европе невольничьего рынка. Несколько лет назад там даже провели историческую реконструкцию прибытия первой партии рабов в Европу. И Президент был – на тот момент Каваку Силва!

    изображения не найдены

    Не претендую на глубокое знание Португалии. И не пытаюсь написать рецензию на замечательную книгу, мастерски переведенную Ринатом Валиулиным. За что ему нижайший поклон. Но хочу кое-что понять. Поставить вопросы. Чтобы ответили более опытные товарищи или «таварешы».

    изображения не найдены

    В историческом плане мне все ясно: португальцев в эпоху великих географических открытий, вероятно, не было и пары миллионов. Чтобы закрепиться на новых территориях, надо было распространять, как шутят англичане, «seaman’s semen». Сексуальная экспансия созвучна сексуальному рабству, и роман Тавареша построен на сексуальных и культурных напряжениях на фоне «сердца тьмы» – рабства. Сексуальная и социальная раскованность англичанки побеждает консервативную изысканность «благородного дона». Тот, доложу я вам, пытался быть «умнее своего народа»: отверг соотечественницу-латифундистку и причитающуюся ему по кодексу сексуальной экспансии негритянку.

    изображения не найдены

    Но есть вопросы об устройстве португальского общества. Я уж не говорю про африканок, но как относились к этому колонизаторскому блуду жены португальских “секс-крестоносцев”? «O meu amor foi para о Brasil», – поет фадистка Ана Моура: «Любимый уехал в Бразилию». Разумеется, не вернулся. Почему португальские женщины не сопровождали мужей в дальние плавания? «На каравелле мест не было», – скажут мне. Рассказывают, что Вашку да Гама обнаружил на борту одного из своих судов двух представительниц древнейшей из профессий. Велел их зачем-то выпороть, потом, помучившись совестью, попросил у них прощения прямо на смертном ложе.

    изображения не найдены

    Пусть этот эпизод – фантазия очередного английского автора. Но на смену каравеллам пришли более комфортабельные суда: шхуны там, пароходы. Скандинавские семейства целиком грузились в трюмы, отправляясь заселять Миннесоту, Дакоты или прочие Манитобы. Польские и немецкие семьи осваивали Висконсин. Эмигрантские семьи болели, умирали, тонули, по прибытии переживали суровые североамериканские зимы, но делали это вместе, а не порознь!

    изображения не найдены

    «США и Канада были официально открыты для колонизации, – отвечают мне – а португальские мужчины плыли в Бразилию попытать удачу: их никто не звал». Когда лет через двадцать пять они, наконец, обустраивались на новом месте, поздно было посылать за португальскими женами. Я бы тоже предпочел покорную африканку строптивой португалке, хотя в сухом остатке не известно, что хуже.

    изображения не найдены

    Может, португальские женщины сами не рвались в колонии, довольствуясь ролью и статусом доны, матери, хозяйки? И плевать им было, что у ихних сеньоров там с африканками, лишь бы деньги домой слали. Это сегодня Ана Моура всякие современные феминистические блудни облекает в традиционные одежды фаду! А может дело в немыслимо архаичном устройстве португальского общества: до 1974 года – Революции гвоздик – простым португалкам даже паспорта собственного не полагалось, а за рубеж они могли ездить лишь в сопровождении мужей.

    изображения не найдены

    Итак, последний аргумент за столь милые моему сердцу (как легко догадаться) семейные ценности: в романе «Экватор» англичане гадят португальцу семейной ПАРОЙ (правда, не храня супружеской верности). А тот болтается по Сан-Томе в одиночку! Финальный аккорд, тост за семью, низкий поклон. И поплыл я на заработки. В Исландию, а не в Африку. Один: без жены!

    изображения не найдены

    PS    Рассуждения на аналогичную тему здесь.

  • Принц Генрих НедоплавательПортугалия: «Артек» для глобалистов

    Принц Генрих НедоплавательПортугалия: «Артек» для глобалистов

    Продолжение перевода книги Мартина Пейджа о Португалии.

    Глава 7: Повествует об Инфанте Энрике и рождении европейской работорговли.

    Уже опубликовано:

    изображения не найдены

    В 1868 году неожиданным хитом лондонского книжного рынка стала биография прежде малоизвестного португальского принца, ушедшего из жизни более четырехсот лет назад. «Жизнь Принца Генриха Мореплавателя» пера Ричарда Мейджора стала первой книгой, написанной о Генрихе (Энрике) за пределами города его рождения – Порту.

    Господин Мейджор, который первым назвал Принца «сагрешским мудрецом», очерчивает в своей работе внушительную фигуру аристократа эпохи Возрождения – рослого, статного, неумолимого к себе, исполненного высокой цели – выдающегося ученого и решительного человека действия. Перед нами предстает Принц Генрих, погруженный в сосредоточенное изучение карт и чертежей судов в передовой школе навигации, которую он основал в Сагреше – скалистой и открытой всем ветрам точке на самом юго-западе европейского континента. Там Принц собрал вокруг себя ученых, среди которых было немало самых выдающихся умов Европы того времени; он выслушивает мудрецов и ведет с ними ученые споры, либо мечтает о приключениях, стоя на крепостной стене и вглядываясь при помощи телескопа в безбрежные атлантические дали.

    Читатель вместе с Принцем отправляется в море, чтобы достичь края земли, и становится свидетелем того, как тот делает поразительное открытие, что никакого края земли, за который можно низвергнутся, в сущности нет, а земля имеет форму шара.

    изображения не найдены

    С момент публикации книги Мейджора слава Принца Генриха триумфально шествовала по планете, и задача ретуширования его портрета мазками исторической правды выпала уже новому поколению португальских историков. При этом речь шла вовсе не о том, чтобы развенчать героя минувших дней. Скорее это была попытка постигнуть истинное величие достигнутого в эпоху Генриха, приписав эти достижения тем выдающимся личностям, которые в действительности их совершили. О том, что земля круглая, ученым Южной Европы было известно еще (как минимум!) в период арабского господства. К десятому веку диаметр планеты был рассчитан с точностью до 20 километров. Когда вглядываешься со скал португальского побережья с океанские дали, трудно не заметить кривизну земной поверхности.

    Принц Генрих был третьим из пяти сыновей короля Жуана I и королевы Филиппы. По свидетельствам придворных своей эпохи, Генрих слыл самым нерадивым в учении из своих братьев. Пока Дуарте управлял делами государства, а Педру странствовал по университетам Европы, собрав бесценную библиотеку из передовых научных трудов той эпохи, Генрих предпочитал охоту и излюбленный вид спорта всех средневековых «Ура-Генри» (юных аристократов) – рыцарские турниры.

    изображения не найдены

    Весьма сомнительно и то, что на единственном полотне, которое считается портретом Генриха, изображен действительно он. «Большая Португальская и Бразильская Энциклопедия» не приводит ни единой работы на португальском языке, написанной между отчетом официального летописца Генриха и книгой, которая опередила работу господина Мейджора всего на два года. Эта книга была напечатана в Порту – столице британской торговли портвейном.

    Хоть Генрих и дожил в добром здравии до относительно преклонного (по меркам своей эпохи) возраста в шестьдесят шесть лет, Португалию он покидал всего два раза в жизни, при этом не бывал дальше, чем на северном побережье Марокко. В ходе своего второго путешествия Генрих оставил в знак добрых намерений в заложниках у Халифа Танжера своего младшего брата – Принца Фернанду. Генрих не выполнил своего обещания халифу, и Фернанду умер в заключении в городе Феш, после чего его тело подвесили вниз головой с городской стены.

    Из всех морских экспедиций, отправившихся из Португалии на средства короля во времена Генриха, сам он организовал менее трети. При этом ни одна из них не продвинулась дальше Сьерры-Леоне, что ближе, чем полпути на юг по побережью Западной Африки. Король Дуарте – старший из братьев – даровал Генриху право развивать Сагреш, но тот лишь построил там несколько скромных зданий, которые Сэр Фрэнсис Дрейк без труда взорвал по пути в Англию после того, как «подпалил бороду испанскому королю» в Кадисе. Хотя Генрих и платил жалование небольшой группе каталанских картографов, астрономов и еврейских ученых за то, что те поддерживали ему ученую компанию, никакой школы навигации либо чего-либо подобного в это время не существовало – ни в Сагреше, ни где бы то ни было еще! Сам Принц проживал в тихой алгарвийской деревушке Рапозеира неподалеку от Лагуша.

    изображения не найдены

    При этом Принц Генрих действительно сыграл выдающуюся роль в современной истории человечества. Он стал повивальной бабкой, которая помогла произвести на свет европейскую торговлю африканскими рабами.

    Напомним, что девятнадцатый век – время фундаментальной переоценки истории. Новые времена требовали новых героев из прошлого. В США историки начали рассуждать о Кристовао Коломбо, который закончил свою жизнь в бесчестии с репутацией мерзавца и лжеца, как об открывателе Северной Америки. К правде – во всяком случае, той версии, которая была известна во времена Колумба, – это не имело почти никакого отношения, но было явно связано с попытками принизить историческую роль англичан, которых американцы в то время не жаловали.

    К тому моменту, когда Мейджор опубликовал свою книгу, рабство перестало быть приемлемой практикой. Именно поэтому автор посвятил целую главу «глянцевым» аргументам, призванным дистанцировать Принца Генриха от работорговли. Но зачем вообще нужно было делать из него героя? Дело в том, что в это время Британия активно порабощала народы Африки и Азии, ранее находившиеся под властью Португалии, на ее бывших территориях. Жителей этих территорий миллионами заставляли трудиться в сфере производства и переработки пищевых и иных продуктов, причем такое производство было менее затратным, чем у фермеров-рабовладельцев Американского Юга! Повсюду – в особенности в континентальной Европе – ставились вопросы о моральной стороне такого нового рабства.

    изображения не найдены

    Пропагандистский вклад работы Мэйджора в дело британского империализма заключался в том, что его работа позиционировала Принца Генриха как главного португальского открывателя этих земель и народов вместо тех, кто их действительно открыл. У Принца была мать-англичанка и английский (в действительности ирландский) наставник. Генрих бегло говорил по-английски и был произведен в кавалеры Ордена Подвязки своим двоюродным братом – английским королем Генрихом IV. Иными словами, если Принц Генрих и не был англичанином в полном смысле этого слова, трудно было бы найти кого-либо более близкого к этому понятию. Из чего следовало – во всяком случае, так считают британцы – что гениальность и дерзость Генрих унаследовал от английской половины своей родословной, ибо эти качества присущи именно англичанам, а не жителям континентальной Европы.

    В этой истории важнее всего то, что Генрих был Великим Магистром Ордена Христа, как к тому времени назывался Орден Тамплиеров. Основной задачей рыцарей этого ордена была защита Португалии от Испании. Тамплиеры находились на самоокупаемости, извлекая доходы из грабительских набегов через границу в Испанию и взимания с португальцев плату за защиту от испанцев. Подписание договора между королевствами Испании и Португалии несло не только мир, но и перспективу финансового краха для Ордена. Вот как писал об этом один португальский историк: «Мир – это банкет, в котором никто не хотел участвовать».

    В 1413 году Приор Ордена Госпитальеров вернулся из поездки на остров Сицилия, где вел переговоры относительно второстепенного династического брака. По дороге домой он провел некоторое время в Сеуте – важном мусульманском торговом городе, расположенном к югу от Гибралтара. Пока Приор ожидал судна, которое доставило бы его дальше по маршруту, он имел возможность ознакомиться с городом и окрестностями. Оборона Сеуты была организована плохо, поскольку правящая элита города была занята внутренними распрями. В городе торговало более 20000 купцов, предлагая специи, редкие восточные ткани и ковры, драгоценные камни из Индии и золото откуда-то из стран южнее Сахары.

    изображения не найдены

    Не только Португалия, но и вся Европа страдала в этот период от нехватки золота. Горнодобывающие технологии, разработанные римлянами, которые обогатили их в ходе колонизации Иберии, были утеряны в хаосе, последовавшем за развалом империи. Инженерные навыки – особенно откачки воды из глубоких шахт и накачивания в них воздуха – вернулись только в девятнадцатом. Золота требовали от европейцев арабские купцы, в том числе из Сеуты, в обмен на восточные специи. Привычка потреблять мясо к этому времени распространилась по всей Европе, а вместе с ней и спрос на азиатские приправы, благодаря которым мясо оставалось съедобным. По мере того, как золото перетекало на восток, золотые запасы европейских казначейств съёживались до критических уровней. Европейцы начали обесценивать свои валюты, но мало чего добились: они лишь вызвали кризис доверия к собственным деньгам, подорвавший как внутреннюю, так и внешнюю торговлю.

    Официальный хронист царствия Генриха – Азурара – рассказывает, как Приор Ордена Госпитальеров построил на столе в приемной королевского дворца в Синтре модель Сеуты и ее окрестностей с помощью двух мешков песка, половины бушеля бобов, миски каши и катушки тесьмы.

    На организацию рейда ушло почти два года. И это не удивительно, потому что к моменту отправления экспедиция насчитывала 19000 солдат и 1700 моряков. Само по себе сооружение судов было нелегкой задачей: их было 240! Помимо судов для перевозки солдат сюда входило 59 боевых галер с тремя ярусами гребцов, а также более 60 пустых грузовых судов. К португальцам присоединились рыцари из Нормандии и Германии. Английский граф Арундел, женатый на незаконнорождённой сводной сестре Генриха, послал своих арбалетчиков.

    изображения не найдены

    Рейд был частным предприятием. Хотя отец Генриха король Жуан и его старший брат Дуарте и отправились в морской поход вместе с Генрихом, португальское государство официального участия в нем не принимало. Относительно рейда никто не консультировался с Парламентом и не запрашивал денег на его финансирование. Рейд осуществлялся на средства Ордена Креста и был предпринято с целью обогащения этого ордена. Паруса и знамена украшал не герб Португалии, а символ Ордена – крест Тамплиеров. Римский Папа направил письмо с выражением благодарности и поощрением. В то время официальная политика Церкви гласила, что практически все, что вредило мусульманам, было угодно богу христиан.

    изображения не найдены

    Когда настал момент отправления флота из Лиссабона, скончалась королева Филипа. Генрих, которого летописцы изображают самым преданным из сыновей, заявил, что скорбеть ему некогда. Он утверждал, что с последним дыханием Филипа недвусмысленно поделилась с ним самым заветным из своих желаний: чтобы ее кончина не задерживала такое важное мероприятие, как набег на Сеуту.

    Наткнувшись в пути на два шторма, флот подошел к Сеуте ночью и бросил якоря. Незадолго до рассвета Генрих начал массированную атаку на город. Его люди быстро сломали главные ворота и обнаружили, что город никто не защищает. Халиф и его советники, оценив масштаб нашествия до того, как оно встало у городских стен, заключили, что защищать город бесполезно: это приведет лишь потере гражданских жизней. Они оставили город. Генрих со своими рыцарями ворвался в цитадель. Там они обнаружили горстку генуэзских купцов, которые передали документ о капитуляции за подписью Халифа.

    Военный капеллан освятил соборную мечеть, и она стала церковью. В ходе церемонии перед импровизированным главным престолом Король посвятил Генриха в Герцоги Визеу. Остальные воины высыпали на берег и устремились в город и принялись за его разграбление. Чтобы найти золотые слитки и монеты, солдаты распарывали мешки со специями и перцами, били ценные керамические изделия, за что с лихвой были вознаграждены обнаруженными сокровищами. Офицеры мародерствовали с большим вкусом и полетом воображения. Один из них велел разобрать украшенные витиеватой резьбой карфагенские колонны и отправить их к себе домой в Португалию. Сегодня на эти колонны опирается главный портик Университета Эворы.

    После того, как рыцари со своими людьми вернулись в Португалию на груженых добычей судах, они передали разграбленную Сеуту португальской короне. Отрезанный от окружающих территорий, город был практически бесполезным, служа лишь в качестве транзитного пункта в месте встречи Средиземного моря и Атлантики. Уже в 1425 году Регент Педру жаловался Парламенту на то, что Сеута, как бездонная дыра, поглощала людей, оружие и финансы. Английские кузены португальской королевской семьи советовали португальцам бросить Сеуту. Вероятно, именно из-за страха потерять лицо Португалия цеплялась за Сеуту еще 200 с лишним лет.

    изображения не найдены

    В 1437 годе Генрих решил организовать еще один набег в стиле рейда на Сеуту – на Танжер. На этот раз рыцари и королевские семьи других стран Европы отказались участвовать в походе. Генрих получил письменные отказы из Англии, Фландрии и Германии. В самой Португалии мероприятие не пользовалось такой поддержкой среди населения, как прошлый набег. Генрих подсчитал, что для успеха ему потребуется 14000 человек. Рядовых набирали в тюрьмах: тех, кто примет участие в экспедиции, ожидало помилование. Принцу удалось набрать всего 3000 рядовых, 1000 наемников-арбалетчиков и 2000 рыцарей с помощниками, оруженосцами и конюхами. Он решил, что экспедиция должна отправляться безотлагательно. Граф Виана, который в то время занимал пост Губернатора Сеуты, рекомендовал Генриху оставаться дома, учитывая рискованность мероприятия. Генрих отправился в путь, не взирая на предостережения, причем в условиях удушливого зноя, 23 августа 1437 года.

    Генрих высадился на берег недалеко от Тетуана и маршем пошел на Танжер. Когда войны оказались у городских стен, они поняли, что привезенные ими штурмовые лестницы слишком коротки. Генрих приказал построить укрепленный лагерь и принялся обдумывать следующие шаги. Место, выбранное им для лагеря, не имело ни колодцев, ни ручьев, ни обороняемой линии поставки провианта с берега и отступления к судам. Против воинов Генриха стояло 40000 кавалеристов и 60000 пехотинцев. Через считанные дни осаждающая сторона поняла, что сама находится в осаде, окруженная мощным кольцом из берберских воинов, которых Халиф призвал с гор. Во время одной из стычек под Генрихом была убита лошадь, а сам он едва не попал в плен.

    Когда у португальцев закончились запасы пищи, они начали убивать и есть лошадей, которых жарили на кострах из дров и сена из обоза. Запасы воды подходили к концу. Официальный хронист Генриха писал, что «многие умерли с глиной на губах, пытаясь высосать из нее хоть немного влаги».

    изображения не найдены

    К средине октября Генрих уже вел переговоры о перемирии. Они завершились быстро. Халиф поставил условие, что в обмен на проход к кораблям на побережье португальцы оставят мусульманам все – включая лошадей и оружие, исключая только один комплект одежды на человека. Португальцам надлежало также вернуть Сеуту маврам, которые оставляли у себя в заложниках младшего брата Генриха – Фернанду, пока Генрих не вернет Сеуту. В знак доверия Халиф передал Генриху одного из своих сыновей – в качестве взаимного заложника.

    По пути к побережью на заросшую грязью и беззащитную армию Генриха напали разбойники. Хотя Генриху с его людьми удалось бежать, он заявил, что мусульмане нарушили условия мирного договора, а потому Португалия отказывается возвращать Сеуту. Ответные требования Генриха вернуть Фернанду были отвергнуты. Более того, с прибытием в Танжер каждой новой миссии для обсуждения его освобождения, условия содержания бедняги ухудшались. Первая делегация нашла Фернанду на положении гостя Халифа. К моменту приезда второй он находился уже в статусе слуги, который работал в саду Халифа и чистил его конюшни.

    В июне 1438 года королевский двор провел совещание в Эворе. Вместо того, чтобы принять Генриха при дворе, король Дуарте отправился на юг, чтобы выразить ему свое недовольство в деревушке Портела. Летописец короля рассказывает, что Генрих предложил собрать войско из 24000 человек, чтобы спасти Фернанду. Король Дуарте вернулся в Эвору сломленным. Он скончался в том же году в возрасте сорока девяти лет.

    изображения не найдены

    Тем временем в Марокко Фернанду томился в кандалах в казематах рядом с отхожим местом для евнухов. Не известно, был ли Фернанду жив или мертв, когда его, наконец, подвесили за лодыжки на городской стене, отдав на съедение стервятникам.

    Генрих больше не возвращался к королевскому двору. Будучи Великим Магистром Ордена Христа, Принц Генрих Мореплаватель по должности был Губернатором Алгарве, и именно там и провел остаток своей жизни.

    Территория Алгарве, хотя она уже давно была отвоевана у мавров, не была частью Португалии. Алгарве суждено было оставаться отдельным и забытым краем вплоть до самого двадцатого века: Алгарве отделяет от Португалии горная цепь, и в то время связь между двумя королевствами осуществлялась только по морю. В эпоху Принца Генриха небольшое население Алгарве почти целиком состояло из рыночных торговцев, рыбаков и ремесленников. Там практически не было крестьян. Большинство из них бежало в Северную Африку в поисках лучшей доли, когда их земли конфисковали Рыцари Тамплиеры[i]. В то время Алгарве был одним из самых плодородных районов Южной Европы, который орошали воды нескольких рек. Королевство Алгарве стало единственным местом в Южной Европе, где прижилось и начало процветать апельсиновое дерево из Южного Китая. Проблема Принца Генриха заключалась в отсутствии в регионе рабочей силы, которая могла бы эти земли возделывать. Тщетно было бы пытаться набрать крестьян в самой Португалии, которая на тот момент сама была населена крайне скудно. Сельский труд был непопулярен, и большое количество земель оставалось необработанными.

    изображения не найдены

    Принцу Генриху и его советникам было известно, что в арабском мире прямо за морем процветала торговля рабами, которых ловили или покупали к югу от Сахары. Как добыть достаточно рабов, чтобы заставить их обрабатывать земли Алгарве?

    Хотя многие пробовали, ни один европеец еще не достиг черной Африки, во всяком случае не вернулся оттуда живым. Последняя попытка была предпринята больше чем за сто лет до Генриха некими генуэзцами, которые пропали без вести. Препятствием на пути к Африке служил печально известный Мыс Бохадор, который выступает из ее западного побережья в 1500 километрах к югу от Танжера. Здесь сильное течение кидала суда на рифы и разметывало их в щепки. Утверждают, что Принц Генрих молвил в этой связи: «Не бывает такого высокого риска, чтобы надежда на наживу не была еще выше».

    При жизни Принца Генриха произошли некоторые из наиболее стремительных и революционных изменений, когда-либо имевших место в судостроении. Когда Генрих совершал морской набег на Сеуту, его флот состоял из галер, на которых ставили паруса, если дул попутный ветер. Через двадцать лет под покровительством Ордена Христа была разработана каравелла. Еще через восемьдесят она устарела, и ей на замену пришел значительно более крупный и совершенный галеон. Но именно каравелла положила конец изоляции Европы от внешнего мира. Огромный коммерческий потенциал этого судна поняли сразу, и потому Орден Христа свирепо защищал свою монополию на эту новую технологию от иностранных шпионов. Каравелла разрабатывалась под завесой секретности, и легенда, что вся исследовательская деятельность концентрировалась в Сагреше, была выдумана для дезинформации. Куда более вероятно, что исследовательский центр находился в городке Каштру Марим на реке Гвадиана. Основные документы с описанием конструкции каравеллы и методов ее сооружения были похищены во время наполеоновского нашествия. Пока что их никто не возвратил Португалии. Ранние карты атлантического побережья Африки, которые были украдены или иным обманным путем получены французскими агентами, не так давно обнаружились в архивах французского департамента Жиронда.

    изображения не найдены

    Новые корабли были тоньше и легче, чем галеры, и весили около пятидесяти тонн. Один кормовой руль заменял на каравелле двенадцать гребцов, которые управляли галерой. Треугольные паруса на носу и на корме могли толкать судно против ветра или нести по ветру. Каравелла могла достигать скорости в десять узлов.

    Использование силы ветра вместо весел позволило сократить экипаж с восьмидесяти до двадцати человек. Это в свою очередь значительно уменьшило объемы воды, еды (сушеного мясо и рыбы, чечевицы, оливок, чеснока, сыра, миндаля, изюма, галет и меда) и других припасов, которые брали с собой в рейс. Увеличивалось время автономного плавания судна.

    Эти новаторства сопровождались не менее выдающимся прогрессом в области навигационных инструментов и технологий: компас, портулан, астролябия. Последняя существовала уже много веков, а в Иберию попала, вероятно, с арабами. Только если раньше астролябия была ученой безделушкой, с которой любили возиться монахи, раввины и астрологи, то теперь она была адаптирована под практические нужды. Астролябия позволяла морякам определять широту по высоте полярной звезда и время по высоте солнца.

    изображения не найдены

    Избавленный таким образом от необходимости идти по береговой линии вблизи от берега, Жил Эанеш в 1435 году стал первым европейцем, сумевшим обогнуть Мыс Бохадор. Он высадился на безлюдном берегу к югу от мыса. Там он выкопал ранее неизвестное растение, которое привез в бочке с водой в Португалию. Там это растение назвали «Розой Святой Марии»[ii].

    В следующем году Эанеш вместе с другим капитаном – Афонсу Гонсалвешем Балдая – снова обогнул Бохадор, продвинувшись значительно дальше на юг. Они высадились в заливе и увидели следы человеческих ног и копыт верблюдов.

    Первая известная встреча между европейцами и туземцами в Африке произошла в 1437 году. Она не прошла благоприятно. Балдая отправился из Лагуша в Алгарве с поручением поймать хотя бы одного африканца, чтобы привезти живьем в Португалию. Вернувшись в устье реки Сенегал, Балдая высадил не берег двух всадников – молодых аристократов. Каждому их них было по 17 лет, и их отобрали за выдающиеся охотничьи способности. Они несколько часов скакали вглубь континента и наткнулись на группу из 20 туземцев. Последние, почувствовав враждебность намерений пришельцев, отступили за группу камней и начали метать в них копья и камни, пока португальцы не повернули назад.

    изображения не найдены

    После того, как гонцы вернулись на корабль и отчитались о своих достижениях, Балдая с большой группой охотников вернулся по реке к тому месту, где произошла первая встреча с африканцами. Там не осталось признаков человеческого присутствия. Чуть дальше вдоль по побережью португальцы обнаружили брошенные рыбацкие сети из пальмового волокна и некоторое количество инструментов. Эта добыча не могла оправдать затрат на снаряжение экспедиции Орденом Христа. Наткнувшись на стаю тюленей, Балдая велел своим людям убить как можно больше ластоногих и снять с них шкуры. Стоимость этих шкур более чем компенсировала затраты не экспедицию.

    В 1441 году Нуну Триштао отправился в океан из Лагуша, взяв на борт корабля арабского переводчика. Они прибыли к устью реки Сенегал, где встретили другого португальского капитана – Антау Гонсалвеша, прибывшего раньше их. Гонсалвеш собирался поохотиться на тюленей, но заметив, что с берега за ними наблюдали мужчина-туарег и негритянка, велел их схватить и удерживать на борту. Переводчик Триштао не сумел установить контакта с пленниками, и те были отпущены на волю.

    Тайно под покровом сравнительно прохлады африканской ночи Триштао повел своих охотников вглубь континента. В полдень они наткнулись на лагерь туарегов, которые немедленно атаковали пришельцев. Португальцы убили четырех туарегов и взяли в плен десять, в том числе вождя. Оказалось, что тот бегло говорил по-арабски. Его звали Адаху. По иронии судьбы он сам был работорговцем. Триштао отпустил шесть пленников и отправился на юг, а Гонсалвеш отвез Адаху и трех его спутников в Алгарве.

    изображения не найдены

    В Лагуше Принц Генрих принял Адаху и его свиту с той формальной обходительностью, которой правила этикета требовали при приеме пленного рыцаря. Туарегам выдали европейские одежды и удобно разместили. Разумеется, Адаху со спутниками вызывал живое любопытство среди португальцев, и Принц Генрих с соратниками много часов расспрашивали его через переводчиков. Больше всего их заинтересовал рассказ Адаху о зеленой земле с пышной растительностью, которая простиралась к югу от Сахары – стране черных людей.

    В конечном итоге Адаху удалось заключить с Генрихом сделку, и тот освободил его и спутников. Они сошлись на цене в четыре черных раба за каждого пленного туарега. Афонсо Балдая доставил освобожденных туарегов на судне обратно в Сенегал, где те спешно растворились в окружающем ландшафте. Через десять дней на побережье появился мавр на белом верблюде. Он вел всего десять рабов, чтобы передать Балдая, но вместо недостающих рабов вождь туарегов послал кожаный щит, страусовые яйца и золотой песок. Вскоре практика поимки рабов и их выкупа распространилась по всему побережью. Действительно: стоит ли возиться, чтобы довезти пленника в Европу и там продать, если можно продать его за те же деньги прямо на месте? Вскоре группу португальцев совершила набег на арабскую станцию торговли рабами на мысе Нун[iii], взяв в плен восемнадцать мавританских купцов. Их удалось обменять на пятьдесят одного черного гвинейского раба и африканского льва! Последний стал первым африканским львом в Европе. Принц Генрих отправил его по морю в Голвэй в Ирландию в качестве подарка своему учителю английского языка, который убыл туда на покой.

    Триштао, который продолжал плыть на юг, достиг острова Аргуин в 1443 году. С капитанского мостика он и его офицеры увидели что-то похожее на двух черных птиц, которые неслись по воде навстречу, махая крыльями и поднимая брызги. Когда португальцы подплыли поближе, птицы оказались двумя выдолбленными из бревна каноэ, которые приводили в движение чернокожие, гребшие собственными руками и ногами! По приказу Тристао португальский экипаж приблизился к каноэ и взял в плен четырнадцать африканцев. Остальные спаслись от белых на острове, где было пленено еще пятнадцать человек.

    изображения не найдены

    В том же году Принц Генрих, будучи Магистром Ордена Христа, обратился к папе Римскому и получил от него согласие на монополию торговли от Мыса Бохадор до самой Индии. Оставив себе 20 процентов всех доходов, Принц Генрих переуступил это исключительное право Лансароту де Фреиташу, начальнику таможни в Лагуше, и группе тамошних купцов.

    Еще через несколько месяцев капитан Бартоломеу Диаш добрался до Кабо Верде и «страны черных»[iv]. Флот из шести каравелл вернулся в Лагуш с 235 рабами на борту.

    Там его ждал Принц Генрих, чтобы лично потребовать пятую часть дохода. Хронист Принца Азурара оставил нам следующий отчет: «8 августа 1444 года до рассвета – чтобы избежать жары – моряки высадили на берег пленников и загнали их в поле у городских стен. У некоторых рабов была совсем светлая кожа: светлее, чем у мулатов. Другие были чуть потемнее, а некоторые черны, как кроты. Одни были симпатичны на лицо и сложены пропорционально, другие ужасны ликом и телом, как будто явились прямиком из ада. Среди нас не было никого столь бессердечного, чтобы не почувствовать сострадания к пленникам. Их головы были склонены, лица залиты слезами. Некоторые смотрели в небеса – очевидно, молясь своему Богу, как бы его ни звали. Я наблюдал, как они хлестали себя ладонями по лицу, потом падали ничком на землю.

    Отовсюду раздавались скорбные причитания. Хотя мы не понимали ни слова, было очевидно, что пленники стенали о своих муках.

    Страдания невольников достигли новых высот, когда наступил момент их распределения. Чтобы процедура была честной, нужно было разлучить детей с родителями, жен с мужьями, братьев с братьями. Сделать это, не вызвав страданий, было невозможно. Оказавшись в разных группах, отцы и сыновья прорывали ряды и изо всех сил рвались навстречу друг другу. Матери сжимали в объятиях своих чад и кидались на землю, прикрывая их своими телами, пытаясь не допустить, чтобы детей оторвали от них».

    изображения не найдены

    За происходившим следила огромная топа, что еще более усложнило распределение рабов. Принц Генрих первым получил свою долю из 46 рабов. Он незамедлительно раздал их членам своего антуража. Для Генриха вознаграждение было в том, чтобы добиться исполнения своего самого заветного желания: получить невыразимое человеческим языком удовлетворение от спасения душ язычников для веры христовой. Если бы не он, эти души навсегда остались бы потерянными для Бога!

    «Они оказались гораздо менее упрямыми в отношении религии, чем мавры, и охотно обращались в Христианство».

    Купцы принялись за вторичное разделение рабов, что, как утверждает Азурара, «удвоило их отчаяние: отец оставался в Лагуше, мать забирали в Лиссабон, ребенка еще куда-то».

    изображения не найдены

    На атлантическом побережье Западной Африки ужас перед лицом первых европейских работорговцев подкреплялся твердым убеждением в том, что все европейцы – каннибалы, которые везли черных африканцев в Алгарве, чтобы там умертвить и съесть. Репутация португальцев опережала их. В 1446 году – всего через два года после открытия первого рынка невольников в Лагуше – Нуну Триштао достиг устья реки Гамбия. Он отправился вверх по течению с группой охотников на двух лодках. Неожиданно мимо них промчались восемьдесят воинов в двенадцати каноэ, которые осыпали португальцев дождем из отравленных стрел. Триштао и большинство его людей скончались на протяжении следующего часа, а те немногие из отряда, кто смог добраться до судна, умерли в течение следующих двух дней. Единственными, кто остался в живых на борту, были один раненный моряк, два палубных матроса и недавно взятый в плен африканский мальчик. Вместе они отправились в плавание на север: их кошмарное путешествие продолжалось более шестидесяти дней. Недалеко от португальских берегов вблизи Синеша – к северу от Алгарве – им повезло. Они встретились с галисийскими пиратами, которые доставили их на землю.

    Триштан и его люди не были единственными жертвами эпохи начала торговли рабами из Западной Африки. Был, например, некий датский аристократ, известный португальцам как Эберхардт, который купил себе рейс на корабле из Лагуша до Кабо Верде. Он вез с собой палатку собственного изобретения, которая, как утверждал Эберхардт, могла приютить до тридцати человек. При этом палатка была такой легкой, что ее мог нести один человек. Эберхардт планировал обменять свою чудо-палатку на слона. Португальцы оставили датчанина не берегу – вместе с палаткой. Вернувшись, они не нашли следов ни датчанина, ни его палатки. После подобных происшествий начали ходить легенды о белых рабах в глубине африканского континента.

    изображения не найдены

    Вожди прибрежных африканских племен скоро обнаружили, что новая практика поимки черных рабов в глубине континента и их продажи европейцам является сверхвыгодным предприятием. Уже к 1447 году предложение было таким высоким, а стоимость раба упала настолько, что как минимум один капитан, набрав на борт больше рабов, чем позволяли запасы провианта, выкинул лишних за борт по пути в Лагуш. При этом португальцы свирепо защищали монополию на торговлю рабами, полученную от Папы Римского. Когда они поймали испанца, менявшего андалузских коней на рабов (по общепринятой ставке семнадцать рабов за лошадь), ему по приказу португальского короля переломали все кости на теле, а затем бросили – судя по всему, еще живого – в печь.

    До смерти Принца Генриха в 1460 году в Лагуш привозили порядка 1000 рабов в год. Рабы составляли большую часть населения Алгарве и десять процентов населения Лиссабона. Сейчас их добывали уже мирным путем, заключив договор с африканским королем Бадомелом на сенегальском побережье. Средняя прибыль за рейс составляла от 600 до 700 процентов и не снижалась по мере падения спроса на рабов в самой Португалии, так как спрос быстро рос в Испании и в других странах к северу от Португалии.

    В самой Португалии рабство не осталось без критиков, среди которых были и родственники Принца Генриха. Вот, что писал Азурара – официальный хронист Принца Генриха: «К рабам относятся по-доброму: не делается никакого различия между рабами и свободными португальскими слугами. Молодых учат ремеслам. Тех из рабов, кто показал, что может управлять фермами, освободили: для них даже устраивают браки с португалками. Хозяева рабов дают невестам хорошие приданные, чтобы помочь им обрести финансовую независимость. Вдовы, которые берут девушек-рабынь в качестве служанок, воспитывают их как своих дочерей. Они оставляют им в завещаниях наследство, чтобы те могли выйти замуж поудачнее, и относятся к ним как к свободным женщинам. Мне ни разу не приходилось слышать, чтобы на кого-нибудь их этих пленников надели кандалы; я не встречал никого из них, к кому бы не отнеслись с добротой. Владельцы рабов нередко приглашали меня на крещения или свадьбы рабов. Все происходило так же церемонно и радостно, как если бы рабы были членами их семей».

    изображения не найдены

    В заверениях Азурары имеется доля правды, что подтверждается фактами поглощения африканских рабов свободным населением Португалии посредством браков и выдачи им земельных наделов. Даже сегодня в Алентежу (провинции к северу от Алгарве) две деревни – Сан Роман и Риу де Муинйуш, что находятся недалеко от Алкасера ду Сал, – по-прежнему населены в основном темнокожими фермерами, которые выращивают рис. Их предки-рабы принесли генетический иммунитет против малярии. Это заболевание свирепствовало на рисовых полях Алкасера еще в пятидесятых годах прошлого века. Белые португальцы умирали от него или переезжали из этого региона, а темнокожие португальцы приобретали их владения и богатели.

    Все приведенные примеры – разумеется, скорее исключение, чем правило. В 1555 году – чуть дольше, чем через столетие после начала португальской работорговли, Отец Фернанду Оливеира опубликовал брошюру, в которой осуждал рабство как разновидность тирании. «Нечестно, — утверждал он, – возлагать вину на вождей африканского побережья за то, что те отлавливают и продают рабов. Если бы не покупатели-европейцы, не было бы торговли рабами и массовых похищений людей. Особенно страстно Оливеира критиковал те аргументы, которые Азурара выдвигал от лица Принца Генриха: что порабощение рабов привело к их обращению в христианство и, соответственно, спасению их душ. «Мы изобрели омерзительный и кровожадный вид торговли».

    Рабство было отменено в Португалии в 1773 году, когда остающиеся рабы получили, наконец, свободу. Это произошло через год после Англии и за тридцать пять лет до Соединенных Штатов. Полностью португальская работорговля закончилась лишь в 1836 году. Как в других частях мира, так на некоторых заморских землях Португалии рабство, на тот момент известное под другими именами – например, «временный кабальный труд» – продолжало быть реальностью значительно дольше.

    изображения не найдены

    Рабы были не единственным товаром, привозимым из Западной Африки. В укрепленном торговом посту в стране, которая сегодня зовется Мавритания, где управлял синдикат португальских купцов, шла оживленная торговля гуммиарабиком, хлопком, слоновой костью, попугаями, а также множеством растений, которые находили применение в медицине, косметике, а также для обработки и маринования мяса. Специи отсюда были не настолько изысканными (и востребованными), как восточные, которые поставляли в другие страны Европы через Венецию, но стоили – особенно перцы – в несколько раз меньше, а потому являлись одной из главных статей экспорта из Алгарве в Северную Европу. К началу шестнадцатого века португальские торговцы специями постоянно проживали в Брюгге и Саутгемптоне.

    Как платили за эти товары? Европа, как я уже говорил, агонизировала от золотого голода, облегчить который могли только португальцы по мере того, как они с риском для себя продвигались на юг и на восток. Короли африканского побережья со своей стороны стремились получить одежду, одеяла, красные бусы из кораллов, а также предметы, изготовленные из серебра, но больше всего нуждались в пшенице. К 1500 Алгарве и Португалия импортировали пшеницу в огромных количествах в Алгарве и в Португалию, чтобы реэкспортировать в Западную Африку. Остров Мадейра, находящийся в 1200 километрах к юго-западу от Лагуша, открыли в 1420 году. На острове не было собственного населения, а благодаря попутным ветрам он стал идеальным перевалочным пунктом по пути в Западную Африку и из нее. Слово «мадейра» по-португальски значит «дерево», и остров назвали так именно потому, что он был густо покрыт лесом. По случайности или по умыслу остров загорелся и продолжал гореть на протяжении двух лет. Удобренные таким образом земли поделили между сторонниками Ордена Христа. Применяя труд черных африканских рабов, члены Ордена стали в изобилии выращивать пшеницу. Эту пшеницу отправляли в Африку, где меняли на новых рабов.

    изображения не найдены

    Сделав многих богачами, Принц Генрих умер, как жил: подчиняясь обетам целомудрия и нестяжания. У него не было собственных денег, чтобы завещать наследнику – как и прямого наследника. В своей воле Генрих передал свою должность и связанные с нею полномочия своему племяннику Фернанду. Фернанду сдал в аренду свою монополию на торговлю с Западной Африкой Фернанду Гомешу за 200000 реалов в месяц. Это соответствовало выгоде от всего одного рейса. Гомеш также получил право расширять площадь концессии на 100 лиг в год.

    ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ

    [i] Интересно, что другие источники сетуют как раз на то, что североафриканские пираты обезлюдили Алгарве, население которого попало в рабство [примечание переводчика].

    [ii] Мне показывали в Португалии несколько разных «роз Марии», но думаю, что здесь речь идет о растении, известном как «иерихонская роза» – единственном представителе рода «анастатика» [примечание переводчика].

    [iii] От португальского «não» – нет, так как мыс считался непроходимым пределом для европейских мореплавателей [примечание переводчика].

    [iv] Это сомнительно, потому что на тот момент Диаш еще не родился и с Генрихом Мореплавателем не пересекался. Первый груз из 235 рабов на первый невольничий рынок в Европе доставила флотилия Лансарота де Феиташа, а не Барталомеу Диаша [примечание переводчика].

    изображения не найдены

  • РеконкистаПортугалия: «Артек» для глобалистов

    РеконкистаПортугалия: «Артек» для глобалистов

    изображения не найдены

    Продолжение перевода книги Мартина Пейджа о Португалии.

    Уже опубликовано:

    В 1126 году Гуго де Пейн – родом из Шампани – вернулся из Иерусалима в Европу, чтобы изыскать людей и средства и заручиться папским благословением на создание нового рыцарского ордена. Вместе с другим христианским рыцарем – Годфруа де Сент-Омером – он решил основать Орден Тамплиеров. Этот орден должен был заниматься охраной церкви, сооруженной в Иерусалиме на том месте, где когда-то, как считалось, стоял Храм Соломона, а также защищать направлявшихся в церковь паломников.

    изображения не найдены

    Но приступить к выполнению перечисленных выше задач смогло только следующее поколение тамплиеров. В первые годы после основания ордена рыцари были заняты созданием нового образцового христианского государства, которое в дальнейшем будет называться Португалией. Не одно столетие после того, как преследования привели к уничтожению ордена храмовников во Франции и в других странах, он продолжал процветать в замаскированном виде в Португалии – вплоть до девятнадцатого века. История Ордена Тамплиеров и история Португалии взаимосвязаны и тесно переплетены друг с другом.

    Ордену Тамплиеров суждено было стать самым богатым институтом западного мира – богаче, чем любая монархия, чем сама Католическая Церковь, которой он номинально подчинялся. Но в момент зарождения ордена его основатели были настолько бедны, что на его гербе были изображены два рыцаря верхом на одной кобыле – предположительно, Гуго и Годфруа.

    изображения не найдены

    Гуго прибыл в Бургундию, которая на тот момент была самым процветающим из королевств западного мира. Бургундия находилась на пересечении коммерческих и интеллектуальных дорог Европы. Если верить хроникам цистерцианцев, Гуго преследовал конкретную цель, которая заключалась в том, чтобы подать прошение некому монаху Бернарду – аббату монастыря в Клерво. У Бернарда была репутация человека, способного влиять на исход выборов римских пап и по сути управлявшего понтификами. Будучи двоюродным братом герцогов бургундских, Бернард страдал хронической анемией, язвой желудка, гипертонией и мигренями. В возрасте двадцати пяти лет ему удалось убедить четырех из пяти своих братьев и семнадцать кузенов-аристократов принять обет бедности. В эту эпоху аскеза вышла из моды в монастырях Бургундии. Монахи-бенедиктинцы в главном из них – аббатстве Клюни – питались изысканными яствами и потребляли тончайшие вина. Большую часть года они проводили в своих роскошных домах в Париже. Настоятель монастыря, намекая на необходимость пожертвований монастырю в форме земельных наделов, драгоценностей, произведений искусства и наличных средств, любил повторять: «Для Бога нет ничего слишком роскошного».

    изображения не найдены

    В монастыре, который построил Бернард, братья ночевали в нетопленных общих спальнях на соломе без одеял. Их сон продолжался всего шесть часов, а днем у монахов не было ни единой свободной минуты: их время было полностью поделено между молитвами и физическим трудом. Бернард, который потерял способность различать вкусы в результате одного из своих заболеваний, заставил всю общину питаться исключительно вареными овощами, которыми питался сам. Он обитал в хибаре отшельника на территории монастыря, где его навещал травник. Из этой лачуги Бернард слал в мир поток писем, проповедей, наставлений и инструкций.

    В них он клеймил моральное разложение епископов и священников. Подобно Святому Иакову Бернард защищал права крестьян, угнетаемых тем классом, к которому сам принадлежал. Бернард запретил дискриминацию евреев – народа, из которого вышел Иисус. Он требовал, чтобы христиане уважали женщин, поклоняясь Деве Марии, служившей небесным прообразом женского сострадания.

    изображения не найдены

    Неизвестно, кому первому пришла в голову идея создать государство Португалия и направить усилия рыцарей Храма на решение этой задачи. Из монастырских хроник Бургундии и авторитетной биографии Бернарда, написанной Братом Иринеем Валлери-Радо, мы знаем, что первоначально существовало намерение основать новое эталонное христианское государство на западном фланге Ислама. Оно должно было простираться от реки Миньо на севере Иберии до той территории, где сегодня находится город Агадир в Южном Марокко – чуть севернее пустыни Сахара. Спустя три столетия, когда Португалия превратилась в богатейшую из стран Европы, именно упорное стремление выполнить план Святого Бернарда и завоевать Марокко привело к самой пагубной из катастроф в истории Португалии и ее двухвековому подчинению власти испанской короны.

    Семья Святого Бернарда активно интересовалась Иберией, начиная с конца XI века. Его дядя – Герцог Генрих Бургундский – побывал там со своей частной армией и помог Альфонсо, королю Леона и Кастилии (за которого сражался и отдал жизнь Эль Сид)[1], вступить в войну с арабами. За это он получил в жены вторую дочь Альфонсо Принцессу Терезу. В качестве приданного Альфонсо подарил молодоженам полоску атлантического побережья между реками Миньо и Дору, известную как «Портукалия».

    изображения не найдены

    К 1126 году, когда Гуго де Пейн прибыл в Бургундию, уже 14 лет как не стало Герцога Генриха. Принцесса Тереза осталась одна с единственным не умершим в детстве сыном. Его назвали Афонсу в честь дедушки и Энрикиш[2] по отцу. На тот момент Афонсу Энрикишу было 15 лет. В период регентства мать Афонсу Энрикиша принесла от его имени присягу своему племяннику – новому Королю Леона и Кастилии. По достижении совершеннолетия Афонсу немедленно заключил мать в крепость. Он женился на кузине Герцога Бургундского – Мафальде, которая была дочкой короля Амадея II Савойского. Затем Афонсу объявил себя королем. Неизвестно, где и как он это сделал. Официальная хроника Афонсу гласит, что его солдаты стихийно провозгласили его королем после триумфальной победы над берберами и арабами при Оурике. Но не имеется ни письменных, ни археологических свидетельств того, что такая битва в действительности имела место, как и подтверждений существования самого места под названием Оурике.

    изображения не найдены

    Из других источников следует, что регионом к югу от реки Дору по-прежнему правили мусульмане и что охранявшие его берберские солдаты из Северной Африки восстали из-за нехватки провианта, вступив в борьбу со своими арабскими командирами. Известия об этом мятеже достигли Бургундии. Там и родился план отправить в Иберию элитные воинские подразделения, чтобы вычистить враждующих между собою мусульман и застолбить эти земли за христианским миром.

    В Труа прошел церковный собор, в котором участвовал Папа Римский и короли Франции и Германии. Они обсуждали возможность крестового похода. Бернард отказался участвовать в этом соборе. Папа Римский призывал его председательствовать на нем. Бернард сослался на плохое самочувствие. Папа отправил за монахом паланкин с носильщиками, которые донесли его до Труа.

    изображения не найдены

    Первым вопросом на повестке дня было создание Ордена рыцарей Храма. Никто больше не притворялся, что он будет защищать паломников: орден создавался для разгрома мусульман. Бернарда попросили прочитать проповедь, призывая желающих вступить в новый орден. Он наотрез отказался, заявив, что любой человек – ему сосед. А убийство соседа, будь он даже мусульманином, противоречит христианскому учению. Ни Иисус, ни его апостолы не проповедовали священной войны, на пропаганду которой сейчас толкали самого Бернарда, и сегодня выступили бы не на стороне «христианских» агрессоров, а на стороне их жертв.

    Ослабленный болезнью, Бернард все-таки уступил. Он выступил с проповедью, которая, вероятно, была отвратительна ему самому. В ней он указал на то, что хотя Иисус и велел Святому Петру спрятать меч в ножны, есть и другой случай, когда Иоанн Креститель крестил солдат, не требуя, чтобы те сначала сложили оружие. Иоанн потребовал от воинов только не нападать на тех, кто не лжесвидетельствовал (Лука 3:14). Бернард отметил также, что сам Святой Августин утверждал, что временами войны случаются по божьему промыслу и совершаются с праведными намерениями, а потому бывают справедливыми.

    изображения не найдены

    Папа объявил о создании Ордена рыцарей Храма на соборе в Труа в январе 1128 года. Афонсу Энрикиш отправил клятву верности Ордену от своего имени и имени своей страны в аббатство Бернарда в Клево. Через шесть недель – в марте 1128 года – Гуго де Пейн с группой недавно присягнувших рыцарей достиг Портукалии. Часто отмечают, что им удалось сделать это невероятно быстро, поскольку предполагалось, что они ехали верхом. Но Бургундия находится в центре сети водных сообщений, которые тянутся во все стороны света. Когда Папа прибыл в Клерво, чтобы посовещаться со святым Бернардом в его хижине на территории монастыря, он плыл на корабле, который начал путь на средиземноморском побережье Италии и поднимался по Роне от Марселя. Гуго с рыцарями плыли в обратную сторону – вниз по реке Рона в Атлантику. Там их движение ускорили течения и преобладающие ветра. В дельте реки Соре – недалеко от того места, где сегодня находится город Лейрия, они захватили у берберов замок, в котором поселились.

    изображения не найдены

    Тенденцию идеализировать эту страницу португальской истории, преобладавшую среди авторов периода диктатуры Салазара, скорректировал популярный современный историк Жозе Эрману Сарайва. Он указал на то, что долгое время Афонсу Энрикиш и его рыцари вели себя не как армия освободителей, а как банда грабителей. Они совершали набеги на вражескую территорию, где занимались мародерством и похищением мирных жителей, которых превращали в рабов.

    Самым известным из рыцарей был Жиральдо Бесстрашный (Geraldo Sem Pavor), который отбирал добро у мусульман и раздавал его христианам. Он обладал способностью незамеченным перелезать по ночам через стены мусульманских городов. Перед самым рассветом Жиральдо, «поднимая жуткий шум, от которого казалось, будто на город на них напал целый полк солдат», хватал все, что попадалось под руку, и скрывался с награбленным.

    Бесстрашного Жиральдо в конце концом поймали не мавры, а кастильцы, когда тот совершал набег на Бадахоз – сегодня испанский город на границе с Португалией. Во главе отряда, который должен был вызволить Афонсу из плена, стоял сам Афонсу Энрикиш. Когда король проезжал через городские ворота, на него сбросили опускающуюся решетку. Она раздробила его левую ногу, и король попал в плен. Семья заплатила за освобождение Афонсу огромный выкуп, но его нога не восстановилась от многочисленных переломов, и он никогда больше не ездил верхом. Бесстрашный Жиральдо тем временем скрылся. На этот раз он вступил в ряды мусульман и грабил христианские города с таким усердием, что по выходе на «пенсию» мусульмане наградили его вотчиной в Северной Африке.

    изображения не найдены

    В ознаменование сорокалетия короля Афонсу Энрикиша была запущена новая военная кампания. Инициатива снова пришла из Бургундии, а задачей нового наступления было выйти из патовой ситуации, которая сложилась в войне между христианами и мусульманами. Христианский мир находился не в лучшем положении. С востока мусульмане теснили христиан все дальше от Черного моря. Славянский мир также представлял угрозу. Святой Бернард Клервосский и его ученик, которого он принял в монахи – Папа Евгений III, – призвали к началу Второго крестового похода.

    Сохранилось письмо Святого Бернарда к его племяннику – Афонсу Энрикишу – в котором монах называет его «прославленным Королем Португалии», а также представляет тех рыцарей, с которыми были послано письмо, хвалебно отзываясь о них. Когда рыцари достигли Португалии, Афонсу Энрикиш и Гуго де Пейн возглавили поход в Сантарем – город, занимавший стратегически важную позицию на реке Тежу. Рыцари отправили гонца к мусульманскому правителю города, давая ему три дня на то, чтобы сдаться, либо вкусить их гнев, но рыцарей было так мало, что мусульмане игнорировали ультиматум.

    На заре четвертого дня рыцари прислонили штурмовую лестницу к городской стене. Только трем из них удалось взобраться на стену, прежде чем лестница рухнула. Эти трое убили двух часовых и с боем прошли по главной улице, ведущей к воротам города. Они смогли открыть ворота, и в город ворвались другие рыцари. Все рыцари дали Бернарду обет отказаться от личной выгоды и воевать исключительно за Христа. В Сантареме они атаковали безоружных горожан, большинство из которых были христианами, устроив кровавую бойню. Пока рыцари выносили из города награбленное, выжившие мирные жители бежали на юг, чтобы найти убежище в Лиссабоне.

    изображения не найдены

    Афонсу Энрикиш даровал рыцарям все церкви в Сантареме. На огромном панно из керамической плитки в монастыре Алкобаса изображено, как Афонсу Энрикиш после захвата Сантарема сочиняет благодарственное письмо Святому Бернарду за то, что тот послал ему военную помощь.

    Окрыленные успехом, бургундцы начали кампанию по набору рыцарей по всей Франции, Германии, Нижним странам (Нидерланды, Бельгия, Люксембург) и Англии. В это время Англией правили нормандцы, которым удалось оккупировать ее после двух неудачных попыток взять под свой контроль Португалию. Всего в крестоносцы записалось 3000 рыцарей. Чтобы перевезти их, был собран флот из 164 судов. Они плыли по Рейну и Сене, а также по рекам вокруг южного побережья Англии, чтобы встретиться в Дартмуте в графстве Девон.

    изображения не найдены

    Британские историки, рассуждавшие об историческом долге португальцев англичанам, нередко утверждали, что в сущности это была английская экспедиция, которую разбавило небольшое число воинов с континента. Не подвергалось сомнению и то, что изначально перед войском стояла задача совершить крестовый поход в Святую Землю. Попав в страшный шторм в Бискайском заливе, корабли бросили якоря в Порту, где встали на ремонт и взяли на борт свежие запасы воды и провианта. Дальше обычно рассказывают, как португальский епископ, щедро накормив рыцарей роскошным обедом, зачитал им через переводчиков просьбу Афонсу Энрикиша отложить дальнейшее путешествие и помочь ему взять Лиссабон штурмом.

    Свидетельства в хрониках Бургундии говорят совсем о другом. Они доказывают, что с момента зарождения идеи похода, он был направлен на завоевание Португалии. Суда собрались в Дартмуте и отправились оттуда потому, что с ветхозаветных времен было известно, что именно здесь находится защищенная гавань, из которой удобно пересекать Бискайский залив. По этому маршруту корабли из стран Северной Европы будут ходить на юг еще не одно столетие после крестового похода.

    Это рискованное предприятие стало единственным успешным эпизодом в остальных отношениях провального Второго крестового похода, который покрыл позором Святого Бернарда и его протеже – Римского Папу.

    изображения не найдены

    То, что нам известно об осаде и успешном взятии Лиссабона в 1147 году, описано очевидцем, который писал на латыни и, как считается, был норманнским священником, выполнявшим при рыцарях роль капеллана. Его отчет хранится в библиотеке Колледжа Тела Христова в Кембридже.

    изображения не найдены

    Для жителей Северной Европы Лиссабон был фактически закрыт на протяжении четырех тысячелетий. Капеллан пишет, что этот город находился за пределами известного мира на самом юге Атлантического океана. Лиссабон имел репутацию «самого богатого из торговых городов Африки – более богатого, чем большинство европейских городов».

    изображения не найдены

    Когда крестоносцы подошли к стенам Лиссабона, город уже трещал от притока беженцев из Сантарема. Его население достигло 150000 мужчин, плюс никем не сосчитанных жен и детей. Для сравнения, население Парижа на тот момент составляло 50000, а Лондона 30000 человек. В число жителей Лиссабона входили, по словам капеллана, «все аристократы Синтры, Алмады и Памелы, а также множество купцов из всех регионов Испании и Африки». Город высился на вершине холма, а «его стены, постепенно спускаясь вниз, тянулись до самого берега Тежу, окруженного только одной стеной». За стенами на западе простирались городские предместья. Богатство этой земли изумило завоевателей-северян. «Ей нет равных, – писал капеллан, – по богатству плодов земли, будь то фрукты или виноград. Она изобилует всем: от дорогостоящих предметов роскоши до необходимых продуктов потребления. Здесь имеется золото и серебро, и никогда не было нехватки железных руд. Прекрасно растут оливки. Нет ничего, что бы не воспроизводилось или было бесплодно: ни единого растения, которое не дает урожая. Местные жители не варят соль, а копают ее. Здесь так много фиговых деревьев, что жители не съедают и доли всех их плодов. Регион славится разными видами охоты. Воздух полезен для здоровья. На лужайках резвятся и размножаются на редкость плодовитые кони». Река Тежу была настолько щедрой, что она, как утверждали, на две трети состоит из воды и на одну треть из рыбы и моллюсков.

    изображения не найдены

    Не успел крестовый поход подойти к стенам города, как англичане и нормандцы объявили забастовку. Они заявили, что отказываются брать город штурмом, если им не дадут разграбить его целиком, не делясь с португальскими воинами. Афонсу Энрикиш пошел на благородные уступки в своем лагере на севере города: «Поскольку нам постоянно докучают мусульмане, нам, очевидно, не суждено накопить сокровищ. Чтобы бы вы ни нашли в наших землях, считайте вашим».

    изображения не найдены

    Была составлена официальная грамота, в которой Афонсу Энрикиш пообещал тем рыцарям, «которые останутся осаждать Лиссабон, право взять в свое распоряжение и собственность и хранить в качестве таковой любую собственность неприятеля. Я и мои люди не возьмем из этого ни крохи. Если богу будет угодно, чтобы они взяли Лиссабон штурмом, то город будет принадлежать им и находиться в их руках до тех пор, пока они не перевернут в нем каждый камень и не разграбят его. После того, как они обшарят и разграбят город до собственного удовлетворения, они передадут его мне». Городки и земли вокруг Лиссабона решено было поделить между завоевателями по рангу. Они и их наследники освобождались от португальских таможенных сборов и налогов.

    изображения не найдены

    Рыцарями командовал Лорд Сахер Арчеллский[3]. Он приказал им установить шатры на холме, обращенном лицом к городу, «на расстоянии примерно в один бросок палки» от него. Лорд Сахер поставил здесь свой шатер, а рядом с ним установил свой командный пункт нормандец Эрби де Гланвиль. Их воины вернулись на корабли, где провели ночь.

    Примерно в девять утра рыцари начали обстрел города камнями из пращей. По другую сторону городских стен мусульмане и мосарабы взобрались на крыши и начали метать камни в крестоносцев. Другая группа рыцарей, которая пыталась прорваться через городские предместья с боем, столкнулась с яростным сопротивлением. Они позвали подкрепление. Когда оно подошло, защитники встретили его градом стрел и камней, выпущенных из катапульт. Обе стороны несли тяжелые потери. Перед закатом мусульмане и мосарабы отступили, а с наступлением тьмы пригороды перешли под контроль рыцарей.

    Следующие дни были посвящены мелким стычкам и обмену оскорблениями. Христиане кричали, что Мухаммед был сыном проститутки. Мусульмане отвечали взаимностью, плюя и мочась на кресты, которые затем кидали в крестоносцев. К этому моменту нормандцы и англичане заняли позиции к западу от городской стены. Бретонцы охраняли берег реки. Немцы, французы и фламандцы стояли на востоке. Немцы по собственной инициативе пять раз пытались прорыть тоннели под стенами, но защитники отбрасывали их назад. Англичане и нормандцы соорудили деревянную башню на колесах высотою в тридцать метров. Они начали толкать ее к городской стене, но башня застряла в песке. Там она «днем и ночью без передышки подвергалась обстрелу, пока на пятый день, когда мы уже потратили массу усилий и понесли тяжелый потери, напрасно защищая башню, не сгорела. Наши войны пали духом на целую неделю». Капеллан из Бристоля (не рассказчик, а другой) призвал рыцарей поднять мятеж. Отношения между англичанами и нормандцами с одной стороны и остальными крестоносцами с другой становились все более натянутыми. Ходили слухи о том, что в лагере немцев хлеб причастия превратился в окровавленную плоть во время утренней мессы. Нормандцы и англичане решили, что Бог карает их, демонстрируя свое омерзение их кровожадным поведением.

    Однажды вечером, когда шла уже шестая неделя осады, десять мусульман сели в небольшую лодку и погребли на противоположный берег Тежу. Их заметили бретонцы и погнались за ними на гребных судах. Мусульмане выпрыгнули из лодки и поплыли назад в сторону города. Они оставили в лодке мешок писем, адресованных мусульманским правителям Палмелы, Эворы и других городов к югу от Тежу. Письма молили о помощи в «освобождении города от варваров». В них рассказывалось о гибели многих знатных мусульман и об отчаянной нехватке хлеба и провианта. Затем крестоносцы перехватили гонца с письмом от правителя Эворы губернатору Лиссабона: «Поскольку мы уже давно заключили перемирие с королем португальцев, я не в силах нарушить обещание и пойти на него войной. Купите себе безопасность, заплатив им деньги».

    Капеллан нормандских рыцарей написал в своем повествовании: «Это сильно подняло боевой дух воинов, которые снова были готовы идти в бой с неприятелем». Группа рыцарей, отправившихся с набегом на Синтру, вернулась в лагерь крестоносцев с трофеями.

    Когда бретонцы рыбачили с южного берега Тежу, их атаковала группа мусульман и убила нескольких рыцарей, взяв пятерых в плен. Англичане и нормандцы совершили карательный набег на городок Алмада, который находится на южном берегу Тежу. В тот же вечер они вернулись с двумя сотнями арабских и мосарабских пленников и с восьмьюдесятью отрубленными головами. Они утверждали, что сами потеряли всего одного бойца. Рыцари насадили головы на копья и стали размахивать ими под стенами Лиссабона.

    изображения не найдены

    «Они пришли к нашим людям как просители, умоляя вернуть им головы, которые мы отрубили», – пишет в своей хронике капеллан. «Получив головы, они отнесли их за стены с криками скорби и причитаниями. Всю ночь горестные голоса и крики отчаяния слышались из всех уголков города. Дерзость этой геройской вылазки вселила великий страх в сердца неприятеля».

    Несколько рыцарей, принимавших пищу под открытым небом недалеко от городской стены, оставили на месте пикника несколько недоеденных фиг. Они заметили, что люди тайком выползают из города, чтобы забрать фиги. Следующие несколько дней они оставляли пищу на том же месте. Затем они спрятали капканы и громко смеялись над агонией тех, кто попал в ловушки. Лиссабон был построен тесно – стена к стене, а внутри городских стен не имелось кладбища. Трупный смрад начал проникать повсюду. Бедняки все больше перебегали в лагерь крестоносцев. Они умоляли накормить их, а в обмен на еду делились с рыцарями ценной информацией о положении в осажденном городе.

    Через пятнадцать недель немцам удалось-таки вырыть туннель под восточной стеной. Они забили туннель горючим материалом и подожгли его. «Когда запели петухи, обвалился кусок стены длиной около тридцати локтей (порядка шестидесяти пяти метров). Они слышали, как мусульмане, охранявшие стены, мучительно заголосили, что, похоже, настал конец их долгим земным трудам и наступил последний день, и что придется им принять смерть, что само по себе уже великое утешение… Мусульмане стянулись со всех концов обороняемой территории к пробоине в стене. Когда жители Колона и фламандцы попытались прорваться через брешь, их отбросили назад… Рыцарям не удалось одолеть защитников в контактном бою, и тогда они так яростно атаковали их стрелами, что те стали похожи на ежей. Неподвижные, они держали оборону, будто живые».

    Изнуренные ратным трудом немцы вернулись в лагерь. Нормандцы и англичане пошли занимать их место, но немцы остановили их и предложили сделать собственную брешь, а не лезть в чужую. Нормандцы и англичане построили новую башню, которую покрыли бычьими шкурами, чтобы защитить от горящих метательных снарядов и камней. Ее освятил Архиепископ Браги, окропив священной водой. Башню начали толкать вверх по склону к городским стенам, и мусульмане бросили на этот участок весь гарнизон. Рыцарям удалось протолкать башню десять метров на запад, а норманнские и английские арбалетчики и лучники открыли безжалостный огонь по защитникам. Наступила ночь, и битва постепенно затихла, а затем и вовсе прекратилась.

    На следующее утро рыцарей отрезал от башни прилив. Мусульмане рискнули атаковать башню. «Но море стремительно отступило, и изможденный неприятель отказался от борьбы», – повествует капеллан. Рыцари собрались на песке и протолкнули башню ближе, чем на метр от стены. «Когда мусульмане услышали шум перебрасываемого на стену мостика, они завопили во весь голос и сложили оружие на наших глазах, протягивая руки, как просители, и моля о перемирии».

    Из крепости вышли пятеро, чтобы обсудить с королем Афонсо Энрикишем условия сдачи города. Группа рыцарей бросилась убивать парламентариев, но португальцы остановили их. Нормандцы и англичане с одной стороны, и немцы с фламандцами с другой вступили в яростный спор о том, как поделить трофеи. Мусульмане и португальцы следили за их грызней с обоюдным отвращением.

    Наконец, удалось достичь соглашения об условиях сдачи Лиссабона. В город должна была войти одна группа из 150 нормандцев и англичан и другая из 150 немцев и фламандцев. Они должны были взять главную башню. Туда жителям Лиссабона надлежало снести все свое имущество. Затем рыцари обыщут дома, склады и магазины. Любой мусульманин, которого уличат в сокрытии пожитков, будет обезглавлен. Всем остальным дозволялось покинуть город с миром. К недовольству некоторых рыцарей, мусульманскому правителю Лиссабона разрешили сохранить всю собственность за исключением арабской кобылы, владеть которой пожелал Лорд Сахер Арчеллский.

    изображения не найдены

    Мусульмане растворили ворота. В город потекла река из рыцарей, которые немедленно устроили оргию из убийств, изнасилований и мародерства. Они не ограничивались нападением на мусульман, но перерезали глотку Епископу Лиссабонскому. Многие христиане держали распятия и образы Богородицы, моля о пощаде. Рыцари резали их, как скот, считая их мусульманами, прибегшими к святотатству, дабы спасти свои шкуры.

    «О, как все ликовали!» – пишет капеллан. «Какая во всех была особая гордость! Какие потоки радостных благочестивых слез пролились, когда – во славу Господа и Пресвятой Девы – спасительный крест был воздвигнут на самой высокой башне в знак покорения города, а наш Архиепископ и Епископ вместе со священниками и всеми людьми нараспев произнесли в слезах, но с великим ликованием: «Te Deum Laudamus»[4].

    изображения не найдены

    Продолжение здесь.

    изображения не найдены

    [1] Речь идет о короле Альфонсе VI, а также о национальном герое Испании Эль Сиде Кампеадоре (El Cid Campeador), который погиб от отравленной стрелы в 1099 году. «Сид» происходит от арабского «сеййиди» или «сиди» – «мой господин» [примечание переводчика].

    [2] Что следует понимать как «Афонсу сын Генриха» [примечание переводчика].

    [3] Прославивший себя в битве за Лиссабон «Lord Saher of Archelle» среди португальцев был известен как «Saerio de Archelles» или «Arcelis». Аристократ нормандского происхождения из Графства Линкольншир на востоке Англии. После штурма получил от Афонсу Энрикиша в дар город Алмада, который сегодня входит в Лиссабонский регион. Некоторые считают, что именно Лорд Сахер стал основателем влиятельного рода de Almada. Получив Алмаду, Лорд Сахер отказался от претензий на деревушку Асгардби в родной Линкольнширщине, которая служила костью его раздора с находившимся неподалеку аббатством. Интересная семейная история: из викингов Аусгарда через Англию в Португалию, а оттуда в Новый Свет [примечание переводчика].

    [4] Тебя, Господь, мы славим! (латынь) [примечание переводчика].

  • Восход и закат христианстваПортугалия: «Артек» для глобалистов

    Восход и закат христианстваПортугалия: «Артек» для глобалистов

    изображения не найдены

    Продолжение перевода полюбившейся книги. Предыдущая глава лежит здесь, а самое начало можно прочитать здесь.

    Глава III
    Восход и закат христианства

    Документы, связанные с историей Португалии после заката римского господства, встречаются настолько редко, что многие историки просто перелистывают эту страницу. Одна из последних хронологических таблиц вообще перескакивает со 104 года нашей эры, в котором римляне завершили строительство моста через реку Тамега в Шавише на севере Португалии, прямо в 409 год, когда страну захватили религиозные беженцы из Германии.

    Какими бы редкими ни были свидетельства тех лет, они повествуют о событиях такой важности, что их нельзя просто игнорировать. Необходимо по возможности пытаться выстроить их в единую цепочку. Археологи обнаружили на обширных территориях по всей Португалии развалины, которые оставила за собой страшная волна насилия, прокатившаяся по стране примерно в 250 году нашей эры. Как правило, эти разрушения приписывали ордам захватчиков вандалов. Но Профессору Жорже де Аларсао удалось продемонстрировать, что в реальности нет ни единой улики, которая указывала бы на вандалов или на другую группу чужаков. Первая волна опустошений произошла задолго до прихода германцев, и нет сомнения в том, что за ней стояли местные жители.

    Археологические находки указывают на то, что мародеры и грабители действовали не без разбора. Их жертвами становились богатые итальянцы, которые владели крупной недвижимостью, контролировали доходные сегменты экономики и жестоко обращались с рабами и наемными работниками. Разрушениям подверглись заводы выходцев из Италии и огромные богатые вилы, в которых они проживали. Вокруг Конибриги [Куимбры] – роскошного спа-курорта, где отдыхал цвет иностранного общества – поспешно соорудили огромную стену. Вскоре после этого она была уничтожена – скорее всего, беснующейся толпой.

    изображения не найдены

    Среди предметов, зарытых в это время в землю, чтоб спасти их от мародеров, преобладают храмовые лампы и украшения дохристианских культов. Это свидетельствует в пользу того, что всколыхнувшее Лузитанию восстание было не только выражением гнева против итальянцев, но и ранним проявлением воинствующего христианства: бунтом тех, кто обратился в христианскую веру, чтобы противопоставить себя тому экономическому и социальному неравенству, которое характеризовало дохристианское общества римской империи.

    Последней каплей, спровоцировавшей это восстание, мог стать указ императора Домициана. Он потребовал, чтобы каждый житель империи почитал римских богов и платил им дань в официальных храмах, а также носил с собою справку об этом. Квинтилиан – иберийский историк, живший еще II веке – пишет, что к его времени христианство уже достигло берегов Атлантики. При этом оно вовсе не пользовалось всеобщей поддержкой, а было лишь последней из нескольких конкурирующих религий, проникших в регион из противоположного края разлагающейся римской империи – восточного средиземноморья. Некоторые из концепций христианства, которые мы сегодня считаем уникальными для этой религии, не были в новинку лузитанам, когда среди них появились первые миссионеры. Египетский культ Исиды уже познакомил их с теологической концепцией смерти и воскресения сына божьего, а персидский культ Митры – с таинствами крещения и освещения пищи (евхаристией). Среди лузитан были жрецы, которые умели служить как по митраистскому, так и по христианскому обряду в раздельных храмах. Митраизм сосуществовал с культом Христа в Лузитании по меньшей мере еще на протяжении двух столетий.

    Что же стало причиной столь стремительного роста христианства по сравнению с по меньшей мере половиной дюжины других вер, да еще с такими опустошительными результатами? Нет сомнения, что кроме самого учения Христа откровением стало то, что Христос был божеством, недавно прибывшим на землю и убитым тем же правящим римским классом, что угнетал лузитанов, чтобы затем быть триумфально воскрешенным.

    В атлантической Иберии также наблюдалось сильное влияние Иакова – ученика, которого Иисус называл «Сыном Грома»[1]. Среди местных жителей бытует легенда, что Иаков первым принес сюда «добрую весть» христианства где-то между распятием Иисуса в 32 году нашей эры и тем, как его самого обезглавили в Иудее десять лет спустя.

    Согласно легенде, тело Иакова покоится в гробнице под базиликой Сантьяго-де-Компостела (что в переводе означает «Святой Иаков с поля звезд») в Галисии к северу от португальской границы. Считается, что его голова хранится недалеко отсюда в Браге – старейшем из кафедральных городов в Португалии. И сегодня ежегодно сотни тысяч паломников и не меньшее число туристов посещает Сантьяго, движимые религиозным чувством или просто любопытством.

    То, что Святой Иаков мог посетить Иберию, мне представляется таким же маловероятным, как легенда о том, что его тело, обернутое в папские одеяния, прилетело сюда в окружении звезд после его казни в Иудее. В этом случае оно должно было прибыть без головы, которую Епископ Браги нашел во время паломничества в Иерусалиме в двенадцатом веке и привез с собой на север Португалии. Там голову похитили агенты короля Леона и перевезли ее в Сантьяго-де-Компостела. Есть предположение о том, что гробница в Сантьяго на самом деле хранит бренные останки немецкого миссионера, обвиненного в ереси и казненного по приказу императора Максима. Их привезли сюда, спасаясь от преследований, последователи Святого Иакова из Северной Европы.

    Сила и живучесть культа Святого Иакова в этом регионе отражает не только суеверие. В той же, а то и в большей степени, этот культ обязан своим влиянием тому учению, которое приписывают Иакову. Проповеди Святого Иакова, которые в Новом Завете называются «Послание ко всем христианам» или «Практическое христианство», были, вероятно, первым христианским текстом, достигшим атлантической Иберии. Предположительно, они были написаны на поколение раньше, чем Марк написал самое раннее из сводных евангелий в 72 году новой эры. Этот текст, возможно, привезли сюда лузитанские наемники, вернувшиеся со службы в VII римском легионе в Северной Африке, где их самих обратили в христианство миссионеры с востока.

    «Послание ко всем христианам» в ранней христианской церкви были известны как «соборные» [вселенские], чтобы отличать их от посланий Апостола Павла, адресованных по большей части конкретным людям и общинам и посвященных преимущественно духовному возрождению и жизни христианской общины. Святой Иаков, напротив, описывал свое послание как «совершенный закон свободы». Его послания читаются как воодушевляющий призыв к священному бунту против власти богатых.

    Нигде из семи очень похожих рукописных версий «соборного послания» Святой Иаков не порицает богатых за само богатство. Он лишь временами предупреждает о зыбкой природе и неминуемом физическом разрушении сокровищ материального мира. Иаков протестует против богатых потому, что, стремясь к накоплению все больших богатств, они злоупотребляют достатком и правами своих собратьев.

    «Не богатые ли притесняют вас, – вопрошает Святой Иаков, – и не они ли влекут вас в суды? Не они ли бесславят доброе имя, которым вы называетесь?». Он вопрошает богатых: «Слышите, как вопиет против вас плата, удержанная вами у работников, пожавших поля ваши?». И предупреждает их: «Вопли жнецов дошли до слуха Господа Саваофа».

    Для Иакова одной веры было недостаточно. Религиозные убеждения нужно было выражать посредством действий: «Деяниями я докажу вам свою веру. Вера без действий бесполезна… Любой, кто вникнет в совершенный закон свободы, и пребудет в нем, тот, будучи не слушателем забывчивым, но исполнителем дела, блажен будет в каждом своем действии».

    Святой Иаков запретил своим последователям прибегать как к словесному, так и физическому насилию, утверждая, что «милость может позволить себе себя смеяться над судом… И именно богатые выносят приговоры и убивают праведников»[2].

    Ирод Агриппа II осудил и казнил Святого Иакова в 42 году нашей эры. Бедняки Лузитании в 4000 км к западу восприняли вести о его гибели близко к сердцу, как будто он умер среди них.

    Класс, уполномоченный Римом править на этих территориях, потерял в столице рынок сбыта полезных ископаемых и сельскохозяйственной продукции, а также лишился защиты империи. По мере того, как ухудшались условия жизни и труда рабов, они все чаще отказывались работать. Их владельцам, лишенным рычагов, которые могли бы заставить их трудиться, приходилось заключать с рабами договоры, которые освобождали их и гарантировали им зарплату в обмен на возвращение на работу.

    Но рынка, где могла бы продаваться сельскохозяйственная продукция, больше не было, и зарплаты не выплачивались. Римские бюрократы и представители судебной власти в Лузитании, уже давно выживавшие, опираясь на чисто фиктивную власть, начали отступать. Их место заняло «право» толпы, результатом чего стали массовые разрушения, описанные в начале этой главы. Единственными, кто пользовался достаточным уважением и популярностью, чтобы вернуть законность и порядок, были христианские епископы. Христиане были также единственной группой населения, которая могла потребовать признания нового порядка вещей в Риме от своего епископа или папы. К концу третьего века нашей эры церковь превратилась в эффективного администратора и гаранта справедливости – своего рода правительство – в отсутствии иной власти в Лузитании.

    Епископа Мериды – столицы – критиковали за то, что тот тратит на себя дары верующих в пользу церкви, за чересчур богатые одеяния и алтарные кубки. При этом он построил первую в городе больницу, где больных врачевали бесплатно, а также странноприимный дом, который функционировал безвозмездно. Стремясь повысить благосостояние населения, Епископ также основал банк, который давал займы на развитие деловых предприятий под умеренный процент.

    В начале четвертого века епископ Авилы Присциллиан набрал множество последователей из беднейших сельских районов Португалии. Затем он публично осудил своих коллег из числа духовенства за богатство и жадность. Он воспевал бедность и лишения как имеющие особую ценность в глазах божьих и проповедовал жесткую аскезу, выступая за безбрачие и вегетарианство.

    В этом отношении его учения вторили проповедям Святого Иакова. Но Присциллиан пошел дальше и бросил вызов общепринятой христианской доктрине, отказавшись признавать Троицу. Он отрицал, что Иисус был рожден сыном божьим, считая его таким же смертным, как и все мы. Бог наполнил Иисуса святым духом уже после рождения. Причем это ни в коей мере не было уникальным явлением. Некоторых пророков бог одарил аналогичным образом, и любой, кто потрудился сделать себя достаточно приятным Богу, может рассчитывать на подобную благодать от Господа. Бог может наполнять собою женщин не в меньшей степени, чем мужчин, а, следовательно, они не менее пригодны для выполнения священнических функций, чем мужчины.

    В любую другую эпоху официальная церковь заклеймила бы Присциллиана, а также бедняков, внявших его призыву стать подобными Христу, как еретиков. Но в это время в христианском мире царила поразительная терпимость. Состоятельные землевладельцы требовали от Папы, Святого Мартина Турского[3] и других опор традиционной веры объявить «присциллианизм» вне закона. Но хотя последние не были согласны с Присциллианом, они отказались порицать его. Поместья к этому моменту были практически парализованы культом бесполезности материальных владений. Тогда богатые помещики сами схватили Присциллиана и казнили его, что имело нежелательный эффект повышения его популярности.

    Присциллианцы – в особенности в том, как они понимали Христа, – имели немало общего с германскими племенами на севере Европы, исповедовавшими учение Ария. Их приверженность этой неортодоксальной доктрине привела к тому, что эти племена более столетия проживали под постоянным прессом вооруженной махины официального римского христианства. Иногда в поисках новой родины, иногда в поисках добычи, а иногда движимые жаждой мести, эти племена волнами накатывались на Европу от Балкан до Греции. На протяжении некоторого времени они правили большей частью Франции. Племена визиготов захватили и разграбили даже сам Рим, а затем отступили в Иберию, чтобы поселиться среди единоверцев.

    изображения не найдены

    изображения не найдены

    Племена визиготов нередко изображают как завоевателей, навязавших иностранное владычество. Тем не менее, в Португалии этих чужаков – каким бы ни было их военное искусство – насчитывалось менее пятидесяти тысяч, а противостояло им местное население, превосходившее их раз в двенадцать. Святой Мартин – епископ Браги – возвел на престол и миропомазал вождя визиготов как короля в обмен на публичное обращение последнего в католицизм. Но кем, собственно, правил этот король? Германские законы и обычаи, принесенные визиготами, применялись только в отношении германских поселенцев. Остальное население, которое находилось в большинстве, продолжало жить в соответствии с собственными обычаями и законами – как и раньше под управлением церкви.

    изображения не найдены

    Святой Мартин Брагский был монахом родом из Венгрии. Ему приписывают ту заслугу, что он первым принес в Португалию монастырскую традицию. В монастырях образовались большие сообщества высокообразованных священников и монахов, поднаторевших как в религиозных, там и в светских делах, которые жили в умеренности и славились своею неподкупностью. При Святом Мартине монахи объявили, что единственным правомерным языком богослужения является латынь. К этому времени готский язык германцев уже вышел из обращения, за исключением горсточки церквей. Служебники на готском языке были уничтожены, и язык исчез практически повсеместно.

    На церковном соборе в Браге Святой Мартин Брагский объявил незаконными любые представления о Христе, которые противоречили бы католической доктрине Троицы. Одновременно он отменил запрет на брак местных католиков с готами. Король визиготов Реккесвинт парировал удар, нанесенный указами Святого Мартина, и объявил, что в силе теперь будут только германские указы. Это привело не только к катастрофе для него лично и его народа, но и для христианства в Португалии в целом.

    изображения не найдены

    Согласно традиционному местному праву, которое сегодня снова применяется в Португалии, собственность родителя любого пола по его кончине делится между женой или мужем усопшего, если таковые имеются, а также поровну между их детьми. Женщины имеют такое же право наследовать имущество родителей, что и их братья, и могут  сами завещать собственность. Насаждение германского права означало, что женщины лишались своего права на собственность. Более того, наследство больше не делилось поровну между всеми детьми, а целиком переходило к старшему сыну. Это способствовало нарастающему недовольству в визиготском королевстве.

    В 710 году король визигтов – Витица – был убит, очевидно, младшими сыновьями знати. Они отказались признавать в качестве нового монарха старшего сына Витицы – Ахилу – провозгласив вместо него королем одного из своих – Родериха. Ахила направил посла в Северную Африку, чтобы попросить Халифа поддержать его претензии на трон. Вероятно, Ахила думал, что армия берберов свергнет новый режим, получит за это возможность вдоволь пограбить, а затем вернется с трофеями в Северную Африку. Согласно арабским хроникам Халиф откликнулся на его предложение с брезгливым равнодушием. «Пошлите – велел он, – небольшое подразделение на разведку, но не подвергайте – по крайней мере пока – крупную воинскую силу опасностям экспедиции по морю».

    изображения не найдены

    В 711 году генерал Тарик переправил в Европу 7000 воинов. Они высадились на огромной скале, название которой до сих пор связывают с именем североафриканского командира: Джабал Тарик [гора Тарика] – Гибралтар. Родерих со значительно более многочисленной армией выдвинулся навстречу Тарику. Он лично повел в бой центральную дивизию элитных визиготских войнов. Другими двумя дивизиями по оба фланга от центральной командовали офицеры, которые заключили против Родериха тайный заговор. Дивизии были укомплектованы войнами из Южной Иберии; тех насильно загнали на воинскую службу, чтобы защищать режим, к которому они питали глубокое отвращение. Охотно выполнив команду, южные иберы бросились на мусульман, но только чтобы поприветствовать их в качестве освободителей. Родерих, вероятно, пал на поле боя: больше о нем никто не слышал – о живом или мертвом.

    Тарик повел свою армию вглубь Иберии, почти не встречая сопротивления. Временами местное население даже приветствовало мусульман. Вместе со сверженной визиготской королевской семьей и знатью, епископы бросились спасаться на север – в Галисию. Метрополит – глава иберийской церкви – бежал без оглядки, пока не достиг безопасного Рима.

    Продолжение последовало и лежит здесь.


    [1] Также известен как один из Сынов Грома, Яков Больший, Иаго, Сантьяго. Сын Зеведея и Саломеи, брат святого Иоанна Богослова, Яков мог приходиться Иисусу сводным братом. Многие католические, протестантские и русские ученые отождествляли Апостола Иакова с Иаковым, братом Господним, как считается, ошибочно. Вероятно, Иаков был учеником Иоанна Крестителя и рыбаком. Он оставил всё, когда Христос призвал его стать «ловцом человеков». Проповедовал в Самарии, Иудее и Испании. Первым из апостолов принял мученическую смерть. Паломничество к мощам Иакова в Компостелле приняло такое распространение, что символы паломничества стали символами самого Иакова, а он сам покровителем паломников. Проповедь Иакова в Испании и тот факт, что там находятся его останки, сделали его покровителем Испании и всего испанского; на протяжении многих веков испанцы бросались в бой с криком «Santiago!» («Святой Иаков!»). Поскольку в Новом Завете встречается три Иакова, их черты нередко переходят от одного к другому, что может означать, что и у переводимого мною автора могут иметься неточности в отношении Святого Иакова [Примечание переводчика по материалам сайта www.catholic.ru/modules.php?name=Encyclopedia&op=content&tid=3559].

    [2] Перевод взят с сайта http://azbyka.ru/otechnik/?Lopuhin/tolkovaja_biblija_56 и частично изменен, чтобы отразить полемический пыл автора книги, который, как мне представляется, не всегда точно цитирует первоисточник.

    [3] Того самого Мартина, который отдал половину своего роскошного плаща – «cappa» – нищему. Ночью, во время сна Мартин увидел Господа Иисуса Христа, который, явившись ему одетым частью его плаща, велел ему взглянуть, не та ли это половина, которую он отдал нищему у ворот. Христос обратился к сонму предстоящих ангелов и громко сказал: «Этим плащом одел Меня Мартин, хотя он еще только оглашенный».

    В день святого Мартина – 11 ноября – принято пить молодое вино и есть жареные каштаны. Празднование дня Святого Мартина во многих странах означает конец лета, окончание сельских работ и скорый приход Рождества.

    В Средневековье каштаны считались здесь основным продуктом питания. В рационе португальцев они занимали ту же главенствующую позицию, какую картофель позднее занял в рационе многих европейских народов, например – ирландцев. Каштаны жарили, варили, запекали с мясом и даже делали из них десерты.

    Ежегодно в Португалии выращивается около тридцати тысяч тонн каштанов. Португальская каштановая продукция экспортируется во Францию, Италию, Испанию и Бразилию [Примечание переводчика].

    изображения не найдены